помните, кого вы охраняете. Он способен на все, вы обязаны доставить его
живым.
- Есть! - коротко отчеканил Волин.
- Товарищ Щеглов! Товарищ Бойченко! - приказывал Лобов. - Ведите ваших
людей к метеопункту!
И Алексей Петрович первым побежал к обрыву. Метрах в трехстах от
метеопункта Лобов и его спутники услыхали донесшийся оттуда выстрел. Лобов
тревожно взглянул на шумно дышавшего за его спиной Щеглова, выхватил из
кобуры пистолет и ускорил бег.
Когда Лобов и его товарищи достигли метеопункта, их взорам открылась
неожиданная картина.
На крыльце лежал Кондор со связанными руками и ногами. Голова его с
всклокоченными седыми волосами металась по высокому порогу, сквозь плотно
сжатые зубы он цедил отвратительные ругательства. Из дверей подвала
доносился громкий голос Стогова. Вбежав туда, Алексей с трудом различил в
полутьме стоявшего у стены Булавина с высоко поднятыми вверх руками,
против него, направив в грудь академика еще дымившийся после недавнего
выстрела пистолет, в самой угрожающей позе застыл профессор Стогов.
До Лобова долетело окончание фразы профессора:
- ...а я говорю: ни с места, предатель! Не то всю обойму всажу в грудь!
Профессор Стогов был настолько поглощен новыми, необычными для него
обязанностями конвойного, что даже не особенно удивился, узнав Лобова,
увидев запыхавшихся от быстрого бега людей, точно он и рассчитывал увидеть
именно их, здесь, в эту минуту.
Едва кивнув в ответ на приветствие Лобова, стоя к нему вполоборота, так и
не отводя пистолета от груди громко возражавшего академика, Стогов быстро
заговорил:
- Алексей Петрович, я задержал предателя, академика Булавина. Он
смалодушничал перед врагом и давал советы по уничтожению строящейся у нас
термоядерной электростанции. Во имя объективности я должен вам сообщить,
что сегодня академик Булавин, который в благодарность за совершенное им
предательство пользовался здесь большей, нежели я, свободой, обезоружил и
связал вот этого иностранного агента по кличке "Кондор". - Стогов имел в
виду лежавшего на крыльце связанного старика, - а затем пришел освободить
меня от кандалов, в которых здесь меня держали. Тем не менее, памятуя о
его беспримерном для советского ученого предательстве и будучи глубоко
возмущен им, я изловчился, нанес ему сзади удар, обезоружил и теперь рад
отдать этого презренного труса, которому нет места в рядах советских
ученых, в руки правосудия для справедливого возмездия.
Лобов с трудом сохранял серьезность во время речи Стогова, из которой
стало ясно все, что произошло в этом домике за последний час. И
действительно, невысокий, хотя и коренастый Стогов с непривычным для его
руки и, видимо, очень тяготившим его пистолетом, несмотря на всю
воинственность его позы, выглядел довольно комично в соседстве со своим
богатырски сложенным пленником.
Однако без тени улыбки Лобов сказал:
- Хорошо, профессор. Правосудие учтет ваши свидетельские показания, а
сейчас разрешите мне приблизиться к вашему пленнику.
И здесь произошло нечто настолько неожиданное, о чем Стогов позднее
вспоминал, как о самом ошеломляющем событии этих богатых приключениями
девяти дней его жизни.
Его недавний друг и научный руководитель, которого профессор искренне
считал теперь предателем и трусом, и его бывший ученик, которому профессор
долго не мог простить отказа от научной деятельности, вдруг крепко,
по-мужски обнялись и трижды расцеловались.
При этом оба произносили какие-то вконец озадачившие профессора слова:
- Иван Сергеевич, дорогой, как я рад вас видеть!
- Алеша, родной, наконец-то!
- Простите, товарищ. Лобов, - холодно прервал их излияния Стогов, -
позволю себе заметить, что у вас..-э э... несколько странный метод общения
с задержанными преступниками.
Лобов, наконец, решил все объяснить:
- Да уверяю вас, профессор, кроме вон того связанного субъекта, здесь нет
никаких преступников.
- А предательство академика Булавина это, по-вашему, не преступление?
Алексей Петрович усмехнулся и спокойно пояснил:
- Я прошу у вас, профессор, прощения за мистификацию, которую мы
предприняли для предотвращения термоядерного взрыва и для вашего спасения.
Позвольте мне представить вам моего непосредственного начальника Ивана
Сергеевича Новикова, который, судя по всему, сыграл роль академика
Булавина настолько удачно, что ввел в заблуждение даже вас.
С этими словами Лобов взял руку широко улыбавшегося мнимого Булавина и
вложил ее в руку недоверчиво хмурившегося Стогова, который, однако, все же
опустил до этого угрожающе поднятый пистолет.
После церемонного, но молчаливого рукопожатия, которым они обменялись,
Новиков, обращаясь к Лобову, сказал:
- Ты знаешь, Алексей, чего я больше всего боялся, отправляясь в эту
экспедицию? - Он сделал интригующую паузу. - Оказаться с глазу на глаз с
профессором. Что ни говори, а ведь я провел с Виктором Васильевичем в
институте, в подземном саду, менее четырех дней. Мы работали плотно,
Булавин и Грибанов сообщили мне за это время немало важных сведений, но
все-таки для того, чтобы играть роль академика, да еще перед таким ученым,
как Михаил Павлович, специальных знаний у меня было, мягко выражаясь,
маловато. Поэтому любой разговор на специальную тему с профессором мог
провалить всю операцию. Ты же сам понимаешь, что Янус слышал каждое наше
слово. Поэтому, чтобы не оказаться с Михаилом Павловичем наедине, мне
пришлось сразу же сыграть роль этакого трусоватого и сговорчивого
человека. Это поставило меня, как выразился профессор, в привилегированное
положение по отношению к нему и лишило нас возможности общения, что было
только к счастью для нас обоих. Правда, эта игра стоила мне довольно
увесистого подзатыльника от Михаила Павловича, - Новиков выразительно
потер всплывшую на голове шишку, - и всей той сцены, свидетелем которой ты
был. Ну, да, - хорошо все, что хорошо кончается, а у нас все кончилось
лучше некуда, - весело закончил Новиков.
- Так вы, значит, действительно Иван Сергеевич Новиков, а не академик
Булавин, - поверил, наконец, Стогов и с неожиданным восторгом добавил:
- Ловко же вы меня провели. Если бы сам не видел, ни за что бы не поверил!
- Да не вас провели, Михаил Павлович, а врага, - вмешался Лобов. - Иван
Сергеевич имеет некоторое, правда, довольно отдаленное сходство с
академиком Булавиным. Этим сходством и воспользовалось наше руководство.
Остальное дополнили грим, общение с Булавиным и опыт разведчика. По
заданию нашего Управления Иван Сергеевич все эти дни охранял вас от
неминуемой бы иначе смерти, он же сообщил нам ваше местопребывание и
держал нас в курсе всего, что здесь происходило.
Ведь всякое наружное наблюдение за домиком, при опытности и
настороженности Януса, было равносильно смертному приговору для вас. Чтобы
убить у врага эту настороженность, мы даже мертвым вас объявили: на,
наслаждайся своим успехом, считай себя в безопасности.
Пояснения Лобова были прерваны появлением подкатившего почти вплотную к
крыльцу многоместного атомного лимузина. Дверки машины широко
распахнулись, и из нее первым выпрыгнул Игорь Стогов. За ним вышли Ларин,
академик Булавин, профессор Грибанов, начальник строительства станции
Тихонов.
Михаил Павлович и Игорь уже сжимали друг друга в объятиях, на мгновение
они отстранялись, глядели в лицо и вновь приникали друг к другу.
Они всегда были близки, дороги один другому, по-настоящему дружны между
собой, но только теперь, пройдя через выпавшие на их долю тяжелые
испытания, полностью постигли степень своей взаимной близости,
привязанности, любви.
Глядя на встречу спасенного от смерти сына с возвращенным к жизни отцом,
стоявшие вокруг них суровые, знакомые с житейскими бурями, далеко не
сентиментальные мужчины, что-то уж со слишком поразительным единодушием
начали покашливать, потянулись в карманы за носовыми платками и папиросами.
Игорь, наконец, выпустил отца из своих объятий, теперь к Стогову шагнул
Ларин, который в этот день надел на штатский пиджак все свои боевые ордена.
Сначала Ларин хотел в несколько официальном тоне приветствовать Стогова,
но потом на полуслове оборвал свою речь и по русскому обычаю трижды
расцеловался с профессором.
Так же приветствовал Ларин и Новикова, а Стогова уже сжимали в объятиях
Булавин, Грибанов, Тихонов.
- Как станция? - задал Стогов первый вопрос Булавину, когда несколько
улеглась радость встречи.
- Все готово к пуску. Ждем вас, - опередил Булавина с ответом Тихонов.
- К пуску?! - изумился Стогов. - Но десять дней тому назад там было еще
минимум на месяц работы?
- А вот представитель от товарища Ларина просил партийный актив стройки
ускорить пуск станции. Ну, и ускоряем, - заключил Тихонов.
Стогов знал, что за этими скупыми словами стоял героический труд многих
людей и с благодарностью думал об этих людях.
Лобов, докладывая начальнику Управления об успешном окончании операции,
подробно рассказал и о сцене между Новиковым и профессором Стоговым.
Прислушавшийся Стогов шутливо поднял руки и с наигранно сокрушенным видом
произнес:
- Сдаюсь, Андрей Савельевич! Не получится из меня Шерлока Холмса, лишили
вы меня лавров единственного в моей жизни подвига по задержанию
преступника. Придется, видно, опять наукой заниматься. Хотя, позвольте...
- Стогов вдруг стал очень серьезен. - Я, кажется, все же назову вам одного
предателя, который, насколько я понял из слов Алексея Петровича, пока
остается безнаказанным.
- Кого вы имеете в виду? - насторожился Ларин.
- Я имею в виду моего бывшего ученика, ныне кандидата наук Ореста
Эрастовича Ронского. Ведь это он ввел в мой дом иностранного агента.
Ларин заговорил мягко, стремясь убедить Стогова:
- К счастью, вы опять ошиблись, профессор. Ронский действительно сильно
виноват перед вами. Но Ронский не предатель. Он очень легкомысленный,
болтливый, неразборчивый в знакомствах человек. Враг ловко ловит в свои
сети таких людей. Но в связи со всей этой историей Ронский получил хорошую
встряску. И, надо отдать должное, охотно встал на путь искупления своей
вины. Скажу больше, Ронский немало сделал для того, чтобы помочь нам в
борьбе против вражеской группы. По поручению и под наблюдением Лобова он
дезинформировал врага о наших настроениях и намерениях, и о ходе
строительства станции. Он же подготовил почву для похищения мнимого
Булавина, помог нам внедрить в логово врага советского разведчика.
- Он и на стройке отлично работает, - вмешался в разговор Игорь.
- Очень рад этому, - отозвался профессор. - Значит, одним хорошим
человеком больше. Кстати, мне следует попросить у Алексея Петровича
извинение за одну давнюю размолвку. Я вижу, что был тогда не прав, осуждая
уход Лобова из науки. Он выбрал очень важный, почетный и трудный путь в
жизни. У вас талантливые люди нужны не менее, чем в науке.
В это время к собеседникам подошла большая крытая автомашина с
зарешеченной сверху дверцей. Сотрудники Управления, которые под
руководством Щеглова уже заканчивали обыск в домике и его разминирование,
направились к крыльцу, чтобы перенести оттуда в машину Кондора.
Пока они ходили, Ларин подошел к открытой дверце машины и заглянул туда.
Там, под охраной автоматчиков сидел уже несколько оправившийся от
потрясения Шеф.
- Ну вот мы и встретились с вами, синьор Энрико Валленто. Надеюсь, что это
будет наша последняя встреча с вами.
Услышав свое имя, Янус вздрогнул и поднял голову. Только звериную злобу
прочел Ларин в этом мрачном взгляде, только злоба звучала в словах Януса,
когда он, с трудом двигая распухшими губами, хрипло произнес с иронической
вежливостью:
- У меня было так много имен, что я давно забыл настоящее. Благодарю, что
вы напомнили мне о нем.
- И мы, и простые люди других стран многое напомним вам, Янус, из того,
что вы хотели бы забыть навсегда. Это будет очень длинный счет, Янус, -
спокойно отпарировал Ларин.
- Вы переиграли меня, господин Ларин! - задохнулся Янус от душившей его
злобы. - И поэтому можете говорить мне все, что вам заблагорассудится.
- Не я переиграл вас, Янус, - возразил Ларин. - Советская земля
разверзлась у вас под ногами, советские люди стеной встали на вашем
волчьем пути, в Советском государстве вы оказались в мертвом для вас
безвоздушном пространстве.
Глава двадцать шестая
СОКРОВИЩА КРЯЖА ПОДЛУННОГО
Прошло еще две недели. Теплая июльская ночь опустилась над Крутогорской
котловиной. Мириады звезд сплелись в причудливо светящемся хороводе на
плюшевом фиолетовом небе. Легкой прохладой потянуло с невидимых во мгле
горных вершин, угомонились птичьи стаи в уснувшей тайге, тишина разлилась
в напоенном ароматом цветения буйного разнотравья воздухе, тишина
опустилась на городские проспекты и площади.
Непривычная тишина воцарилась в эту теплую ночь и на площадке
строительства Крутогорской термоядерной электростанции.
Днем здесь шли последние приготовления к пуску. Разбирали и грузили в
машины ставшие уже ненужными ажурные металлические тела кранов, штабели
неиспользованных солнцелитовых блоков, специальные комбайны очищали
площадку от мусора. Не всякая хозяйка, даже в праздничный день, добивается
в своей квартире такой чистоты, какая была наведена строителями на
территории будущей станции. Разноцветные пластмассовые плиты, устилавшие
площадку, слегка смочили водой и теперь казалось, что поднимавшееся к
облакам, гигантское серебристое кольцо реактора покоится на причудливом
мозаичном полу.
Наибольшее оживление царило в хрустальном кубе здания Центрального
диспетчерского пульта. Здесь под руководством Игоря Стогова и Ронского,
которые стали в эти дни неразлучными, инженеры вели последнее опробование
приборов управления и контрольной аппаратуры.
Все эти дни помолодевший, словно бы сбросивший со своих плеч добрые два
десятка лет, профессор Стогов и Булавин, который буквально светился
предчувствием близкой огромной радости, не знали отдыха. Они стремились
побывать всюду, все увидеть и проверить собственными глазами.
И Стогов, и Булавин понимали, что пуск их детища явится не только
величайшим триумфом советской науки, но откроет новый этап и в развитии
всей мировой науки. Понимали они и то, что малейшая оплошность, недогляд
могут погубить, скомпрометировать великое научное открытие.
Но сколь ни придирчивы были ученые, даже их требовательный глаз не находил
неполадок. В этом небывалом на земле сооружении в чудесном синтезе слились
воедино творческий порыв ученых, изобретательность и смелость инженеров,
вдохновенное мастерство советских наследников легендарных русских умельцев
прошлого.
- Спасибо, Федор Федорович, спасибо, - наперебой твердили Тихонову Булавин
и Стогов.
- Меня-то за что благодарить, - устало отказывался сбившийся с ног
Тихонов, - вы поблагодарите Лукина, Ванина - какие толковые инженеры, или
вон Строганова благодарите, за пятерых работал старик. На таких стройка
стоит. А я тут меньше всего сделал.
- Им всем: и Лукину, и Строганову, и всем этим безусым комсомольцам, что
станцию строили, мы с Виктором Васильевичем земным поклоном поклонимся
вместе со всем народом, - заверил Стогов, - но вам, Федор Федорович,
особое спасибо.
- Ладно, чего уж там, - смеялся Тихонов, - должность такая - одно слово,
строители.
И вот, наконец, наступил вечер последнего предпускового дня, последний
вечер, когда над Крутогорской котловиной закатилось солнце. На площадке
умолкло лязганье ключей монтажников, отошли последние грузовики, стихли
песни и смех людей. Опустели просторные залы здания Центрального пульта.
Стогов по совету Булавина и Тихонова спустился в специально оборудованную
комнату, чтобы хоть с часок отдохнуть перед торжественным пуском станции.
Профессор разделся, лег в постель, с наслаждением ощутил прикосновение к
своей разгоряченной коже прохладных простынь. Несколько минут он лежал
неподвижно, отдаваясь охватившему все его тело покою. Но вот где-то в
глубине мозга шевельнулась мысль: "Осталось несколько часов до пуска". И
точно разбуженные этой мыслью зашевелились, зароились воспоминания.
Босоногое детство на поросших жидкой травкой улицах тихого и грязного
сибирского городка. Отец, даже облик которого не сохранился в памяти,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг