просят усилить работы по изучению области, ускорить ее развитие. А дело
это - стоящее. Крутогорье, как уверяют геологи, - удивительная кладовая
природных богатств Расположен этот район в Северной Сибири, почти у
Полярного круга. Ясно, что в тепле Крутогорье нуждается сильнее многих
других областей страны. Крутогорская земля, если ее отогреть, дать ей те
миллиарды киловатт энергии, о которых говорил здесь товарищ Булавин,
вознаградит нас такими дарами, таким обилием металлов, химических
продуктов, что перед ними все древние сказки померкнут.
Сторонник Крутогорья умолк. Наступила короткая пауза.
- Вот там, в Крутогорье, и надо открыть филиал института Булавина, -
заговорил опять председательствующий, все более воодушевляясь. - Или еще
лучше - не филиал, а самостоятельный институт. И не только сверхвысоких
энергий, как здесь, в Москве, а комплексный, поставить перед его
коллективом задачу не просто создать рабочий вариант термоядерного
реактора, но и действительно зажечь над этим районом Сибири наше Земное
Солнце, отогреть Крутогорье, превратить его в цветущий сад. И пусть
одновременно занимаются возможностями изменения структуры различных атомов
посредством контролируемых излучений, пусть думают о том, как посредством
атомной энергии проникнуть в недра земли и без дополнительных процессов
прямо из земли взять нужные нам металлы.
Председательствующий сделал паузу и закончил решительно:
- Словом, пусть Крутогорье станет новым обширным плацдармом, а институт
ядерных проблем - главным опорным пунктом нашего коммунистического,
подчеркиваю, коммунистического наступления на недра, на климат, на самую
природу Сибири.
Он сделал паузу и пояснил:
- До сих пор мы стремились с максимальной полнотой использовать богатства
сибирских недр, ныне, в преддверии коммунизма, мы стремимся уже
переделать, изменить весь комплекс природных факторов Сибири, явить всей
земле могущество свободного человека!..
- Вот так-то, дорогой Михаил Павлович, явить всему миру, всей земле
могущество свободного человека. Такую задачу поставили перед нами в
Центральном Комитете партии, - закончил свой рассказ Булавин.
О совещании в ЦК Стогов уже читал в газетах, кое-что успел рассказать об
этом Игорь, передавая институтские новости. Но сейчас, слушая Булавина,
Стогов вновь вместе с ним пережил это подлинно историческое событие. Как и
Булавин, Стогов был горд и счастлив от сознания беспримерности плана,
намеченного в ЦК. Экспериментов такого размаха, с такими титаническими
целями наука еще не знала. Стогов был человеком науки и не мог не
восхищаться величием этой научной задачи.
- Да, планы исполинские! - воскликнул он.
- Вам и осуществлять их, - лукаво прищурился Булавин.
- Мне?
- Именно вам!
- Но...
- Дело в том, - мягко перебил его Булавин, - что после совещания, в
рабочем порядке заговорили о человеке, который мог бы возглавить институт,
и президент Академии, не задумываясь, назвал ваше имя, и оно встретило
сочувствие.
- Да... Но, - Стогов явно растерялся, не зная, что и ответить. Самые
противоречивые мысли роились в мозгу. Он не мог не признаться себе, что
ему было приятно столь высокое назначение, но в то же время он понимал,
что на некоторое время придется расстаться с привычной лабораторией,
заняться множеством очень интересных, важных, но чисто прикладных проблем.
А Булавин, круша все возражения, уверенно басил:
- Дело беспримерное, труднейшее, но вам, Михаил Павлович, это как раз по
плечу...
Глава вторая
В КРАЮ ДАЛЕКОМ
Под крылом стратоплана стремительно убегала назад непроницаемая
белесо-синяя пелена облаков. А как хотелось раздвинуть эту пелену и хотя
бы на мгновение увидеть безбрежные просторы, над которыми стремительно
мчался серебристый сигарообразный воздушный гигант. Но не много разглядишь
с двадцатикилометровой высоты, да и глаз человеческий плохо приспособлен
для созерцания предметов, удаляющихся со скоростью километра в секунду.
Стогов вздохнул, нехотя отвернулся от иллюминатора, повернул рычажок
телевизора, укрепленного на спинке переднего кресла.
- Придется, видимо, довольствоваться таким э-э... опосредствованным
восприятием, - сердито проворчал профессор, обращаясь к сидевшему в
соседнем кресле плотному, средних лет человеку с медно-красным, задубевшим
от солнца и ветра лицом.
Сосед кивнул и включил свой аппарат.
Прошло несколько секунд. Сверхчуткий электронный глаз телевизора раздвинул
непроницаемую для взора людей пелену облаков, и теперь по экрану, целиком
заполняя его, расстилался иссиня-фиолетовый ковер тайги. Местами
фиолетовый фон светлел, на секунду внизу мелькали извилистые голубые
ленточки, крохотные сахарно-белые пятнышки. Стогов вгляделся, понял: реки,
снежные пики.
И вновь тянулся под крылом бесконечный фиолетовый ковер... Сибирь.
...Сибирь! Земля, омытая водами Полярных морей. Край, обожженный дыханием
нетающих льдов и знойных ветров Центральной Азии. Край великой щедрости и
великих контрастов...
Сплелись в неразрывном объятии ветви красностволых великанов, ни человеку,
ни зверю, ни даже юркой птице нет пути через мглистую чащобу... Это
Сибирь. Ласковый степной ветерок шумит в зеленых глубинах разнотравья,
клонит к жирной земле шелковистые венчики цветов, вздувает быструю рябь по
золотым пшеничным морям, звонкая песня жаворонка льется с ярко-синего
неба... Это тоже Сибирь. Посвистывает хорей в руках закутанного до глаз
неутомимого каюра, с визгом и лаем мчится сквозь слепящую пургу собачья
упряжка... Это Сибирь... Тянется по зыбким пескам караван верблюдов,
далеко окрест разносится гортанная песня проводников... И это Сибирь...
Емкое, большое это слово - Сибирь. Все вобрала она в себя. Затерянная в
лесных дебрях деревушка в два домика и раскинувшийся на десятки километров
город с миллионным населением, стиснутая каменными щеками яростная, в
гневной пене река и обнявшая скалы, точно из пены вод явившаяся стена
плотины, залитая медью заката ледяная гора, неприступная в своем
молчаливом величии, и черный зев тоннеля у подножья - все это Сибирь,
вечно новая, неповторимая.
Пламя плавильных печей и молочный блеск электрических Солнц, серебристые
нити рельс через таежное приволье, призывные песни работяг-судов на бурных
реках, отступившая от заводских цехов тундра - все это Сибирь, трудовая,
обновленная, подобревшая, великая труженица - Сибирь рубежа семидесятых
годов двадцатого века.
Приникни чутким ухом к сибирской земле, вслушайся в говор и плеск речных
струй, вникни в шум ветра и звонкие птичьи трели, ты услышишь дыхание
сибирской земли, песню новой Сибири. Это песня о людях отважных сердец, о
зимовщиках северных островов и проходчиках шахт, о мастерах огненного дела
и молчаливых чабанах... Их теплом согрета, их уменьем прославлена, их
мужеством возвеличена сегодняшняя Сибирь...
Стогов вглядывался в калейдоскопическое мелькание видов на экране, силился
установить места, над которыми проходил самолет, но высота скрадывала
очертания городов и поселков. И здесь не мог помочь даже зоркий глаз
телевизора.
Сосед Стогова - геолог Василий Михайлович Рубичев щурил небольшие карие
глаза, восторженно прищелкивал пальцами и, на правах щедрого хозяина, то и
дело напоминал Михаилу Павловичу:
- Глядите, глядите! Вот и Крутогорье началось. Видите, как "белков" внизу
богато, а вон ниточка синенькая - это река Северянка. Большущая, доложу
вам, река и капризная.
Стогов согласно кивал, поддакивал, хотя видел он, честно говоря, немного.
Тянулся фиолетовый плюш тайги и трудно было различить все то, о чем частой
скороговоркой рассказывал Рубичев.
С геологом Михаил Павлович познакомился перед отлетом из Москвы. Зная, что
Рубичев должен помочь ему в размещении будущего института, он теперь с
интересом приглядывался к новому коллеге.
А Рубичев, не замечая испытующего взгляда профессора, рассказывал, все
более увлекаясь:
- Знаете, Михаил Павлович, если бы вдруг случилось так, что все наши
богатства одновременно иссякли бы и на Украине, и на Урале, и на Волге, и
даже в Сибири, одно Крутогорье могло бы не только накормить сырьем всю
нашу промышленность, все ее отрасли (все, обратите внимание!), но и дать
сырье вдвое, даже втрое более мощной индустрии.
Заметив легкое недоверие во взгляде Стогова, Рубичев заговорил убежденнее:
- Нет, нет, вы, Михаил Павлович, не подумайте, что это преувеличение.
Геологи знают на земле несколько так называемых естественных
минералогических музеев, но такого созвездия минералов, как в Крутогорье,
нет нигде. Это уже не музей, а необыкновенный склад на площади в сотни
тысяч квадратных километров Кряж Подлунный - основной горный массив этих
мест и его отроги - это скопление сокровищ...
Слушая Рубичева, Стогов думал, что восторженно влюбленный в здешние края
геолог все же несколько преувеличивает. Михаил Павлович сам родился в
Сибири и, хотя много лет назад покинул родные места, внимательно следил за
всеми новыми данными в изучении сибирских недр, много слыхал он и про
уникальные богатства Крутогорья, но все же слова Рубичева казались Стогову
преувеличением. Однако очень скоро Михаилу Павловичу пришлось пересмотреть
свое мнение.
Прошло менее двух часов после того, как турбореактивный самолет "Родина"
стартовал на подмосковном аэродроме, и вот уже он идет на снижение.
Остались позади пять тысяч километров пути, под крылом все более четко
вырисовывались очертания Крутогорского аэропорта.
Стратоплан пробежал по бетонной дорожке и остановился как раз напротив
гигантского аэровокзала. Сходя по трапу, Стогов невольно залюбовался этим
величественным и вместе с тем необычайно легким сооружением.
В Москве сейчас был день, а в Крутогорье уже приближался вечер.
Предзакатные лучи золотили здание, напоминавшее огромный прозрачный
кристалл. Отделанные легкими пластмассовыми плитами стены, в которых не
было ни одного кирпича и ни единого грамма металла, сейчас отливали
тусклым светом чистого червонного золота. Бледно-желтые закатные блики
расцветили хвою гигантских кедров, обрамляющих ведущую к вокзалу аллею.
Казалось, что впереди, на опушке рощи сказочных золотых деревьев высится
гигантская золотая глыба, ласково играющая и искрящаяся всеми своими
гранями.
За свою почти шестидесятилетнюю жизнь Стогов поездив по белу свету, видел
немало по-настоящему красивых городов. Но сейчас, любуясь Крутогорским
аэровокзалом, Михаил Павлович не мог не отдать должного здешним зодчим и
строителям: трудно было найти более верное решение этого здания. Воздушные
ворота молодого города, напоминающие гигантский золотой самородок, - это
был великолепный, очень выразительный символ сказочных сокровищ сказочных
мест.
Каждый, кто входил в здание, немедленно попадал в мир прекрасной, творимой
человеческими руками легенды. Крутогорские художники явили всему миру
поистине безграничные декоративные возможности пластических масс.
Всю огромную стену напротив входа в центральный зал занимала гигантская
карта-макет Крутогорской области. Из конца в конец по ней топорщились
горбатые цепи гор, извивались голубые ленты рек, иссиня-зеленым пологом
раскинулась тайга. Казалось, ни одной живой души нет в этом суровом
северном краю.
Но проходили минута, другая, где-то на пульте автоматически включалось
освещение, и тогда оживала, меняла свой облик чудесная карта. Море огней
вспыхивало на ней. То рудники, заводы, электростанции обновленного
Крутогорья слали свой привет гостям города, приглашая их в этот
необычайный уголок Земли Советской.
- Две эпохи. Даже не верится, что между ними всего несколько лет! -
воскликнул глубоко потрясенный увиденным Стогов.
- Да, именно две эпохи! - подхватил обрадованный взволнованностью
профессора Рубичев. - А вот, Михаил Павлович, и летопись этих эпох.
Стогов только сейчас обратил внимание, что в росписи стен зала
действительно была запечатлена художественная летопись покорения
Крутогорья. Здесь было много пейзажей, поражающих воображение дикой
красотой и суровостью, художники запечатлели и первую ночевку новоселов у
жаркого костра, и первую просеку в таежном море, и первую улицу первого,
еще безымянного поселка...
Много места в зале занимали портреты тех, кто, не думая о подвиге,
совершал его буднично, каждодневно, незаметно для себя...
Стогов вглядывался в портреты, читал надписи... Геологи, строители,
горняки, металлурги. Обветренные простые лица.
Стогов всмотрелся внимательнее и понял, что во всех этих, таких разных
лицах, было общим, роднило их между собой. Общим было выражение глаз. У
всех, кто был изображен на портретах, во взгляде сквозила большая мечта и
большая гордость настоящего человека. Такой же горделиво мечтательный
взгляд был на портрете и у Василия Михайловича Рубичева - первооткрывателя
месторождений ядерного горючего и ценнейших металлов в районе Кряжа
Подлунного.
Но, пожалуй, самым удивительным в этой своеобразной картинной галерее было
то, что ко всем ее экспонатам не прикасалась кисть. Все это: и карты, и
картины, и портреты были сделаны из пластмассы. Комбинируя пластические
массы различной расцветки, крутогорские художники добились тончайших
оттенков в своих творениях, создали подлинные шедевры мозаики.
- Что же, мы, кажется, отдали должное созерцанию двух эпох в истории
Крутогорья, не пора ли подумать о третьей. Она начнется с созданием вашего
института, - мягко напомнил Рубичев о цели их приезда.
- Да, - согласился Стогов. - Нас уже заждались в обкоме.
Профессор еще раз бросил взгляд на портреты творцов и мечтателей - людей,
которые отныне становились его земляками, и двинулся следом за Рубичевым к
выходу.
В вестибюле вокзала Михаила Павловича встретил тщательно одетый, очень
деловитый и очень строгий молодой человек. Он без улыбки посмотрел на
Стогова и осведомился:
- Профессор Стогов?
- Да.
- Прошу в машину, - все так же без улыбки пригласил молодой человек и
пояснил: - Вас ожидает товарищ Брянцев, первый секретарь областного
комитета партии.
Александр Александрович Брянцев - крупный подвижный человек с наголо
обритой головой и броскими, несколько грубоватыми чертами лица - оказался
много разговорчивее и приветливее своего преисполненного собственного
достоинства помощника.
Усадив профессора в глубокое кресло, Брянцев сначала опустился на стул
рядом, но потом, следуя многолетней привычке, встал и размашисто зашагал
по кабинету. Доверительно улыбаясь, он сообщил:
- Мы недавно поставили вопрос о создании у нас, в Крутогорске, научного
центра. В ЦК нас сразу поддержали, но о таком размахе, какой придали
будущему институту в Москве, мы и мечтать не могли. Полагали так: будет
несколько лабораторий чисто прикладного характера, а получили ценный
институт с разносторонней программой исследований и с воистину
грандиозными задачами. - И сразу, без перехода поинтересовался:
- Где думаете размещать институт?
Стогов усмехнулся. Ему нравилась восторженность этого очень подвижного
человека, но в то же время безоговорочная уверенность собеседника слегка
покоробила независимого по характеру Михаила Павловича. И с легкой
лукавинкой взглянув на Брянцева, он спросил:
- А почему вы так убеждены, что я непременно здесь останусь и буду
размещать институт? Ведь Крутогорье - это все-таки один из вариантов.
Брянцев остановился против собеседника, по лицу его пробежала легкая тень.
Он молча всматривался в Стогова и думал: "Бравирует или у него это
серьезно. Нет, судя по первому впечатлению, бравирует, меня испытывает.
Мужик-то, на первый взгляд, настоящий, только взъерошенный какой-то".
После долгой паузы Брянцев, мягко увещевая своего строптивого собеседника,
проговорил:
- У меня, Михаил Павлович, даже и не возникало такого вопроса: останетесь
ли вы у нас и будете ли вы размещать в Крутогорье свой институт. Вы же,
как мне говорили, сибиряк и большой ученый. У нас вам простор, а с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг