сильную руку, серьезно, как равному, пояснил Стогов. - Он из солнышка, -
обрадовался профессор неожиданно найденному точному определению.
- Из солнышка?! - изумился малыш. - Так солнышко же вон где - на небе. -
Мальчик вскинул вверх загорелую ручонку и покровительственно добавил: -
Ох, и смешной же вы, дядя!
- Нет, не смешной, - снова очень серьезно начал объяснять Стогов. - Мы
наполним этот цилиндрик особым паром из воды и не из обычной, а из
тяжелой, подожжем этот пар очень сильным электрическим током, и этот
цилиндрик станет кусочком солнышка.
- Подожжете воду? - опять изумился мальчик.
- Подожжем.
- И это солнышко можно будет потрогать?
- Потрогать? Не думаю, - рассмеялся Стогов. - Ручку обожжешь. А вот
увидеть? Увидеть можно будет. И я тебе обязательно покажу его...
...Он сказал мальчику со сбитыми коленками, облупившимся носиком и
удивленно доверчивыми глазами, что покажет ему сошедшее на Землю Солнце...
А теперь над этой вихрастой головой в панамке нависла страшная смерть в
огне и шквале грозных стихий, которые призывает его выпустить на людей
сидящий напротив орангутанг.
При мысли об этом Стогову стало так невыносимо больно, что он едва сдержал
стон. Но тут же на смену боли и ужасу пришла мысль, которая наполнила все
его существо необыкновенной радостью. "Если этот троглодит в пиджаке зовет
на помощь меня, предлагает с моей помощью устроить, как он выражается,
фейерверк, следовательно, там, на стройке, у него нет надежных и
компетентных людей, следовательно, первое в истории советское Земное
Солнце будет зажжено!
- Что же вы молчите, господин профессор? - нарушил, наконец, гнетущую
тишину Шеф.
- Вы делали исторические экскурсы, - сдержанно начал Стогов, - и ссылками
на антиков пытались вновь воскресить давно скомпрометировавший себя тезис
о превосходстве силы над знанием и трудолюбием. Не стану вступать с вами в
спор по существу. Это долго и, судя по всему, бесполезно. Чтобы раз и
навсегда покончить с этой темой, скажу вам: русским я родился, русским,
советским вырос, русским, советским и помру.
- Но вы уже мертвы, Стогов, - издевательски расхохотался Шеф. - Ваши
друзья уже погребли вас. - И он протянул профессору аккуратно сложенную
газету.
С трудом сдержав едва не сорвавшийся с губ крик, прочел Стогов сообщение в
траурной рамке. Ему стало страшно, впервые за всю шестидесятилетнюю жизнь.
Тревожные вопросы зароились, сменяя друг друга: "Что они, сделали с моим
домом? Чей труп подсунули вместо меня? И, видно, ловко подсунули... Ведь
наши поверили... в мою смерть, в небытие... Значит, искать не будут? Все
кончено... Неужели нет никакого выхода?.."
Он на секунду закрыл глаза. Мгновенно, точно кадры фильма промелькнули в
сознании вехи его большого пути... Первые реакторы, гигантские ускорители,
световой пунктир частиц на фотопленке. Сибирь. Рубичев. Пик Незримый.
Стогнин. Осколок Солнца в солнцелитовом сосуде. Лесное приволье в
подземелье.
И с неожиданным для себя спокойствием он подвел итог: "Что ж, если даже и
смерть - жил не зря". И сразу встали в памяти дорогие лица: Игорь,
Булавин, Ирэн, Грибанов, Тихонов. Они пойдут дальше. Но все-таки, как
хочется быть рядом с ними, а не погибнуть в этой крысиной норе... Стало
невыносимо больно от сознания своего бессилия, и вдруг робко затеплилась
надежда: "А может, знают наши? И так надо. Может, иначе они не могли?"
Молча возвратил он газету, так же молча слушал перемежаемые ругательствами
угрозы сразу сбросившего всю респектабельность Шефа. Угрозы в адрес самого
Стогова, обещание расправиться с Игорем, с Ирэн и с ее сыном.
Стогов слушал, словно окаменев. Сейчас не было у него ни сына, ни трудной
любви к далекой женщине, ни их никогда не виденного им мальчика. Он знал и
помнил только одно - его молчание может помешать врагу погасить созданное
советскими людьми Земное Солнце. И Стогов молчал.
Не выдержал он лишь тогда, когда Шеф заявил, что на пуск станции прибыл
Булавин и что даже славы строителя не выпадет на долю мертвого Стогова.
- Вот и отлично! - радостно встрепенулся Стогов. - Если здесь Виктор
Васильевич, значит станция непременно будет пущена.
- Но завтра Булавин будет здесь, в одной норе с вами, - закричал
охваченный новой идеей Шеф. - И вы станете сговорчивее...
Не сдерживаясь более и даже не думая о последствиях, Стогов, потрясая
скованными руками, молча ринулся на своего палача...
Глава двадцать вторая
НОВЫЙ ПЛЕННИК
Уже пятый день Виктор Васильевич Булавин жил в Обручевске. Менее года
прошло с последнего визита академика в эти места. Но сейчас он не узнавал
ни Крутогорска, ни Обручевска.
Еще в прошлый свой приезд в Сибирь Булавин заметил какой-то особый,
свойственный только жителям этих действительно сказочно богатых и сказочно
быстро развивавшихся районов горячий патриотизм, фанатическую любовь ко
всему местному, сибирскому.
По словам местных жителей - новоселов, ставших старожилами, - все здесь
было самое лучшее в стране, если не во всем мире. И недра самые богатые, и
города самые красивые, и даже климат - если не самый лучший, то уж, во
всяком случае, самый здоровый.
Булавин терпеливо слушал эти восторженные излияния, порою мягко
подтрунивал над ними, но в то же время и сам чувствовал, как постепенно
переполняется таким же радостным энтузиазмом.
Он много ездил и по своей земле и по дальним странам. Он дышал туманной
сыростью Лондона и бензиновой гарью Нью-Йорка, видел ледники Гималаев и
слышал волнующий шум раковин, поднятых со дна Яванского моря. Но и этот
много повидавший человек не мог не восхищаться суровой красотой сибирского
Крутогорья. Синие мохнатые шапки гор с белевшей кое-где песцовой опушкой
вечных снегов, ожерелья огней далеких рудников на склонах, разлитый в
воздухе смолистый настой тайги и светлые корпуса могучих комбинатов. Такой
увидел и такой полюбил Сибирь академик Булавин.
Но в этот свой приезд, может быть, меньше, чем обычно, замечал он
редкостные сибирские контрасты, когда в одном городе соседствует, дополняя
друг друга, таежная дубрава и заводской цех, снеговая неприступная гора и
строительная площадка у ее подножья.
Нет, не красоты обновленного людьми древнего края и даже не его
фантастическое завтра занимали в этот приезд думы Булавина. С мыслью о
Стогове мчался он сюда, мыслью о Стогове жил все эти дни. Она не покидала
его ни в институтском конференц-зале, ни в номере гостиницы.
Не в первый раз наезжал академик в Крутогорск и в официальных отчетах, и в
личных письмах Стогов регулярно информировал его о ходе совместно
намеченных экспериментов. Булавин отлично знал и их общее направление, и
их размах, но все же многое из того, что он здесь увидел, явилось для него
приятной неожиданностью.
То, что в отчетах или письмах Стогова излагалось порой несколькими
короткими, сухими фразами, при непосредственном знакомстве поражало
глубиной научного замысла, широтой и смелостью мысли. Везде, во всем
ощущалось как бы незримое присутствие Стогова.
Своеобразные энергетические комбинаты-рудники, вонзившие свои щупальца в
недра пика Великой Мечты и в бурливые струи озера Кипящего, завершающийся
монтаж главного реактора, уже действующий "небольшой" реактор, скрытый в
толщах скал Кряжа Подлунного, обширное подземное царство растений,
прозаично именуемое полевой секцией ©1, - все это и многое другое вокруг
было согрето теплом золотой стоговской мысли, все это хранило живую память
о нем.
Вечером пятого дня пребывания в Обручевске Булавин, глубоко взволнованный
и переполненный впечатлениями от всего увиденного, отбросив обычную
сдержанность, восторженно говорил широко шагавшему по кабинету Грибанову:
- Понимаете, Петр Федорович, я далеко не сторонний человек во всех этих
экспериментах, но и я воспринимаю все увиденное здесь, как подлинное чудо.
Хитровато улыбавшийся Грибанов хотел было сделать какое-то замечание, но
Булавин жестом остановил его и продолжал:
- Как вам известно, Петр Федорович, я был осведомлен о том, что Михаил
Павлович расширил сферу экспериментов, был осведомлен об основных
направлениях и целях этих экспериментов, но такого размаха, таких
масштабов природотворчества, именно природотворчества, я, признаться, не
рисовал себе даже в самых смелых мечтах.
- Природотворчество! - воскликнул Грибанов. - Вы очень удачно
сформулировали этот процесс, Виктор Васильевич. Это именно -
природотворчество. Этим словом вы отлично выразили основную мысль Михаила
Павловича. И я верю, что Михаил Павлович скоро вернется в нашу семью и
осуществит многие из своих дерзновенных замыслов.
Грибанов, взволнованный, несколько раз прошелся по кабинету, потом, как бы
спохватившись, взглянул на часы и с чуть виноватой улыбкой произнес:
- Однако, дорогой Виктор Васильевич, мы отвлеклись, а время не ждет.
Андрей Савельевич Ларин просил вас еще раз обстоятельно побеседовать с
известным вам человеком. Он ждет вас в зоне тайги нашей полевой секции.
Так что прошу в наш лифт. - И Грибанов гостеприимно распахнул перед
академиком дверцы чудесного лифта.
Когда, спустя часа три после этого, академик Булавин вышел из кабины лифта
обратно, Грибанова в кабинете уже не было. Поэтому никто не обратил
внимания на некоторые, малозаметные, правда, изменения в облике Виктора
Васильевича.
Академик стал как бы несколько шире в плечах и держался чуть прямее, чем
обычно; глубже, четче стали характерные для него вертикальные линии на лбу
между бровями и в уголках твердо сжатых губ. Впрочем, даже, если бы
Грибанов и был в кабинете, он едва ли обратил бы внимание на эти
частности. Мало ли какие изменения в настроении, а в связи с этим и во
всем облике академика могли произойти при новом посещении замечательного
детища Стогова, которым он не уставал восхищаться.
Дружески кивнув на прощание секретарю Грибанова, Булавин прошел через
приемную, миновал уже опустевшие в этот час институтские коридоры и, выйдя
на улицу, неторопливым шагом направился к себе в гостиницу.
В вестибюле он в обычной своей лаконичной и чуть суховатой манере сообщил
дежурному администратору:
- Сегодня в ночь я, вероятно, выеду на рудники. Попрошу вас приготовить
мои документы и прислать в номер счет.
Войдя к себе в номер, академик принял душ и прилег отдохнуть. Легкая
дремота, в которой около часа пребывал Булавин, была прервана резким
телефонным звонком. Подняв трубку, академик услыхал голос портье:
- Товарищ Булавин, вас спрашивают из обкома партии.
- Просите, - коротко бросил Булавин.
Академик едва успел сменить пижаму на свой обычный костюм, как раздался
вежливый стук в дверь. На пороге стоял немного располневший средних лет
мужчина с выхоленным лицом и темными глазами под толстыми стеклами очков.
- Семен Петрович Жуков - из Крутогорского обкома, - отрекомендовался он и
пояснил цель своего визита. - Вас срочно просит к себе товарищ Брянцев.
Машина - у подъезда.
На какую-то долю секунды в глазах академика, видимо, в ответ на
позабавившую его мысль, мелькнули озорные, лукавые искорки. Но они тотчас
же погасли, и он коротко ответил;
- Готов, товарищ Жуков, выехать с вами немедленно.
Спустившись в вестибюль, академик получил у портье документы, расплатился
за номер и, предупредив дежурного, что прямо из Крутогорска выедет на
рудники, но номер остается за ним, направился к выходу.
Академик не заметил или же не хотел заметить, какое удовольствие при этом
появилось во взгляде Жукова.
Ехали молча. Покачиваясь на сиденьи, Булавин краешком глаза все время
присматривался к своему соседу. Жуков сидел с непроницаемым видом и,
казалось, был целиком поглощен наблюдением за приборами управления.
За всю дорогу Булавин, видимо, отвечая своим мыслям, вполголоса произнес
только одну фразу:
- Ах, как жаль Стогова.
- Да, погиб бедняга так нелепо. Такая трагедия! - Оживился Жуков.
Но академик, не продолжая разговора, только угрюмо кивнул в ответ головой.
Снова воцарилось молчание. Подмигивая фарами, с шуршанием проносились мимо
встречные машины, глухо шумела черная стена деревьев вдоль дороги.
"Стрела" неслась в направлении Крутогорска.
И вдруг, примерно на полпути до Крутогорска, произошло что-то непонятное.
Мчавшаяся на предельной скорости машина неожиданно на полном ходу свернула
в еле различимую в стене леса темную просеку.
В ту же секунду, рывком обернувшийся к Булавину Жуков прижал к его лицу
что-то холодное и липкое. Резко откачнувшийся назад академик почувствовал,
что проваливается в какую-то темную бездну. Когда он пришел в себя, то
ощутил, что на его лицо надета плотная светонепроницаемая маска, а
запястья сжимают металлические браслеты наручников.
Примерно через минуту его сознание прояснилось, и он даже попытался
подняться.
- Сидеть! - прохрипел над ухом Жуков. В бок Булавина уперся холодный ствол
пистолета. И ослепленному маской человеку со скованными руками пришлось
подчиниться.
Прошло еще минут пятнадцать. Наконец бешено прыгавшая по ухабистой просеке
машина остановилась. Жуков распахнул дверцу, словно железным кольцом
стиснул пальцами плечо Булавина и, как слепого, повел его вперед.
Булавин ощутил под ногами ступени высокого крыльца.
- Осторожней, порог! - буркнул Жуков.
Булавин инстинктивно поднял ногу. Еще через минуту скрипнула дверь, голос
Жукова произнес, обращаясь к кому-то невидимому для Булавина:
- Академик Булавин доставлен по вашему приказанию, Шеф.
- Отлично, Чиновник. А теперь немедленно уезжайте отсюда. И без моего
приказания ни шагу с базы.
- Слушаюсь, Шеф, - вкрадчиво ответил голос Жукова.
Вновь скрипнула дверь. "Так, следовательно, моего похитителя называют в
этом доме Чиновником, - отметил про себя Булавин. - "Интересно, как
выглядит этот Шеф?"
Словно прочитав мысли Булавина, в помещении вновь зарокотал бас:
- Откройте ему лицо, Кондор. А наручники пока оставьте, проверим его
характер.
"Говорит обо мне как о покойнике", - с возмущением подумал Булавин.
Чьи-то холодные и очень длинные пальцы легкими скользящими движениями
сняли с его лица светонепроницаемую повязку. На секунду зажмурившись от
яркого света наведенной прямо в глаза лампы, Булавин с интересом оглядел
просторную, устланную шкурами и увешанную оленьими рогами и охотничьими
доспехами комнату. У широкого стола, которым исчерпывалась вся меблировка
помещения, спиной к свету сидел широкоплечий, плотный человек. Лицо его
оставалось в тени, но Булавин сумел все же заметить рубленые линии
подбородка и губ, густые мохнатые брови и такие же густые, очень темные
волосы.
Незнакомец с насмешкой и в то же время с откровенным любопытством смотрел
на молча стоявшего у порога Булавина, который с неменьшим интересом
вглядывался в хозяина этой охотничьей комнаты.
Наконец, удовлетворившись осмотром нового пленника, Шеф, видимо, решил
дать ему почувствовать всю полноту своей над ним власти.
- Кондор, - негромко, но безапелляционно скомандовал Шеф, -
поинтересуйтесь содержимым карманов нашего гостя.
Только сейчас Булавин заметил стоявшего в самом затемненном углу комнаты,
словно притаившегося там, сухощавого, чуть сутулого старика. Старик
бесшумно приблизился к Булавину и вкрадчивым, но точно рассчитанным
профессиональным движением распахнул его пиджак.
Заметив негодующий жест академика, Шеф, по-прежнему сидевший у стола,
выразительно подкинул на ладони массивный пистолет.
И пленнику со скованными руками снова пришлось уступить грубой,
безжалостной силе. Через несколько минут документы Булавина, две его
авторучки, деньги, расческа, даже носовой платок лежали на столе перед
Шефом.
Шеф внимательно просмотрел документы Булавина, удовлетворенно хмыкнул и
занялся обследованием других извлеченных из его кармана предметов. Когда
очередь дошла до совершенно одинаковых внешне массивных авторучек, по лицу
академика скользнула тревожная тень. Шеф снял с перьев колпачки, несколько
раз небрежно прочертил по листу бумаги. Одна волнистая линия была
голубого, другая красного цвета. Убедившись, что авторучки не таят в себе
никакого подвоха, Шеф равнодушно отложил их в сторону и, наконец, с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг