Она разговаривала с каким-то жизнерадостным джентльменом, он светился
обаянием. Когда он взметнул руку ко лбу, один из пальцев стрельнул
огранённой синевой перстня.
Она была в чёрном.
Я был зачарован. Я стоял и смотрел на неё.
Я стряхнул с себя оцепенение и подошёл к дверям.
Постучал по стеклу.
- Мест нет.
- Прошу вас...- начал было я.
- Всё занято.
- Мне заказано. Или как это называется...
Швейцар ещё раз окинул меня взглядом и сделал обратный вывод, как бы это
ни называлось. За моей спиной стали пристраиваться любопытные.
- Позовите метрдотеля, или кого хотите,- сказал я.
- Я же сказал. Всё занято!
За моей спиной послышался недовольный ропот. Швейцар хотел закрыть дверь,
но я успел вставить ногу.
- Прекратите хулиганить!
- Позовите кого угодно,- устало сказал я.
- Что такое? В чём дело?- из глубин золотого сада бодро выплыли плечи,
оснащённые головой.- Кого позвать?
Я показал.
Он посомневался, но, на всякий случай, направился к Леди, маневрируя
между прохаживавшимися вельможами.
Я убрал ногу. Дверь закрылась.
Я ждал.
Он подошёл к Леди и шепнул ей на ухо. Она повернула голову.
Она увидела меня. Кивнула и поблагодарила.
Она извинилась.
Джентльмен с перстнем обернулся и посмотрел в мою сторону.
Леди уже шла к дверям.
- Живо в номер. Ты знаешь, куда?
- Да.
- Переоденешься, и сюда. Я жду.
Она повернулась и ушла.
Толпа успокоилась и стала рассеиваться.
Я отправился переодеваться.
.........................................................................
....
Разглядывая своё новое облачение, я заметил, что улыбаюсь.
Всё-таки, я обожаю красиво одеваться, шикарно, умопомрачительно.
- Ничего удивительного,- сказала Леди.- Это же так естественно.
Ты сам красивый, а всё подобное притягивается.
- А я красивый?- вырвалось у меня так быстро, что я не успел припудрить
голос фальшивым спокойствием.
Она взглянула на меня и отошла к зеркалу.
Она долго не отвечала, и я подумал: "Наверное, она не расслышала. Слава
Богу".
И вдруг я услышал её голос: "Мне иногда хочется взять алмазные ножницы и
вырезать тебя из воздуха, чтобы всегда носить с собой".
Её лицо вспыхнуло ресницами, молния глаз, и голос: "Скажи, зачем одни
люди созданы красивыми, а другие - нет?"
И я подумал: "Как точно она выразила это - всегда носить с собой".
Фотографию, портрет в медальоне, локон волос, перчатку, платок, мысли о
ней. Невозможно было не влюбиться в неё, и так же невозможно было
вообразить, что можно ей обладать. Она была недосягаема, и потому казалась
существом из иного мира. Она была недостижима, и потому - совершенна...
Я тщательно оглядел свои руки.
Потом, дрожа от сдерживаемого возбуждения, взял с журнального столика
пачку сигарет, замирая от мысли, что она может оказаться пустой.
Но мне явно сопутствовала удача.
Я забрался на подоконник, поближе к луне и звёздам, и закурил,
раздумывая, какая из этих звёзд взошла для меня.
Моя звезда-покровительница.
У меня изрядно кружилась голова.
После второй сигареты я спохватился и, наспех прополоскав рот, устремился
туда, где меня ждала Леди.
.........................................................................
.............
Море. Сначала мне показалось странным, что тут есть ещё и море. Казалось
бы, а море-то тут зачем?
А потом я понял, что лучше и придумать было нельзя.
Лето, которое, казалось, вот-вот уже кончится, вдруг вспыхнуло новой
сказкой,- не слабой улыбкой сентябрьского тепла, а вот так - широко и
всесильно. Необъятно, как само море.
Здесь я никогда не был.
Лето. Песок тёплый. В темноте плеск волн. Леди несёт туфли в руке.
Подошла. Побудем здесь.
Здесь.
Там, где я впервые увидел море, был холод. Я уезжал, а мне говорили:
"Куда ты едешь, зима ведь!"
А я отвечал: "Я уезжаю от зимы".
Бисер огней, улицы вдалеке, в ночных ресторанах музыка, разговоры, смех,
отсюда не видно. Так далеко.
Так романтично.
Никогда раньше я не видел море таким.
Было пусто.
Холодный пустой пляж, и на рассвете никто не раскланивался с вами, с
сытой улыбкой обнимая чуть ниже талии свою девушку, в гостинице все
жаловались, что болит горло... Волны бились о камни, покрытые коркой стекла.
В сырых скалах шумел ветер...
Это другое море.
- Леди, куда мы поедем?
В город,- я указываю на город.
Или на виллу,- я поворачиваюсь наподобие флюгера.
Я жду, что она скажет.
Леди легонько дует. Я поворачиваюсь в сторону чёрных холмов.
На виллу.
Мы устраиваемся на сиденьях. Леди будет вести машину.
Я включаю приёмник.
Мы срываемся с места, она выруливает на дорожку, дорогу. Шоссе.
Я закуриваю. Ветер обрывает струйку дыма.
- Ты думал, что море - это то, что топит корабли?- говорит Леди.
Я закрываю глаза.
"Love of my life - you've hurt me..."
Когда-нибудь. Не сейчас.
Когда-нибудь я расскажу тебе одну историю.
О том, как двое жили на берегу холодного моря, и они боялись, друг за
друга и каждый за себя, и клялись быть вместе вечно. Вечно.
Один мальчик хотел заплатить за такси, а она не разрешила ему и
сказала:"Так будет разумнее. Будь умницей".
О том, как она приняла его за девочку и влюбилась, и любила его. Она не
терпела слова "муж" и не любила мужчин.
Они всегда были вместе.
"Oh, mama mia, mama mia, mama mia, let me go!.."
А потом они вернулись в город. Я расскажу тебе.
А теперь я хочу слушать музыку...
Боже, храни Королеву!
.........................................................................
....
Во всех окнах свет.
Чёрные во тьме кипарисы.
.........................................................................
.....
И снова, всё только ещё начиналось. Земля и небо, разве они не едины?
Когда просыпаешься, и ещё не проснулся, но тебе радостно, предчувствие
счастья. И можно не торопиться, зная, что этот день обещан тебе.
Я увидел, как она танцует в кругу белых лотосов, рассыпанных на полу,-
они лежали и пили белыми губами прохладу ночи,- и я сказал: "Я люблю её
танец, так могут танцевать лишь боги и, может быть, звёзды, но я никогда не
видел танцующих звёзд".
Я увидел синюю ширму с зелёным рисунком, и зелёное стало белым, и я
увидел, что её губы смеются, и звук падал на плиты мраморных стен и
отражался в них, и я сказал: "Я люблю её танец".
Её шаги - поцелуи жизни, она ступает по кипящему морю моей крови, не
замочив ног, так солнце совершает свой путь в небе, и всё, что она дарит
мне, я хотел бы отдать ей тысячекратно, и каждый взгляд её обратить сиянием
тысячи граней алмазов. И единое прикосновение губ её превратить в фонтан
фонтанов цветов.
Какие пространства открыты нам, сколькими городами не овладели, сколько
земель мы не населили ещё, ветер, знает ли он их пределы?
4
Пахнет дождём и йодом. Серый пляж. Безлюдный, обмётанный грязноватой
пеной, холодные языки тянутся слизнуть следы летних кочевий, мусор,
сиротливые навесы, прохваченные ветром. Из песка выступил край
полиэтиленового мешка. Что в нём?
- Ты с ума сошёл! Почему без плаща?
Она хочет отдать мне свой, но я говорю: "Ничего, не простыну".
- Ещё как простынешь! И ноги мокрые.
Обидно, быть на море и даже не замочить ног. Какое море, март месяц!
И она уводит меня в тепло.
Разве не банально? Познакомились? На море. На пляже, где же ещё.
И сразу же любовь. Как принято.
Чайки терзали жалобами ветер. Белесое небо окутывало тёмные очертания
холмов, и нельзя было различить, где оно кончается, и начинается море -
пелена.
Пирс.
Мы были на пирсе.
Она возвращалась на берег, а я шёл ей навстречу. Я увидел её ещё издали -
одинокая тёмная фигурка, женщина. И ни души вокруг, на всём побережье, в
такую погоду... Я смотрел, как она идёт от края песка, над морем, и
останавливается, пережидая брызги каждый раз, когда волна разбивалась о
пирс.
Я видел, как она повернулась и пошла обратно.
Я подумал, что мы сейчас разминёмся, и всё кончится, но мы встретились
взглядами и замерли.
И уже не могли разойтись так просто.
Потом она сказала мне, что это произошло помимо её воли.
Со стороны это выглядело так, как будто я преградил ей дорогу.
- Я в первый раз на море. Здесь, кажется, принято знакомиться без
церемоний?
И тогда я услышал её голос.
- Что ж,- сказала она.- Давайте познакомимся.
Голос у неё был низкий и звучный, но мягкий, что-то отзывалось ему
внутри, где-то глубоко. Говорят, бархатный. Бархатный голос.
Она сказала, что с первого взгляда приняла меня за девушку, но
разглядела, что плащ застёгнут на мужскую сторону.
Два дня и три ночи мы не выходили из номера.
Она допытывалась, были ли у меня женщины. Я сказал, что нет. Она сказала,
что не верит, требовала, чтобы я сказал правду.
Чтобы я рассказал ей всё.
- Рассказывай мне. Всё-всё! Ничего не бойся.
- Как на исповеди?
- На исповеди всего не говорят,- сказала она.
Она захотела, чтобы мы обменялись крестиками, и я подумал: "А можно ли?
Ведь у нас разные?"
Но она сказала: "Дева Мария видит нас. Она поймёт, ведь она женщина".
И она надела мне на шею свой крестик, католический крестик на серебряной
цепочке.
Я чувствовал, что она сильнее меня. И это было приятно. Никогда раньше
так не было. И я рассказывал ей, как было раньше, а она вдруг начинала
ревновать, требовала: "Люби меня!"
А я говорил: "Я никогда не любил раньше. Я не знал, что такое любовь".
Я не знал, что такое страсть, я читал о ней, но не мог представить, что
женщина может быть такой.
Иногда она оговаривалась: "Ты одна у меня!"- когда она начинала говорить
быстро-быстро, уже не словами, а самим голосом, и вдруг срывалась на шёпот.
И однажды я не выдержал и сказал: "А муж?"
Она посмотрела на меня так, как будто я произнёс неприличное слово. Потом
неприязненно повела плечами: "Это была ошибка".
- Забудь про всё, как будто ничего не было!..
И только теперь мы родились...
Всё прошло, мы одни...
Она повторяла: "Мы одни".
- Посмотри, вокруг никого!
Здесь, сейчас, всегда, в целом мире, одни, одни, ты одна у меня!
От неё невозможно было ничего скрыть, и я исповедовался ей, а она
слушала, жадно, как любила, жадно искала всегда только одного.
- Но ты не любил её?
- Но между вами ничего не было? Не ходи туда больше. Никогда, слышишь? Не
связывайся с ними. Никогда не ходи к ним. Уж я-то их знаю.
Я подумал: "Откуда она может знать?"
- Но ты не стал звонить ему?
- Я же сказал, нет.
- Я верю,- шептала она.- Я верю тебе.
Я думал, правда ли это? Она не верит мужчинам.
Она боится, что я стану таким, что это придёт откуда-то, ворвётся и
отнимет меня у неё. Предчувствие?
Но что!
Когда мы одни в целом мире!..
Когда я отдавался ей, изнемогая от наслаждения, когда она становилась
одним пылающим комком страсти и становилась вдруг больше самой земли, всего
мира, и я падал в неё и растворялся в ней, и не было уже ничего больше...
Тишина.
Она борется с чем-то?
Когда она вдруг становится задумчивой, о чём она думает?
Я не спрашивал её. Она знала больше меня.
Если я обижался, она обращала всё в шутку. Она смеялась, подшучивая надо
мной.
Я был от неё без ума.
Иногда мне становилось страшно, когда я думал о том, что она для меня -
всё. Что, если я потеряю её? Это будет конец.
Она тоже чувствует это?
Она боится своей страсти, боится потерять меня, она не хотела
привязываться ко мне так сильно? А теперь уже поздно, и она ещё больше
распаляется, желая удержать меня. Или защитить?
Ведь она сильнее.
Защитить, заслонить, но от чего же? От чего, Каролина?..
От чего, Каролина? Ведь мы же одни, совсем одни, посмотри, вокруг
никого!..
Я всегда был один.
И таил своё одиночество, оно рвалось из меня и разрывало мою грудь, и
плакал, мне было жалко себя, я хотел, чтобы они знали, что я плачу, я убегал
от них, чтобы они не увидели, и, забыв обо мне, они веселились, а я,
спрятавшись, плакал, мне хотелось, чтобы они стали искать меня и нигде не
могли найти, и испугались, они бы раскаялись. Я плакал от бессилия и жалости
к себе, я ненавидел их и хотел к ним.
Они забыли про меня, я был один.
Я шептал о своей тоске собакам, а они вдруг начинали выкусывать из своей
шерсти и глупо таращились, испуганно вскакивали и отбегали и издали смотрели
на меня злобно, не понимая, за что я бью их. А я звал их, чтобы они простили
меня. Я понимал, что это гадко, и ненавидел себя и бил себя по лицу, и хотел
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг