Она повернула ко мне лицо и улыбнулась. Чуточку виновато.
- Ночью всё кажется важным, - сказала она и, протянув руку, погасила
ночник.
....
I'm Going Slightly Mad ( I gonna be a star )
Как-то раз Элисса показала мне фотографию, сделанную на одном из
битловских концертов, одну из бесчисленных подобных фотографий: орущие
битломанки, пергидрольные причёски, чёрные от туши слёзы, искривлённые
рыданиями губы.
- Иллюстрация к известному изречению: "Толпа подобна женщине", - сказал я.
Она молчала.
Не понимая, зачем она показала мне эту фотографию, я сказал: "Некогда
подобные фотографии оказывали на меня сильное сексуальное воздействие".
- Людям нужно время от времени побезумствовать, да? - сказала она.
....
Ах, мама, я кажусь тебе сумасшедшим, но ты не знаешь, как это здорово,
отплясывать рок-н-ролл, эта штучка сводит меня с ума, скажешь мне, когда я
совсем свихнусь, ладно?
....
- Над теми, чей дом Эмпирей, Ата не властна, и они смело могут следовать
советам Дали и наставлениям патриархов чань.
Хотя исключений, как всегда, хоть отбавляй. Ван Гог, например.
- Но что же тогда желание нравиться? - спросила Элисса.
Я не знал, что ответить. Я понял, о чём она спрашивает.
- Не всё ли равно? - сказал я.
Если хочешь понравиться, сделай так, чтобы о тебе говорили. Неважно что.
Отколи какой-нибудь номер. Посади самолёт на Трафальгарскую площадь.
Хочешь, я посажу самолёт на Трафальгарскую площадь? Под Рождество, чтобы
все видели.
- Не надо, - сказала она. - Ещё разобьешься.
- Тоже здорово. Представляешь, какой фурор? Бабах! Яичко на завтрак? Вот
тебе яичко! Адмирал повержен, флот отомщён! А какая шумиха, какая
радостная шумиха поднимется, представь! Неверная жена бросает мужа,
соблазненная демоном-искусителем. "Выбирай!" - кричит он. - "Я прыгну с
Капитолия или посажу самолёт на Трафальгарскую площадь!" Падшая женщина
выбирает второе. Он забирается в кабину, самолёт поднимается в воздух, вот
он уже над Лондоном, что защитит столицу Англии от этого воздушного
налёта? Нет спасения, злобно усмехаясь, демон выруливает на посадку.
Бабах! Врезался. Пылающие обломки падают в бурные волны уличной толпы.
Нашему корреспонденту, Храниегогосподь, чудом посчастливилось запечатлеть
это драматическое событие на плёнку. Неверная жена в безутешном горе
(крупным планом), место трагедии (на разворот), останки самолёта (в
уголке). "Она рыдает и рвет на себе одежду". А заголовки! "Феномен Руста
устоял!" "Он был как неуправляемый снаряд!" "Новый Икар или..."
Журналисты, интервью... Правда ли, что ваш сожитель регулярно избивал вас
и угрозами склонил к измене? Правда ли, что он был маньяк и в минуты
припадков в голом виде носился по квартире и кричал: "Я разделаюсь с
тобой, одноглазый!" Правда ли, что он был фанатичным бонапартистом? Ах,
неужели всё это правда! Дискуссии в клубе Любителей Поворачивать События И
Так, И Эдак. А что было бы, если бы Наполеон не прогнал тогда Фултона? А
потом ты напишешь мемуары под названием "Демон небес в моей постели".
Господь покарал нас. Супружеская верность превыше всего! Новая рок-опера
"Взлет и Падение Совратителя!" И всё это ты. А потом прелестные внучки
спрашивают тебя: "А правда, бабушка, что ты летала на метле?" Хочешь?
- Нет, - сказала она. - Это только на словах интересно, а на деле всё
будет скучно и утомительно.
- Что ж. Сохраним ещё одну иллюзию. Полёт отменяется, как сказал
Экзюпери, глядя на останки своего самолёта.
...................
Я подхожу к магнитофону и врубаю "Magical Mistery Tour".
Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша
- А давайте все сойдём с ума, - предложил на одной из вечеринок известный
учитель танцев маэстро Ногиврозь.
- Давайте, - сказал Хитроумный Венецианец. - Только не будем сходить с
ума по этому поводу.
- Ум отличается от зелёного горошка тем, что его можно продать, но нельзя
купить, - изрёк Архивариус. И все присутствующие поздравили его с этой
редкой для его ума мыслью.
Вундеркинд Лимонадус записал в своей записной книжке: "Сойти с ума и
легче и труднее, чем сойти с рельсов. Разгадка этого парадокса в том, что
с ума сходит обычно человек, тогда как с рельсов сходит, как правило,
поезд".
О вере и верованиях
Афина собственными руками сделала первую в истории свирель и бросила её
на берегу водоёма. Свирель подобрал Марсий.
Так полагали древние греки.
Однако Омар аль-Гасан из города Басры утверждал, что свирель эту подобрал
вовсе не Марсий, а он сам, Омар аль-Гасан из города Басры.
Об этом сообщает историк Валерий. Нам же остаётся верить или не верить.
Дафна
Однажды, пересекая вброд лесную реку, адъютант Зельц увидел танцующую
Дафну. Желая поймать её, он протянул к ней руку, но нимфа схватила
адъютанта за руку и стащила его с коня в воду.
О дальнейшей судьбе адъютанта Зельца достоверно ничего не известно. В
лагере он был объявлен дезертиром и с позором расстрелян (заочно).
Подобным же образом был пленён римский император Валериан.
Царь Шапур впоследствии, вспоминая об этом событии, произнёс такие слова:
"Протягивая руку, держись другой за что-нибудь, и покрепче".
....
Неожиданно для себя я обнаружил, что долги могут оказаться весьма
неприятным обстоятельством, в особенности, когда ты лишён возможности
отдать их. Не то чтобы я был обескуражен, но... несколько растерялся.
История эта, в сущности, неинтересная и удручающе банальная, и я далёк от
мысли делать из неё какие-либо выводы, тем более категоричные, ведь, в
конце концов, всё могло бы быть и иначе, если бы... Если бы мой папа был
турецкий султан. И поскольку история эта банальна и неинтересна, стоит
упомянуть о ней не более чем вкратце.
Я стал подолгу не бывать дома. Я приходил, Элисса подогревала для меня
ужин. Мы подбадривали друг друга, и я говорил, что всё это ерунда, что это
всего лишь вставной эпизод, пусть даже и неприятный, шутил, что скоро
выйду в отставку, и говорил, что впереди у нас целая ночь... И снова
уходил.
Между тем, всё вокруг стало меняться, и я перестал узнавать то, что
прежде было привычным и постоянным. Прежние мои приятели становились
просто знакомыми, а то и вовсе уезжали в места столь отдалённые, что
письма им нужно было отправлять в международных конвертах, а за телефонные
звонки приходили несуразные по денежной сумме счета. В какой-то момент я
был близок к отчаянию - тому состоянию, когда даже умопомешательство
представляется выходом из положения, едва ли не желанным... Получалось,
что я толком никогда и не умел зарабатывать деньги! Всё так изменилось...
Я начал лгать Элиссе, понемногу, но всё больше. Я блефовал, говорил, что
дела пошли в гору, потом, сдавая позиции, уверял, что пойдут в гору
вот-вот...
И уже я расплатился со своими долгами и мог вздохнуть свободнее, но
появились новые обязательства, и оказалось, что я связан делами, которые
должен, обязан завершить, и что могут быть, - как это странно! - дела, от
которых я не волен отказаться, и что я вовсе не принадлежу себе...
Наверное, к этому можно было бы отнестись... ну хотя бы с юмором. Амадей
Гофман каждый день уходил на службу в канцелярию, а вечером возвращался
домой, чтобы отправиться в волшебные путешествия. Я вспоминал об этом и
говорил себе: "Ничего, вот наступит весна, и всё снова будет как раньше.
Нужно только дождаться".
Но однажды она не дождалась меня.
Я вернулся домой очень поздно. Я не мог придти раньше. Это правда.
Перед кем мне оправдываться? Перед Элиссой? Мы никогда не оправдывались
друг перед другом. Перед кем тогда? Перед Богом? Но Он и так знает всё.
Она лежала на кровати, почти поперёк, и я понял, что она не просто спит,
почувствовал это сразу же, как только вошёл.
Всё остановилось. Все часы мира.
Я очнулся от звонка в дверь. Оказывается, я вызвал "скорую".
Элиссу увезли. А потом стало холодно, и окна были серые. И тогда я понял,
что остался один, и что уже утро.
Но я ошибался. Утро не наступило.
"Мы были слишком легкомысленны", - сказала однажды Элисса, но сказала
это, кажется, сгоряча. Я всегда был таким. Когда я ушёл из больницы, я
оставил там все свои вещи, одежду, паспорт... Теперь я ушёл из института
за полгода до защиты диплома. Я ещё ни разу ни видел птицу, которая,
взлетая в небо, цеплялась бы когтями за дерево, желая взять его с собой.
Но Элисса иногда становилась до забавного рассудительна и щепетильна. Я
не смеялся над ней. Я сам бываю временами болтливым, иногда рассеянным...
Со стороны это, наверное, выглядит забавно и даже смешно...
И вот её снова нет со мной.
Я почти не открывал шторы. День может быть серым и пасмурным, только ночь
всегда светла огнями своих праздников.
Ночь и темнота вовсе не одно и то же. Как я умудрился забыть об этом? Или
об этом знала Элисса?
Когда она была рядом, мне не нужно было помнить, чтобы знать.
....
На высокой скале над холодным морем, что насылает злобных, вечно голодных
псов, грызущих и лижущих камни, на чёрной скале стояла хижина.
В хижине этой жил старый больной человек, бывший некогда клоуном в
цирковом балагане.
Он приютил Ланцелота на ночь. Когда же Ланцелот спросил его, почему он
живёт здесь, в таком мрачном и пустынном месте, он рассказал ему историю
дракона и замка.
На этой скале стоял некогда замок. Раз в сто лет из морских волн
появлялся дракон и разрушал его. И приходили новые люди и вновь возводили
стены замка и поселялись в нём, и снова приходил дракон и разрушал замок,
и убивал всех, кто в нём жил.
И вот, никто больше не пришёл восстанавливать разрушенное, и неизвестно,
появится ли дракон на этот раз.
- Я жду его уже давно, - сказал старый клоун. - И видно, уже не дождусь.
- Ты хочешь, чтобы он убил тебя, - догадался Ланцелот.
Ночью поднялось сильное волнение, и грозные удары сотрясали скалу.
Ланцелот вышел из хижины и увидел дракона. Почти до самого утра бился он
с ним и наконец поразил его на смерть.
Утром на месте хижины высился прекрасный дворец.
Клоун, проснувшись и увидев такое чудо, перепугался и бросился к
Ланцелоту.
- Что это! - вскричал он. - Наяву ли я это вижу?
"Никогда прежде не было такого прекрасного дворца в этой стране, никто не
сумел бы построить ничего подобного", - сказал он. - "Кто же сотворил это
чудо за одну только ночь?"
Ланцелот рассказал ему о ночном сражении и показал на мёртвое тело
дракона, ставшее добычей псов-волн. Клоун склонил перед Ланцелотом голову.
- Этот замок по праву принадлежит тебе, - сказал он. - Ты должен жить
здесь и быть моим господином.
- Зачем мне это? - отвечал Ланцелот. - Я не знаю, придёт ли из моря новый
дракон, но я не хочу ждать его каждую ночь и всегда быть готовым к бою.
Может быть, я убью его, и наградой мне будет дворец еще прекраснее этого,
и тогда придёт новый дракон, сильнее тех, что были до него, и так будет
продолжаться до тех пор, пока какой-нибудь из них не убьёт меня. Зачем мне
это? Разве здесь моя родина?
И сказав так, он простился со стариком-клоуном и покинул это место, и
ушёл прочь.
Кто повернёт ветер вспять? Каждый из дней рождается заново, и нет такого
дня, который бы повторял предыдущий. Воскресение - это не возврат к
прежней жизни, но обретение новой. Тот, кто пренебрегает временем,
пренебрегает и прошлым, и нет для него ничего, что умерло бы, если оно
живо, и нет света, который бы померк. В доме вечности сквозняк не задувает
светильники.
- Сколько, по-вашему, куполов у этой церкви?
Я обернулся и обнаружил, что рядом со мной стоит незнакомец, на вид моего
возраста. Лицо его было скорее приятным, нежели красивым.
- Три купола, - сказал я.
Он, казалось, обрадовался моему ответу.
- И откуда бы вы ни смотрели, вы всегда будете видеть только три купола,
- сказал он. - И всегда одинаково. Вы перемещаетесь, а церковь не
меняется, и ей безразлично, с какой стороны вы смотрите на неё. Она всегда
одинакова. Она словно бы разворачивается...
- Как подсолнух за солнцем, - брякнул я.
Он вздрогнул.
- А разве куполов не три? - спросил я, желая загладить грубость.
Он покачал головой.
- Так сколько же?
- Пять, - сказал он. - Но расположены они так, что откуда бы вы ни
смотрели, если вы смотрите издалека, вы видите всегда три из них. И
никогда не видите все пять куполов одновременно.
- Я уже не говорю, - добавил он, - о том, что церковь эта видна
отовсюду...
- Как водонапорная башня, - сказал я с усмешкой и отвернулся чтобы уйти.
Он поспешил за мной.
- Прошу вас, не смейтесь же над этим!
Мы вышли на укатанный снег дороги.
- Вы хотите прогуляться со мной вдвоём? - спросил я несколько бестактно.
- Если вы возражаете... - смутился он.
- Напротив, - поспешил я исправиться. - Это очень любезно с вашей стороны.
Мы шли молча. Потом он заговорил, и я понял, что он хочет продолжить
разговор. Мне этого не хотелось, я боялся, что мне придётся сказать то,
что и так очевидно. К тому же, я вообще не люблю говорить о церкви.
- Вот и не верь после этого в благодать, - сказал он. И тогда я не
выдержал и скорбным голосом сообщил то, что и так очевидно.
- Это неинтересно, - отмахнулся он. - Слишком просто. Существует же,
наконец, вера в чудо.
Я, ссылаясь на Паскаля, возразил ему, что вера в церковь и вера в чудо -
не одно и то же.
Он настаивал на том, что одно поддерживает другое.
Я сказал: "Это не так".
Но спорить мы не стали.
- Церковь, как и Бог, требует женской любви, - сказал он. - Если ты
родился мужчиной, тебе труднее быть религиозным человеком, но зато и
плоды...
- Не нужно объяснять. Я знаю. Ребёнок - чадо Божие. Великая Мать.
Нарцисс...
- Нарцисс? - удивился он.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг