Иисус указал нам ворота, и мы столько веков стоим перед ними на коленях
вместо того чтобы просто войти!
Дятел, постучи по бронзе, поведай мне тайну. Молчит, голову набок
склонил. Тайны нет, есть незнаемое, а значит есть только одна тайна, и
поведать её нельзя. Ну так скажи, что будет завтра? То, что вы сами сделаете
с ним. И учил Христос ладакцев, как землю превратить в небо радости. Так
уверяет один художник, но уж он-то знает точно. Помнишь, как неистово
рвались мы в Кулу? Мы были наивны.
- Ты не помнишь всей формулы, ну так скажи хоть часть.
- Часть разнится с целым. Целое постоянно, часть переменчива. И нет конца
частям, и не похожи они одна на другую.
- И каково их число?
- Бесконечность.
- А какова их величина?
- Мгновение, нет ему иной меры, кроме него самого.
- Скажи хоть одну из них.
- Пожалуйста. "Не гони псов своих на травлю, внезапно увидишь ты свет, и
изменится твой облик, и псы растерзают тебя так же, как растерзали бы того,
кого ты травишь".
- Разве эта формула не вечна?
- Она повторяема. И будет вечной, пока не иссякнут повторения.
- А что переменчиво?
- Имя. Стрела сменяется грифелем.
- Посмотри, какое полотно у меня. Напиши на нём слова, сделай его
знаменем.
Я беру кисть и краску, я беру ткань и пишу:
Расколот небосвод,
Плод рождённый солнце,
Имя жезлу ваджра.
Гроза, вошедшая в лоно земли, покинула её, но оставила семя, и томностью
заволокло взор земли, и оделась она фонарями, прихорашиваясь как женщина,
вставшая из постели.
Гений пробудившийся, гений рождённый и воскресший, всегда неповторим и
всегда неизменен. Вот срезал он ель и счистил ветки, и увил её плющом.
Моисей, высекший воду из скал, не нарушить закон пришёл он, но исполнить.
Свет, упрятанный в тело, бей ключом!
Небесноглазая Мария, радуйся о сыне своём, восставшим для жизни!
Эвой! значит Радуйся!
Телеграфные столбы вросшие в землю посохи.
Радуйся значит Здравствуй.
IX
- Вот было весело найти тебя в окружении какой-то разнузданной компании.
Ты, кажется, чему-то учил их?
- Мы слагали гимн чтобы славить тебя.
- Да, горланили вы громко. Ты не боялся, что с похмелья они вообразят,
что ты
отравил их?
- Если бы это было впервые, так бы оно и было. Но в пьянстве я не открыл
ничего нового. Да и не было тебя всего неделю.
- Я просто послала их всех при первой возможности.
- Посмотри, источник пробился из скалы, а над ним ветви дерева. Ты
помнишь наш остров? Этот звучный аромат принесённый ветром его голос.
- Это его голос? А что он говорит?
- Он говорит: "Не бойся огня, когда ты охвачен им, это свет вечной жизни,
он один побеждает гидру, не бойся сжечь в нём свой страх".
- Как хорошо здесь. И тихо среди книг. Их тоже целое море.
- Тоже? Но ведь они и есть сама жизнь. И два начала у неё мрамор и
листва.
- А листва, разве это начало? Ведь она происходит от огня, воды и земли.
- Ты права. И земля круглая, но посмотри на этот камень, разве не похож
он на метеорит? И эта вершина, разве не Парнас? Посмотри, два орла
встретились в небе.
- Сколько книг! Разве можно их все перечитать?
- Не нужно пытаться выпить море. Оно для того, чтобы по нему плыть.
- А чем отличаются знания от истины?
- Тем, что знания можно выразить словами, а истину нет.
- Но ведь часто вражда происходит от незнания.
- Скорее, от непонимания. Корабль поднимает свои паруса и ловит ими
попутный ветер. Но вот поднял он девяносто тысяч парусов и перевернулся.
Десять глав хранят столько же, сколько вся Александрийская библиотека.
- Это та, которую сжёг Цезарь?
- Едва ли это было в его силах. Есть вещи, от которых очень трудно
избавиться. Память одна из них. Ведь от века люди пишут только одну книгу.
Да и ту не пишут, а переписывают.
Однажды мы пришли в огромный парк, и все, кто были со мной, разбрелись,
кто куда. А мне так понравилась одна аллея, что я всё время провёл в ней.
Потом, когда мы собрались вместе, они стали говорить, что я не видел парка,
и смеялись надо мной.
- И что ты им ответил?
- Я сказал, что учился понимать языки зверей, в то время как другие
охотились за тушами, потому и легка моя сумка, и не сгибаюсь я под её
тяжестью.
- Ты говоришь, что все люди пишут одну книгу, но как же тогда существует
много культур?
- Существует только одна культура, сжигающая себя и воскресающая вновь.
Кто-то однажды сказал мне: "Цветок, только умирая, даёт семя".
- Но кто-то видит только одну культуру и не видит другой.
- Значит, он смотрит не в ту сторону. Но если он смотрит и не видит, то
не видит он вообще ничего, он слеп. Как Пожиратель, принявший пелёнки за
живого младенца.
Разрушена Троя, поднимается Рим. Меняются царства, рушатся формы, но
снова и снова пуст гроб, и одни лишь пелены пустые лежат в нём. Горе
пожравшим себя, не увидят они радости за рекой. Помнящие скорбят о сожжённом
доме своём. Где свет? говорят они. Нет нам света!
Не видят света они, пелены в глазах их. Но кто несёт их из развалин на
плечах своих?
Время великий обманщик.
- Ты говоришь, время обманщик. А зеркало, тоже обманщик?
Спрашивает, улыбаясь, точно не знает ответ.
- Так ли это важно? Главное, что зеркало может быть кривым или ровным,
как жизнеморе, оно может быть мутным или чистым, тёмным или прозрачным.
Человек сам зеркало.
- Посмотри, ведь и земля, она тоже зеркало. Океан отражение неба,
самолёты его корабли, и ветер гонит по нему облака - пенные волны. Чтобы
увидеть землю, надо подняться над ней. Те, кто избрали кабину самолёта своим
кабинетом, знали это...
Какая-то мысль... Смутноугаданная мысль... И с ней то же самое, её
глаза... вопрос или догадка? Зеркала, зеркала, отражающие... друг друга... и
когда в них пустота... нет, не то... глаза в глаза, зрачки в зрачках... Вот
оно! Её зрачки вспыхивают. Озноб. Вот оно! Невозможный, бесконечный миг,
сколько жизней нужно, чтобы исчерпать его?! Погасло.
Я пытаюсь сказать что-то. Язык онемел. Слова, как они беспомощны! Они
кажутся кощунственными. Ужас! Я не могу охватить, выразить, вспомнить, что
это было! Она поворачивает голову и смотрит в окно. Шок, потрясение. Я вижу
ЕЁ ПРОФИЛЬ, он на голубом фоне, такой чёткий, весь вырезан из света. Это
шок, потрясение. Слова, шахматные фигурки, игрушечные солдатики, как это
можно выразить, когда мы в одно мгновение прожили бесконечность?! И зачем
нужно это вульгарное бессмертие, когда миг может стать вечностью?!
Звонкокупольная бездна раскрылась над нашими головами, и даже крик бессилен
охватить её.
Я в растерянности сажусь за фортепиано и начинаю играть, бездумно, пальцы
сами находят тона, свивая из них мелодии, и попурри скользит, переливаясь...
Птица... Дерево... Тигр... Быстрее, быстрее, и что-то одно, одно неизменное,
ничто и всё, держать, держать его крепче, не отпускать, оно меняет облик, но
это одно, одно, быстрее мелькают зеркала, праздничные шары рассыпались по
улицам, брызги огня звёзды, брызги цвета цветы... дальше... окна... капли
света на каменных стенах, квартиры, улица к побережью, шум волн дальше,
дальше... я никогда ещё не играл так быстро... она слушает... её профиль...
этот темп, пальцы не выдерживают его, сейчас он сорвётся, нет, быстрее,
быстрее, мелодии взметаются, взвинчиваются, взвинчиваются и...становятся
вдруг ТИШИНОЙ.
Оборвалось. Где мои руки, их нет? Вот они. Что с ними было?
Неужели мы поняли всё только для того чтобы опять забыть?
Она не поворачивает головы. Я поднимаюсь и сажусь рядом с ней, и мы
смотрим, смотрим поверх деревьев и облаков, огней и облаков, обессиленные и
спокойные.
- У меня туфля слетела!
- Догоняй! Брось её, догоняй!
Быстрее бега, быстрее самого движения, легка твоя ноша, самая светлая,
самая горячая, твой жизнецветущий гений. Замерла, запыхавшись, рассмеялась,
бросилась ко мне, какой подарок может быть больше? Я подхватываю тебя на
руки и поднимаю в небо, ты между солнцем и мной, единственный посредник.
Сойди же плодородие на душу мою! Лес стены рва.
- Не урони!
- Ни за что!
Ни за что не уроню я тебя, ты жизнь моя, и я неуязвим, пока могу
возвращаться к тебе, и даже смертельно раненый, я буду каждый раз
воскресать.
- Ну опусти же!
Её смех подхватывает эхо и разносит его по зеркалам, и вертишейка, слыша
его, благодарит нас, и горы отзываются, не из скал они, нет, из вершин, и
Флора тихонько плачет от радости.
Радуга на твоей ладони, радуга телефон, радуга-бабочка, вот вспорхнула,
гудки у самого предела небес. Поговори со мной, ангел, ласковая моя, я
помню, как пела ты, а я аккомпанировал, я хорошо играл? Ну хочешь, я
сымпровизирую что-нибудь, импровизация вот лучший из всех замыслов.
- Упало яблоко с ветки, и из зёрнышка выросло дерево, но плоды его
оказались горькими, что же делать с этим деревом?
- Привить плодоносящую ветвь!
Ты подносишь под струю фонтана кубок, ты наполняешь его, и облака,
отражаясь в нём, пьют с твоих рук. Кто пьёт эту воду, никогда не чувствует
жажды. Посмотри, гости пришли на праздник, вот танцуют они и приветствуют
друг друга, подбрасывая в воздух напудренные парики.
- А в честь кого этот праздник?
- В честь твоего возвращения. Ты входишь в парадный зал своей бесподобной
походкой, и все благоговейно склоняют головы. И вино играет в бокалах, и
откуда-то доносится саксофон.
- Они любят меня?
- Они обожают тебя. Они так к тебе привязаны...
- Неужели я совершенство?
- Мы любим людей за их достоинства и привязываемся к их недостаткам, а
ведь обожание это сумма любви и привязанности.
- Скажи им, что я тоже люблю их.
Она посылает поцелуй небу и льнёт ко мне, приглашая меня танцевать.
Так легко. Мы одни посреди океана.
Даже мраморные головы неведомых римлян улыбаются тебе сквозь плен
неподвижности. Ты так близко. Твой смех. Солнце радугой играет в ресницах.
Сочини мне сонет! Пожалуйста, я сплету тебе целый венок. Я начинаю
импровизировать, вот на секунду запнулся. Нет, не так! Ты начинаешь
исправлять, отчитывая меня как ребёнка. Но ты же никогда не писала стихов!
Ерунда, говоришь ты и напускаешь на себя строгость, но не выдерживаешь, и
мне вдруг становится смешно от того, что это и впрямь ерунда, и я говорю:
"Да. Да, так, и правда, лучше". "Запиши",- советуешь ты.- "А то забудешь". Я
хватаю ветку и пишу на песке, и мы с полной серьёзностью наблюдаем, как
слюдяные языки волн старательно слизывают мои неровные буквы. Потом
переглядываемся. "Ладно", - махнула рукой.- "Я помню их наизусть".
- А что сказал бы король Артур, если бы увидел нас?
- Он на всякий случай прикончил бы меня.
- Зачем?
- Он решил бы, что нет человека, который был бы тебя достоин.
- А Заратустра?
- Что бы он ни сказал, это стали бы повторять, приговаривая: "Так сказал
Заратустра."
Ты не устала?
Нет, нисколько.
Жаль, - говорю я. - Я хотел понести тебя на руках.
Тогда устала, - киваешь ты, и действительно, принимаешь усталый вид.
Это они научили тебя так бесподобно играть?
Разве можно кого-нибудь чему-то научить?
Нет, ты права, можно лишь капельку напомнить человеку, какой он на самом
деле.
Скажи солнцу, пусть споёт колыбельную.
- Ты просто девочка, славная, милая девочка. Ну конечно, оно споёт тебе.
Оно так любит тебя. Оно гордится тобой.
Ты молчишь. Спускаешься с моих рук на землю. Рассеянно срываешь цветок. О
чём ты думаешь?
- Ручей, укажи нам путь! - ты осторожно погружаешь в него руки и
поднимаешь их, и капли воды, наливаясь солнцем, капают с твоих пальцев.
- А ты попробуй удержи его в руках.
- Разве можно удержать время?
- Удержать время значит удержать мир.
- Это невозможно?
- Невозможное разнится с недостижимым.
- Чем?
- Невозможное для того и существует, чтобы пришёл кто-то один и
единственный сделал это. Больше никто не сделает этого. Это его путь. Путь
невозможного, но творимого.
- И у каждого есть такой путь?
- У каждого. Нужно только сделать свой выбор.
- Выбор?
- Да. Видишь, ручей струится посередине дороги, и вместе с ней летит как
пущенное солнцем копьё. Ясеневолистая дорога, это наша дорога, и никто не
сможет пройти по ней кроме нас.
Дорога, ясеневое копьё. Посередине её ручей. Мы поднимаемся и идём,
соединив над водой руки в знак победы нашего союза. Победы вечного над
мимолётным. Шопенгауэр узнает свой символ.
Мы идём, соединив над водой руки, как солнечное посольство.
Как Миссия Света.
X
Лето, моё уходящее лето. Жёлтая трава, усыпанная ледяными брызгами,
мёрзнут руки, и теряет земля тепло, и плачет, несчастная, о покидающей её
дочери. Золотые отблески тепла и холод, холод, и можно потеряться в нём и
замёрзнуть. И умереть. И ты уходишь от меня, золото, золото гранатовые
зёрна. И страх, пусть даже это страх перед страхом. Какой огонь может быть
оправданием такой чудовищной платы?
Вот они, передо мной, твои фотографии во весь разворот, дворцы с
зеркальными залами, царство призраков и теней. Иди к ним. А я... Я буду
проклинать темноту-беспутье и отбиваться от хохочущих демонов обгорелыми
перьями феникса, и ждать, ждать твоего Воскресения.
Каждый раз ты уходила для того, чтобы жизнь моя была свободна, свободна
от ненавистного мне плена, но не свободна она, в плену твоих уходов и
возвращений. Потерь и обретений. Тебе только казалось, что ты покупаешь
свободу. В царстве мёртвых нет свободы.
Наш союз наша тайна; те, кто вынесли тебя мёртвой из спальни, те, кто под
вспышки фотокамер плакали на твоей могиле и слушали речи, не знают её. Я
помню, как ты стояла у открытой дверцы автомобиля, ночь целовала край твоего
плаща, а ты махала мне на прощанье рукой и смеялась.
Холод, холод, темнота и снег вокруг, мы сделали невозможное, но кто
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг