что не ощущаю разницы между неделей и месяцем. Там видно будет.
Он тем временем принялся записывать какие-то телефоны и фамилии.
Я обнаружил, что остался без тела. Зачем я так много говорю?
"Быть начеку",- подумал я, но тут же отмахнулся: "Само справится".
Леди. Нашла меня глазами.
Мой голос.
-... но учтите, когда я добросовестно берусь за исследование, выводы
могут оказаться самыми неожиданными. Вы готовы? К этому.
Он сделал вид, что усиленно взвешивает. Наконец, кивнул.
Готовы.
Мы пожали друг другу руку.
- Значит, будем вместе. Мы горы своротим!
- А что,- сказал он.- И своротим.
.........................................................................
.......................................................
- Всё-таки напоили меня,- удивился я.
Мы стояли посреди беззвучной комнаты.
Так было хорошо остаться вдвоём.
- Ты устала, наверное?
- Это приятная усталость,- сказала она.- Но, кажется, всё было хорошо?
- Гениально.
- Тебе понравилось?
- Ты ангел.
- Пойду. Займусь посудой.
Нет, не сейчас. Оставь её. Пойдём погуляем. Такая тёплая ночь.
Леди заворожённо смотрела на небо.
- Какая яркая звезда!- прошептала она.
- Это Юпитер,- сказал я.- Зевес-громовержец.
- Вот таким и надо быть. Только таким,- её глаза блестели.
Где-то далеко были фонари.
- И локон её был взят богами и вознесён среди созвездий небес...
- Они были правы, эти греки. Они возносили своих героев звёздами в
небеса. Как это верно!
- Можно развить эту тему,- предложил я.- Ведь небо древнее земли. А
значит, рисунок звёзд, расположение созвездий предрешили судьбы героев, и
всё, что было сделано ими, было предначертано небесами.
Она сказала: "Нужно жить так, чтобы после смерти тебя вознесли звездой".
- И сложили о тебе миф,- добавил я.
Но мне не хотелось иронизировать. Она была права.
Если не Полярная звезда, то что укажет во тьме путь на Север?
Если не она, то кто?
.........................................................................
.............................................
Кто-то разговаривает с ней на кухне.
"Да нет там никого!"- убеждаю себя я. Мне хочется пойти и проверить, но
тяжесть удерживает на месте, а ноги всё летят куда-то.
Да с кем она может быть?
Я прислушиваюсь, потом пытаюсь подняться, но засыпаю.
.........................................................................
....................................................
Она помогает мне раздеваться.
Я что-то вспомнил.
- С кем ты была?
- Ложись, ложись,- говорит она.- Спи.
Я послушно ложусь.
- На кухне. Сейчас.
- Ну что ты придумал,- она целует меня.- Спи. Сегодня был тяжёлый вечер.
Я отпускаю её.
И засыпаю.
.........................................................................
......................................................
Разбудил меня телефонный звонок. Леди взяла трубку, но оказалось, что
спрашивают меня.
Я попытался сообразить спросонья, что бы это могло значить.
Мне предлагали работу.
Я сказал: "Да. Конечно".
Я положил трубку и с виноватым видом повернулся к Леди. День был потерян.
Но Леди, казалось, нисколько не была расстроена, напротив.
- Я же сказала, что это аванс.
- Это другие люди,- сказал я.
- Ты в этом уверен?- сказала она, улыбнувшись.
Я ничего не понимал. Я знал только одно - что меня используют, нисколько
со мной не считаясь. Если бы меня хотя бы загрузили работой так, чтобы у
меня не оставалось времени на обиды, так нет же! Сколько времени пропадало
впустую! А я должен был, изнывая, ждать, как будто мне оказывали
благодеяние, давая эту работу. А нужно ли мне это было?
Моё лето звало меня и проходило где-то там, стороной, мне хотелось падать
в него и плыть, как на палубе корабля, отдавшись умопомрачительному танцу...
Моё сердце страдало.
И однажды я просто сбежал.
Я сбежал к фонтанам и томности вечерних киносеансов, к прохладе парковых
аллей, к галереям, позеленевшему кирпичу обвалившихся арок, алебастровым
львам летних садов.
А потом я стал сбегать всё чаще и чаще.
И я возвращался, чтобы была ночь. И моя Леди.
- Скорее собирайся! Где ты пропадал, мы же опаздываем!
И мы куда-то ехали, где уже собрались какие-то люди, я здоровался за
руку, улыбался, знакомился...
А потом слонялся в приёмных, и душный ветер шелестел в бумагах, и я
отдавал что-то и брал что-то, и говорил, что обязательно, обещал, что успею.
А когда я приходил с готовой работой, вдруг оказывалось, что нужного
человека нет, он уехал и будет не раньше, чем через две недели, и я должен
был искать кого-то другого, а этот другой тем временем разыскивал меня через
каких-то третьих людей, которые обо мне даже не слышали.
От этой неразберихи становилось невыразимо скучно.
Я один, кажется, не мог никуда уехать, должен был всегда быть на месте и
ждать. Чтобы вдруг оказалось, что делать нужно было совсем другое, или нужно
переделывать всё, и срочно, срочно!
И тогда приходилось работать по ночам. Из-за жары о еде было противно
даже подумать. Настольная лампа жарила как печка, свет, отражённый бумагой,
мучил глаза, по телу прокатывались волны испарины.
Я подходил к открытому окну и ждал ветерка, смотрел, как город спит
торопливо. Выбрасывал окурок и возвращался к столу.
Зачастую мне приходилось браться за работу, в которой я ровно ничего не
смыслил,- Леди строго запретила мне отказываться от каких бы то ни было
предложений, пусть даже самых странных и неожиданных,- и тогда мне
приходилось спешно изучать незнакомый мне дотоле предмет, роясь в
справочниках и специальной литературе, как будто мне предстояло сдавать
экзамен, а ведь я, как мне казалось, давно уже вышел из этого возраста.
Вообще, всё это производило такое впечатление, как будто все разъехались на
каникулы, а я завалил сессию и должен сдать теперь кучу зачётов и экзаменов,
а до меня нет уже никому никакого дела.
Впрочем, подчас у меня возникало подозрение, что люди, на которых и с
которыми я работаю, соображают в том, что я делаю, ещё меньше, чем я сам, и
все их требования ко мне продиктованы вовсе не соображениями необходимости,
а просто презрением ко мне и к моей жизни. И с чего это я взял, что я
крупная шишка? Никто, кажется, не торопился воспринимать меня всерьёз. В
этой игре я был меньше чем пешкой, какой-то совсем уж мелкой фигурой,
зачастую даже безымянной, когда под тем, что я написал, стояло чужое имя.
Может быть, это было в порядке вещей, так все и начинают, но для меня-то
это было внове, и мне это не нравилось. А Леди даже ни разу не
посочувствовала мне. Все мои жалобы она выслушивала с поразительным
равнодушием.
- Ведь ты и прежде, бывало, много работал.
- Да,- сказал я.- Но прежде меня вело вдохновение, а откуда ему взяться
теперь? И потом, я вовсе не много работаю, я мог бы делать намного больше,
если бы не вся эта бестолковщина.
- Просто сейчас время такое - пора отпусков. Но это и лучше - меньше
конкуренция.
- Я ничего не понимаю. Может быть, во всём этом есть какой-то смысл, но
объясни мне, потому что я ничего не понимаю.
- Тут нечего объяснять. Ты просто увеличиваешь количество себя. Помнишь,
ты говорил, что не умеешь этого? Так вот, теперь ты этому учишься.
- По-моему, наоборот, я всё больше мельчаю. Я мог бы сделать
действительно серьёзное дело, вместо того чтобы распыляться, занимаясь
какой-то ерундой. И для этого нам вовсе не обязательно было бы торчать в
городе.
- Меру своей необходимости определяешь не ты, пока у тебя нет такой
возможности.
- Да кому нужна вся эта мертвячина! Они же погрязли в условностях! Я за
день могу сделать больше, чем за год этой мелочной суеты. Это же мартышкин
труд.
- И остаться непризнанным гением, да?
- Да хоть бы и так, но гением!
- Значит, ты хочешь отступить?
- Да нет же, но мне не нужна эта пирамида, она ниже меня ростом! Да и не
пирамида это вовсе, а лабиринт, где нужно идти впотьмах и согнувшись в три
погибели. А идти, мало того что некуда, да ещё и невозможно - ноги вязнут,
как будто идёшь по колено в болотной трясине.
Мне плакать хотелось от обиды. Ну почему я должен так бездарно
растрачивать свою жизнь!
И не такие уж большие мне платили деньги.
И почему всю, даже самую грязную, работу я должен делать сам, как будто
этим больше некому заняться.
Всё так хорошо начиналось... Кто же сделал так, что всё изменилось?
Неужели Леди?
У меня были на этот счёт кое-какие подозрения, но я не смел признаться
себе в них. Пока однажды она не сказала об этом сама.
Когда-нибудь это всё равно должно было произойти, не мог же я вечно
оставаться неведении.
Я не явился на какую-то важную встречу, то есть, я пришёл и, прождав
впустую сорок с чем-то минут, ушёл. А должен был ждать.
- Ну и ладно,- сказал я.- Оно и к лучшему.
И тогда она сказала: "Да ты хоть понимаешь, чего мне стоило устроить
это!"
- Ты что думаешь, ты такой незаменимый?
- Нет,- сказал я.- В этом-то всё и дело.
- А чего ты хотел? Кто ты такой, сам по себе!
- Я?..
- Да, ты!
- Не знаю. Я думал, я чего-то стою.
- Ты не хочешь быть ничем, а нужно уметь это делать, понимаешь?
- Нет.
- Потому что, когда ты ничто, ты можешь стать всем.
- Это нонсенс,- возразил я.
- Ты должен быть пушинкой, понимаешь? И тогда однажды ты непременно
взлетишь очень высоко. Нет ничего проще, чем пушинке подняться выше самых
высоких домов. Потому что она очень лёгкая. Потому что она - ничто.
- Поэтично,- согласился я.- Значит, нужен только восходящий поток
воздуха.
- Да,- сказала она.
- Это и есть твой план?
- Можешь называть это планом, если хочешь.
- Значит, это и есть твой гениальный план. А как высоко я, по-твоему,
могу подняться?
- Очень высоко.
- По этой пирамиде, которая даже не пирамида, а лабиринт?
- Каждая пирамида внутри - лабиринт.
- И пахнет в нём порой мертвячиной.
- Бывает, что и так. Но это жизнь, о которой ты ещё почти ничего не
знаешь.
- Но это значит, вечно быть марионеткой. Всегда полагаться на поток.
- Да. Потому что он всегда будет сильнее тебя.
- Мне не нравится твой план. И знаешь, почему?
- Потому что ты не хочешь быть ничем?
- Да.
- Но другого пути нет. Ты и прежде был ничем.
- Я могу создать свою собственную пирамиду!
- Из чего же ты её будешь строить?
- Пока не знаю. Но строить я её хочу не снизу вверх, а наоборот. Сверху
вниз.
- Ты хоть понимаешь, что сказал нелепость?
- Может быть, то, что я говорю сейчас - нелепость. Может быть. Но играть
в чужие игры - это скучно.
- Да,- неожиданно согласилась она.- Так делают только те, у кого не
хватает воображения. Вовсе не обязательно быть пушечным мясом...
- Понятно. В битве двух тигров побеждает обезьяна.
- Но вести свою игру - это не значит вторгаться в игру, которую ведут
другие.
- Я всё понял. Ты хочешь сделать из меня серого кардинала.
- Ты ничего ещё не понял.
- Да, я мало что понимаю во всём этом, но ты хочешь сделать из меня
серого кардинала.
- Всё, что я делаю - это помогаю тебе.
- Мне это не нужно,- отрезал я.
- Конечно, тебе это не нужно. Но не забывай, что у тебя нет никаких
наследственных прав на власть.
- Я мог бы с тобой не согласиться. Но мне не нужна власть. Мне нужна
свобода. И мне нужна ты.
- Так что же тебе нужно, я или свобода?
- Ты предлагаешь мне выбирать?
- Смотря что ты называешь свободой,- сказала она.- Ты хочешь свободы? Так
будь свободным! Мысли как свободный человек, ты же весь закован в свои латы.
- Всё зависит от того, как посмотреть на вещи, да?
- Не только от этого. Ты говоришь, что работаешь без вдохновения. Так
найди его.
- Если бы я знал, где искать...
- Ты видел свою статью?- она взяла в руки газету.- Хочешь, я прочитаю?
Тут есть одна мысль, которая мне очень понравилась...
- Только не это!- простонал я.- Мне о ней и думать-то противно, не то что
слушать.
Она посмотрела на меня. Я увидел её глаза.
- Я пошутил.
Леди сидела, отвернувшись к открытому настежь окну.
День медленно уходил, оставляя запах обгоревшего неба и остывающих крыш.
- Надеюсь, ты не оставил дачу на произвол судьбы,- сказала она, не
поворачиваясь.- Они возвращаются.
- Надо съездить, предупредить Мэгги.
- Кого?- спросила она, а я сказал: "Когда они приезжают?"
Она сказала: "Послезавтра. Утренним самолётом".
Всю дорогу, пока автобус, один за другим, миновал заградительные рубежи
перекрёстков, и потом, когда он, облегчённо вздохнув, выбрался на окраины, и
стало прохладнее, я думал о том, что должен что-то предпринять.
Леди всегда обо всём знала, но тут она явно что-то не учла. Или не
поняла.
Люди как страны - у каждой свой путь. Есть страны богатые и бедные,
сильные и слабые, с древней и недавней историей, но не должна одна страна
становиться колонией другой. Ничего из этого не выйдет. Британия захватила
Индию, но Запад остался Западом, а Восток остался Востоком. Разделение,
пусть даже кастовое, разве это не самое разумное, что создал этот порочный
мир? Хотя, конечно, и кастовая система по-своему порочна. Наверное,
порочна...
Тут автобус подбросило на выбоине, я ударился о стекло лбом и сквозь
секундное раздражение вспомнил, что японцы вовсе не стремились сделать свою
письменность доступной. Как и египтяне. И ещё вспомнил, как в школе мы
придумывали тайные способы общения и переписки, чтобы никто другой не смог
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг