- Где же ваш бравый ротмистр? - спросил Фальковский. - Я был на
центральном редуте, как условились. Ведь он приглашал на обед. Увы, я
остался без обеда. Правда, на закуску встретил старого знакомого.
- Листов здесь, - сказал я. - В ста шагах. Так что, если пожелаете...
- Он все еще занят обедом? - насмешливо спросил Фальковский.
- Он занят стрельбой по неприятелю.
Фальковский слез с седла и осмотрел ногу жеребца. Он будто раздумывал.
- Пожалуй, я все-таки отобедаю с вашим Листовым, - сказал он наконец. - Да
и лошадь вот захромала.
- А ты иди, - сказал он вдруг резко Федору.
- Куда идти? - спросил Федор.
- Иди сражайся. А если уцелеешь, я тебя разыщу. Там подумаю...
- Сражаться? - сказал удивленный Федор. - Что ж, мы сражались. Сражаться
можно везде. Тогда я с их благородием... - Он все еще с недоверием смотрел
на Фальковского.
- Можешь с их благородием, - усмехнувшись, сказал Фальковский.
Так мы все трое оказались на батарее.
- Не ждали? - спросил Фальковский. - Я страшно проголодался.
Листов смутился вначале, но быстро овладел собой:
- Обед у нас самый простецкий- ядра и бомбы, картечь на десерт. Если вас
не устраивает, можем перенести встречу, как вы предлагали.
- Но вы настаивали, - сказал Фальковский.
- Предупреждаю, прикрытия за нами нет, - сказал Листов.
- А, старый знакомый! - закричал Лепихин. - Какими судьбами? Ей-богу, мы
как в театре!
- Как вы здесь очутились? - строго спросил Фальковский.
- Точно как в театре! - весело говорил Лепихин. - Все собрались на финал!
- Давайте-ка встанем к пушке, - сказал я Фальковскому.
- И вправду, капитан, - заметил Листов. - Обед, на который я вас
приглашал, заключается в том, чтобы кормить неприятеля. Он нам отвечает
тем же. Кто кого перекормит. Если остаетесь, возьмите банник, а нет-
уезжайте скорей.
- Я бы рад уехать, да лошадь у меня захромала, - сказал Фальковский.
Залетная бомба повалила в овражке еще двоих и оцарапала плечо Лепихину. Мы
продолжали стрелять из трех пушек. Листов оказался в паре с Лепихиным,
Федор с рослым бомбардиром, а нами с Фальковским командовал веселый
фейерверкер.
- А ну-ка, господа! Аи да господа, век бы над вами енаралом!
Зарядов оставалось все меньше, и Лепихин требовал, чтобы стреляли
наверняка. Я спросил:
- Где вы так научились?
- Когда-то испытывал пушки, - ответил он.
- А вы, однако, прекрасно заговорили по-русски, - заметил Фальковский.
- Не держите банник наперевес и сторонитесь колеса, ногу раздавит, -
сказал Лепихин.
- Полицейская линия без вас не растает? - спросил я Фальковского.
- Ее уже нет, - ответил тот. - Разбросало.
- Так вот чему мы обязаны вашим визитом!
- Туманный вы человек, поручик, - сказал Фальковский. - Много вокруг вас
понапутано.
- Так уж обязательно вам распутать?
- Интересно, - сказал Фальковский. - Мне многое интересно. Например, зачем
очутился здесь мсье Леппих?
- А я не Леппих, - сказал внезапно подошедший Лепихин.
- Возможно, - сказал Фальковский.
- И не доктор Шмидт.
- А кто же?
- Ах, господин Фальковский! Вы все ведете неутомимый розыск. Даже здесь, в
сражении. Да поймите, что все уже кончено. Вы еще вольны отсюда бежать, а
нам нет дороги. Сейчас пехота пойдет, и всем конец. Быть может, своими
пушками мы держим ту струнку сражения, на которой его судьба повисла!
- Слишком красиво выражаетесь. - Фальковский поморщился.
- Красиво! Вот умереть красиво- этого я хотел бы! Смерть- это славно.
Раздвинуть шторку веков, заглянуть поглубже!
- Там ничего нет, - сказал Фальковский.
- Откуда вам знать? Время не подвержено полицейской инспекции. И еще вам
мой совет, Фальковский. Уезжайте, быстрей уезжайте. Еще полчаса, и в штыки
нас возьмут, не выбраться никому.
- Я бы, напротив, советовал задуматься вам, - сказал Фальковский. - Сам
государь интересуется вашим предприятием, а вы рискуете, как простой
солдат.
- Уж не полагаете ли вы, что я собираюсь бежать к французам?
- Слишком просто меня толкуете, - сказал Фальковский. - Если я не уеду с
батареи, вы голову сломаете, а не решите, зачем я это сделал.
- А вам и незачем, - сказал Лепихин. - Вас Ростопчин ждет, поезжайте...
Против нас строилась конница, справа накапливалась пехота. Шесть корпусов
готовились к напору на центральный редут. Я осмотрел наш овражек. Мертвых
уже не убирают. Вон лежит строгий поручик, он умер давно. А вот солдат
Фролов, согнулся калачиком. Я вспомнил, как его губы шептали: "Запах у
него антиресный..."
Внезапно сильно и ясно я вспомнил тот необыкновенный запах. Что-то еще
тревожило память. Перед глазами возник тот день, когда я приехал в
Бородино. На батарее Раевского из жестких пучков травы я выложил первые
буквы полегших полков. Полтавский, Орловский, Ладожский, Егерский. Вышло
ПОЛЕ. Остался Нижегородский полк. Я выложил "Н" в стороне, а потом
догадался- Наташа! На этом месте мы виделись в последний раз. Я сорвал
бледно-желтый цветок и положил его сверху. Я почувствовал крепкий,
настойный запах...
Тот самый запах, тот самый цветок. Петруша- любимец солдата Фролова.
Осколки, как в трубочке калейдоскопа, слагаются в цельную картинку.
Наташа- Нижегородский полк. Брошенный поверх, как скрепка, желтый цветок.
Слова пехотного капитана: "У нас в Нижегородском полку при лазаретной
повозке была одна. Прелесть девушка. И сейчас где-то здесь, врачует..."
Неужто она? Стою в размышлении, сердце стучит. Что делать? В седло и в
поле? Где-то Нижегородский полк, его лазаретная повозка. Поехать, искать,
увидеть ее лицо под белым платком сестры милосердия...
Машинально иду в сторону Белки, из всех лошадей она одна уцелела.
- Берегись! - кричит фейерверкер.
Бомба шлепается невдалеке и начинает крутиться. Потом взрыв.
8
Этим взрывом Листову раздробило ступню. Мы сняли с него сапог и туго
перетянули ногу. Лепихин все умел, он осмотрел рану и сказал:
- Осколков нет. Ногу положим повыше, и можете отдыхать.
Я предложил Листову посадить его в седло, а там уж как-нибудь выберется из
гущи боя. Но он только усмехнулся и сказал:
- Посадите меня на ящик, буду подавать заряды.
- Много ли подавать, - сказал Лепихин, - на несколько залпов осталось.
- Берестов, - позвал Листов, - у меня к вам два слова. Я сел рядом.
- Помните, еще в деревне что-то хотел вам сказать, но вы уклонились?..
Я помнил. Правда, после этого между нами многое открылось, и я думал, тайн
больше нет.
- Признаюсь вам напоследок, - сказал Листов. - Недоговоры лишь тяготят.
Это в связи с женитьбой... - Он помолчал. - Невесту я тайно увез, до
свадьбы вышло ей хорониться. Не стану всего подробно... история
романтическая... Сплетни тут разные...
Я знал эту историю после "тихого бала".
- И переписку в тайне пришлось держать. В почтовой канцелярии армии был
человек, игравший плохую роль. Он все знал про меня, так и вынюхивал,
письма мог распечатать...
Листов говорил медленно, тяжело дыша.
- Когда вы уехали за границу, наверное, помните- почту свою просили
пересылать товарища. Когда он погиб, а ведь был он и моим другом, я
подумал, что мне надо взять на себя переправу. Такая мысль и для других
была естественной. Только адреса вашего я не знал, но писем на ваше имя не
было... - Он снова замолк. - И вот новая мысль... Я подумал, если письма
ко мне будут идти на ваше имя, то минуют глаз того человека. Словом, на
имя Берестова я стал получать почту...
- От невесты?
- Да, от нее. От Наташи.
- Наташи? Наташей ее зовут?
- Чему вы удивились?
- Так, совпадение.
- Наташей ее зовут, - повторил Листов. - Я так привык в разговорах не
называть ее имя, что, кажется, и вам первый раз говорю.
- Да, первый раз.
- Все боялся обмолвиться. Уж больно много любопытных. Так и жаждут
услышать историю из первых уст... Скучаю по ней...
Лицо его жалостливо исказилось.
- Знал, что не уцелею. Затем и в деревню рвался, обвенчаться спешил.
Думал, пускай хоть фамилию мою носит, имение ей достанется,
какое-никакое... Сирота она, Берестов...
Странное подозрение зародилось во мне. Он получал письма на имя Берестова.
От невесты. Ее зовут Наташей...
- Сердитесь на меня? - спросил Листов.
- За что?
- Именем вашим воспользовался. Но вы за границу уехали... Наташа знает о
вас...
- Что она знает?
- Ах, это такая история! Когда-то в их роду был знакомый по имени Берестов.
- И он подарил медальон, - сказал я.
- Да, медальон! - воскликнул Листов. - Откуда вы знаете? Это ваш
родственник?
- Возможно, - сказал я. - Кое-кто полагает, что это я сам.
- Но медальон старый. Единственное, что у нее осталось.
- А вы забыли басни о моем возрасте?
- Берестов! - Листов взял мою руку. - Я знаю, я чувствую- между нами
какая-то связь... через Наташу, через прошлое...
"Возможно, и через будущее", - подумал я.
- У меня к вам одна просьба, голубчик. Если вдруг уцелеете, не забудьте о
ней. Разыщите, помогите ей чем-нибудь. Она одна, совсем одна остается.
Он побледнел и закрыл глаза. Подбежал Лепихин.
- Сознание потерял, от боли. В ступню- это очень больно. Я смотрел на
Листова. Я думал: как же так, в чем ошибка?
Значит, не мне письмо? Значит, та девушка не Наташа? То есть Наташа, но не
моя? Все перепуталось, моя жизнь скрестилась с другой...
- К пушкам! - кричит Лепихин. - Колонны пошли! К пушкам, ребята!
Густым блестящим потоком двинулась кавалерия. Одна колонна направляется
прямо к нам. Вьются штандарты, блестят кирасы и шлемы, лес черных султанов
колышется на ветру.
- Ждем на картечь! - кричит Лепихин.
- Фальковский, - говорю я, подавая снаряд. - Это вы медальон добывали
графу?
- Я, - говорит Фальковский.
- Польстились на мое имя? Не разобрались, что медальон старинный?
- Ждем, ждем еще, братцы! Пусть подойдут! - кричит Лепихин.
- Разобрались, отчего ж, - говорит Фальковский. - Но вы говорили, что
медальон вашей кисти, а девушка на портрете ваша модель.
- И что же решили? Что мне сотня лет?
- Я ничего не решал. Такие раздумья в области графа. Он вами совсем
очарован.
- Готовимся! - крикнул Лепихин.
Конница перешла на легкую рысь. У ручья они заберут вправо, там склон
отлогий, значит, нужно их остановить у берега.
- Пли! - крикнул Лепихин.
Три пушки разом выплевывают рой свинцовой картечи, и та беспощадно
врезается в голову конницы. Визг лошадей, сумятица.
- Заряжай! - бешено кричит Лепихин. Мы заряжаем снова.
- Пли!
Новый выхлест картечи. Колонна отшатывается, топочет на месте. Третьим
залпом мы увеличиваем гору упавших лошадей и всадников. Кавалерия
откатывается и снова готовится к построению.
Лепихин вытирает мокрый лоб.
- Кабы знали, что нет здесь прикрытия, послали бы эскадрон врассыпную, и
нам крышка. Саксонские кирасиры...
Колонна опять наступает, и мы делаем пять залпов, прежде чем кирасиры
отходят снова.
- Эй! - кричит им Лепихин. - Так вас растак, черные крысы! Съели каши?
- Что вы ругаетесь, ваше благородие? - говорит фейер-веркер. - Стражения
дело святое, нельзя тут ругаться, бог накажет.
- Накажет? - говорит Лепихин. - Ха-ха! Куда же больше наказывать? Смерть
предстоит!
- А за смертью еще чего будет, - серьезно говорит фей-ерверкер.
- Думаешь, будет? А ну как ты прав, дядя? Славно, ребята, славно! Скоро
порубят нас в капусту! Смотрите, какие здоровяки!
- Да уж порубят, - соглашается фейерверкер.
- Фальковский, - говорит Лепихин, - душа! Вот уж не думал, что не уйдете.
- Говорил, сломаете голову.
- Ах, братцы! - восклицает Лепихин. - Вот где жаровня! Каждая струнка
трепещет! Вы чувствуете? - Он втягивает воздух ноздрями. - Это запах
времени!
- Запах пороха, - усмехается Фальковский.
- Бросьте, приятель! Это время, его поджаривают на сковородке! Скоро оно
до дыр прогорит и- ах! - ухнем мы с вами в другие просторы!
- Да вы поэт, - говорит Фальковский.
Я подошел к Листову. Он пришел в сознание и пытался подняться.
- Лежите, лежите, - сказал я.
- Берестов, - проговорил он, - вы все-таки обещайте мне ее разыскать.
Я спросил:
- У нее темно-серые глаза? Иногда голубые?
- Да, как на том портрете.
- А делает она головой вот так, чтобы откинуть со лба волосы?
- Именно так. - Он встрепенулся:- Откуда вы знаете? Вы видели ее?
- Может быть. Когда-то, быть может, и видел...
Что мне всегда казалось таким знакомым в Листове? Даже в походке его и
жестах? Наташа? Вот первое, в чем ищу объяснений. Ее глаза, ее лицо, ее
голос- быть может, они таинственно отразились в Листове, придав ему
неуловимое сходство... Но с кем же? Со мной?..
Быть может, Листов мое зеркало? В нем проступает жизнь моя из других
времен?..
- К пушкам! - кричит Лепихин.
- На три залпа осталось, - говорит фейерверкер. - Стало быть, прощевайте,
братцы.
- Вот тут бы ему и появиться, - как бы про себя говорит Листов.
- Кому? - спрашиваю я.
- На белом коне... - бормочет он.
- Багратиону?
Он что-то шепчет, опираясь на локоть. Лицо совсем бледное. О ком он
вспомнил в эту минуту? Багратион, Барклай... Да, впрочем, и Кутузов на
белом коне.
- Где же он? - стиснув зубы, произносит Листов.
Внезапно я понимаю: он говорит о всаднике из бородинской легенды. Да, да,
о нем. Конечно.
- Займите же место, черт побери! - кричит Лепихин.
Я бегу к пушке. Мы заряжаем, накатываем орудие к брустверу. Вокруг нас,
насколько охватывает глаз, карусель конницы. Кипит кавалерийский бой.
Сзади, слева и справа. Наш овражек в середине огромного амфитеатра
блистающих сабель, несущихся лошадей, кричащих всадников. Драгуны в
гладиаторских касках, уланы в киверах, похожих на цветы граммо-фончики,
кирасиры, искрящиеся, как рой майских жуков, белые кавалергарды, черные
конногвардейцы, разноцветные драгуны. Все это битва показывает через клубы
пыли, как моментальные картинки. Они были бы красивы, особенно издалека,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг