окинул критическим взором, густо залил острым соусом (чтоб глаза мои на
вас не глядели...) и все равно съел, запивая нехмельным "полицейским"
пивом. Потом с грустью уставился на шкаф. Собственно, выбора не было.
После того как две химчистки подряд не сумели отмыть пятен мазута с
испоганенных на приснопамятном чердаке штанов, у меня остались выходные,
они же теперь рабочие, они же единственные брюки. И хотя лелеял я их, как
любимую тешу, каковой у меня пока не имелось, ясно было, что зиму они не
переживут. Но пока выглядели. Ну а поскольку в дареном отцом тулупе
выходить рановато - не минус сорок все-таки, - то оставалась только
румынская кожанка, купленная на распродаже конфискованного барахла для
сотрудников полиции.
В отдел я в тот день явился первым. На моем столе, поверх груды папок,
уютно устроился акт баллистической экспертизы.
"Пуля, послужившая причиной смерти покойного фон Садовница..."
Восхитившись этой потрясающей фразой, я прервал чтение и заглянул в
блокнот, чтобы убедиться, что покойного профессора звали все-таки фон
Садовиц, а не Садовниц, как записали в акте, "...по своим характеристикам
совпадает с теми, которые в ходе экспертизы показали пули, выпущенные из
пистолета "беретта" 22-го калибра, представленного на экспертизу как
вещественное доказательство номер один. Данные пули не совпадают ни с
одним образцом, имеющимся в картотеке. Проверка серийного номера пистолета
показала, что он не был реализован и вообще не поступал в продажу на
территории Российской Империи, а также не ввозился в страну законным
путем". Отлично. В смысле совсем даже наоборот. Нигде из нашей "беретты"
до этого не стреляли, и вообще ее в России быть не должно. Скорее всего
ввез ее какой-нибудь турист или туристка, наслушавшаяся рассказов о
страшных русских мужиках и медведях и не захотевшая почему-то
регистрировать эту безделушку на таможне. Протащить-то ее проще простого -
бомбисты вон пулеметы через границу провозят, и ничего. А нам что теперь
прикажете делать? Опрашивать всех отъезжающих из империи: "Простите, это
не у вас украли незаконно ввезенный в страну пистолет, которым на днях в
Риге было совершено убийство?" Полный капут. Преступники возникли ниоткуда
и ушли в никуда, оставив после себя труп, а около трупа пистолет, также
возникший из ниоткуда. Причем если у бандитов есть хоть капля мозгов (а у
них, судя по всему, серого вещества гораздо больше одной капли), то они
сейчас находятся никак не ближе Уральского хребта. А дело повиснет на
нашем отделе мертвым грузом. Я переправил акт на стол Старика и едва успел
вернуться назад, как в комнату ввалились Приходько и Круминг. Дверь за
ними с грохотом захлопнулась. Приходько обернулся и с ненавистью посмотрел
на пружину.
- И когда ше ви ее смените, Иван? - безуспешно пряча ухмылку,
поинтересовался Круминг.
Пружину на двери установили недели за три до моего появления. И все два
месяца, пока я работаю в отделе, Приходько не меньше трех раз на день
грозился сменить ее.
- В этот понедельник точно, - заявил Приходько. - Я ж никак не могу до
ящика с инструментами добраться. Такой завал на даче. Вот на выходные
махну, один, без семьи, и разберу все, что в сарае за лето накопилось.
- Ну-у, ну-у, - протянул Круминг. - По-осмотрим.
На дачу к Приходъко я не попадал ни разу, но один раз мне довелось
побывать у него на городской квартире, где меня чуть не засыпало барахлом
из неосторожно открытого чулана. Если в сарае на даче царит хотя бы треть
такого "порядка", то рота каптенармусов не разберется там и за месяц.
Дверь снова противно взвизгнула.
- Что нового?
- Пока нишего, Михал Иванович, - ответил Круминг. Никак не могу понять,
почему он сокращает имя и полностью выговаривает отчество Старика.
- Хорошо. - Старик быстро просмотрел акт экспертизы. - По делу Мальчева
что-нибудь есть?
- Все то ше, Михал Иванович. Пора перетафать в сут.
- Да, да. - Старик побарабанил пальцами по столу.
- Вообще надо избавляться от всей рутины и вплотную заниматься Садовицем,
- подал голос Приходько. - Дело Берзина, например, давно пора спихнуть
Галинову. Это же типичная бытовуха, при чем тут мы?
- Да, да. - Удивительно, но, по-моему, Старик просто не понял, что сказал
Приходько. Пропустил мимо ушей. А это для Старика оч-чень нехарактерно -
пропускать что-либо мимо ушей. - Так дело Мальчева у вас готово?
- Пошти, Михал Иванович. Протокол топроса...
- Уже в папке, - сказал я, прежде чем Круминг успел помянуть меня.
С Мальчевым мы на самом деле провозились неделей больше, чем следовало.
Личностью он был действительно интересной - один из немногих и, дай бог,
последних воров "старого" образца. Первый раз сел в неполных двадцать на
шесть, второй раз в тридцать два, и только тот факт, что техника
меддопроса была тогда недоступна полиции, помог ему получить восемь лет
каторги, а не все пятнадцать. Теперь он шел по третьему разу, да еще один
тип, которого его банда попутно обработала в Царицыне, скончался в
больнице, не приходя в сознание, так что шел он по всероссийскому списку.
Он и сам понимал, что его песенка спета, поэтому "покаянный лист" написал
почти полный - под "соловьем" вспомнил только пару мелких краж, да и их,
наверно, просто запамятовал. Дело было с самого начала ясное, как стопарик
- третья ходка, соответственно - пожизненное, а это значит - уран. С его
так и не долеченным туберкулезом он максимум через год выхаркает легкие в
парашу. По-моему, милосерднее было бы пристрелить его при задержании.
Дверь снова взвизгнула.
- Телеграмма, Михаил Иванович.
Старик вчитался в текст, побагровел и пошевелил губами - наверное,
выматерился, потому что сразу же перекрестился.
- Анджей? - Он брезгливо отодвинул листок, словно тот мог его укусить.
- Да, Михаил Иванович?
- Поедете на вокзал. Из Двинска в двенадцать сорок пять прибывает, -
Старик специально сделал ударение, что некто именно прибывает, словно
поезд или государь император, а не просто приезжает, как обычные люди, -
господин титулярный советник Сергей Щербаков. - Старик сделал паузу. -
Специальный агент Третьего управления.
- Вот дерьмо, - прокомментировал Приходько.
Двинск, 18 сентября 1979 года, вторник.
Сергей Щербаков
А в общем, Ваня, мы с тобой нужны в Париже,
Как, извините, в...
Доносившаяся из привокзальной закусочной расхожая песня назойливо
вертелась в голове, напрочь отбивая охоту мыслить.
Пересадочная станция в Двинске, заново отстроенная четыре года назад после
того, как в старой, сооруженной наспех сразу после войны, рухнула крыша,
обладала теми особенностями, которые роднят между собой все без исключения
провинциальные вокзалы, даже стоящие на магистральных трактах империи.
Здесь торговали разносчики, здесь припахивало горячим маслом из
чебуречных, карри из индийских забегаловок, пирожками, машинным маслом и
толпой, здесь включали магнефоны на полную громкость, заполняя просторный
зал хриплым голосом популярного московского певца. От всех прочих виденных
мною вокзалов двинский отличался разве что несколькими вывесками на идиш
да необычно большим числом ожидающих в ермолках и с пейсами. Спустя
полвека после отмены "черты оседлости" Двинск оставался местечковым
городом.
В Двинске я был проездом. Экспресс на Варшаву проходил через этот городок
по пути из Дерпта в Вильно. По моим подсчетам получалось, что, проехав из
Питера в Двинск экспрессом, а оттуда до Риги - местным поездом, я
сэкономлю больше времени, чем дожидаясь самолета в столичном аэропорту. На
деле же оказалось, что последний поезд ушел за четверть часа до того, как
экспресс почти беззвучно подкатил к перрону, а следующего мне предстояло
ждать почти два часа.
Я купил за семь копеек два чебурека с лотка, над которым красовалась
огромная вывеска "Кошерно" - почему-то не только по-еврейски, но и
по-русски, хотя как раз русских это должно бы волновать меньше всего, - и
принялся жевать Чебурек был горячий и вкусный. Чтобы скрасить ожидание, я
принялся вспоминать все, с чем отправился в Ригу.
Итак, Рига. Губернский город, центр Лифляндии. Население - около
четырехсот тысяч. Промышленность - дочерние предприятия заводов Зингера,
несколько фабрик "Руссо-Балта", оставшихся с той поры, когда фирма еще не
перебазировала на Урал производство моторов и корпусов, небезызвестный
"Феникс"... Пожалуй, и все. Еще несколько фабричек местного значения.
Крупный торговый порт, практически незамерзающий. Морской курорт на
Рижском взморье. Бывать там прежде мне еще не доводилось - ни по делу, ни
на отдыхе.
Именно курорт и привлек моего "клиента". Профессор Николай фон Садовиц,
известный среди сотрудников под нелестной кличкой фон Задниц, один из
последних учеников Чугаева (фамилия Чугаев мне лично ничего не говорила,
но, судя по уважительным на нее ссылкам, я решил, что это был тоже ученый
не из последних). Пятьдесят восемь лет. Несмотря на германскую фамилию,
"больше русский, чем Илья Муромец", если мне будет дозволено перекроить
поговорку В вольнодумстве замечен не был, скорее уж наоборот - отличался
неуемным рвением и почти пародийным монархизмом. Во время войны пошел на
фронт добровольцем... санитаром; отслужил все три года на Дальневосточном
фронте. На протяжении последних пятнадцати лет имел привычку каждую осень
брать академический отпуск и уезжать на Рижское взморье - утверждал, что
там ему удобнее заниматься теоретическими изысканиями и писать статьи по
накопленному за год материалу. Холост, в порочащем поведении замечен опять
же не был (хотя это еще ни о чем не говорит). Убит два дня назад в снятом
им "летнем домике".
И никогда бы не приплели достославное Третье управление к делу покойного
профессора, если бы не та область, в которой специализировался
действительный член Санкт-Петербургской Императорской Академии наук.
Николай фон Садовиц был химиком и занимался комплексными соединениями
рутения. Разумеется, он не был инженером или технологом - его интересовала
чистой воды лабораторная наука. Промышленное применение он оставлял
ассистентам и ученикам, недвусмысленно намекая, что все это - работа для
подмастерьев, а истинные таланты не должны утруждать себя низменными
соображениями практической пользы, хотя, безусловно, признавал, что его
исследования с какой-то стороны даже являются государственно важными. Еще
бы не признать!
Вот поэтому-то меня, только что вернувшегося из Дальнего, где я помогал
местной полиции и жандармерии ловить фанатиков-ризалистов из Группы
освобождения Филиппин, прежде чем те сумеют привести в действие свои
безумные угрозы, отправили, не успел я продышаться, в Ригу - наблюдать за
ходом следствия по делу фон Садовица, к вящей радости местных полицейских.
Чебуреки кончились удивительно быстро, и все же хвостик последнего изрядно
поостыл - в здании вокзала было прохладно. Вытерев пальцы салфеткой, я
подошел к кабинке элефона и затребовал прогноз погоды. В Риге было чуть
теплее, но обещали "кратковременный" дождь.
Посмотрев на часы, я сообразил, что до моего поезда осталось десять минут
- как-то удивительно быстро пробежало время. Я только-только успел купить
билет у улыбчивой польки в кассе и вскочить в уютный вагон, как зашипели
тормоза и протяжный гудок возвестил об отправлении.
Народу в поезде было немного. По большей части ехали со мной торговые
агенты. Если Рига была крупным портом, то Двинск наравне с Режицей -
железнодорожным узлом, через который проходило немало товаров, идущих в
центральные губернии России и Малороссию, и еще больше - в обратном
направлении. Чтобы регулировать этот пестрый поток, требовалось немало
народу. Почти исключительно торговлей жили Рига, Либава, Ревель да и
прочие поселения в этом обделенном природой краю.
Я нашел свободный ряд, устроился в самой его середине и достал из чемодана
папку.
Рутений... До вчерашнего дня я и не слышал о таком металле. Не говоря уже
о его промышленном значении. Да, судя по осторожным формулировкам
подготовленной для меня оперативной сводки, и применялся он нечасто. Самый
нестойкий, самый капризный и не самый полезный из платиновых металлов.
Все, на что он способен, может выполнять и платина, которая не в пример
дешевле. Как мне показалось, основной областью его применения было
изготовление памятных медалей академии и Императорского общества
содействия наукам. А вот как от него избавиться... Огромные количества
лучеактивного рутения рождаются в ядерных топках. Они тормозят цепную
реакцию и при вторичной переработке урана и плутона становятся сущим
бедствием. Я не химик и деталей процесса не вполне уяснил, зато понял,
почему труды профессора фон Задница - тьфу, фон Садовица - становились
объектом пристального внимания Третьего управления и военного министерства.
Конечно, скорее всего мы имеем дело с обычной уголовщиной. Убийство при
совершении ограбления. Да и примерное поведение профессора не означает
совершенно ничего - убить его мог, скажем, муж любовницы. Или любовница.
Или, не приведи господи, любовник. Девять шансов из десяти. И все же...
Кому может быть выгодна смерть химика? Англичанам? Нет, они, слава богу,
удовлетворены тем, что сидят на обломках своей великой империи. Немцам,
которые в области ядерной техники зависят от англичан? А кому тогда?
Гоминьдановцам? Американцам?
Очень может быть. И у тех, и у других хватит наглости. Только если китайцы
откровенно стремятся ослабить Россию, то у американцев правая рука не
знает, что творит левая. Президент Форд может говорить много красивых слов
с самыми добрыми, намерениями, но от тех горе-вояк, что едва не развязали
войну четыре года назад, ему никуда не деться.
За окном мелькали ухоженные хутора, поля уже сжатой ржи, ровные ряды
капустных кочанов от дороги до горизонта... Здешние жители умели брать
все, что возможно, от тощей песчанистой земли, где прежде снимали урожаи
валунами на строительство замков. Поезд набирал ход. До конечной станции
два с половиной часа с двумя остановками.
Я решительно сложил бумаги обратно в папку, откинулся в кресле и попытался
расслабиться. Приеду в Ригу, и все станет ясно.
Федеральная территория Аляска,
14 марта 1975 года, пятница.
Сергей Щербаков
Винтокрыл закладывает крутой вираж, заходя к бухте со стороны гор.
- Приготовиться! С богом!
В иллюминаторах виднеются редкие городские огни. Наплывают, накатываются,
и кажется, что под гондолой не горняцкий поселок, притулившийся рядом с
базой пограничников, а по меньшей мере столица небольшого государства.
Брюссель какой-нибудь.
А вот и база. Катера и сторожевики у пирса, темные казармы. Скорее всего
база полупуста - всех выгнали охранять морской рубеж. Тем лучше.
Винтокрыл разворачивается еще раз, устремляясь к земле по крутой спирали,
и выравнивается так неожиданно, что десантников кидает друг на друга.
- Пошли!
В распахнутые двери - удар мороза. Винты бьют яростным бесшумным ветром,
рождая метель, и солдаты по двое слаженно прыгают в снежные вихри.
Оживают наушники поясной рации.
- Рассредоточиться! Казармы окружить! Второму взводу занять оружейный
склад!
Тихо хрустит снег под ногами. Вообще стоит противоестественная тишина. Над
головой стремительно проносится войсковой винтокрыл, похожий на распятую
черную чайку.
И внезапно, резко - тихое шлепанье глушеных выстрелов. В ответ раздается
грохот "кольта", но почти моментально обрывается. Несколько пуль вонзаются
в сугроб совсем рядом. Поганая штука этот сорок пятый калибр.
- Прикрытие снято, - сообщает рация. - Свет! И ночь превращается в день.
Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
Анджей Заброцкий
Часы над перроном показывали ровно без четверти три - точно, как и мои
"офицерские", подаренные братом к двадцатилетию. Я проторчал на вокзале
добрых два часа, продрог, несмотря на куртку, и дико проголодался.
- Поезд из Двинска прибывает на четвертый путь второго перрона.
- Спасибо, - поблагодарил я девушку-диспечера на тот случай, если
громкоговоритель оборудован еще и микрофоном, и отклеился от столба,
который подпирал последние полчаса. Если господин специальный агент
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг