- Ну, ты даёшь...
- Извини,- говорю я.- На меня нашло. Иногда я начинаю говорить, а
остановиться не могу. И жалею, что не могу записать это на магнитофон,
потому что что-то я говорю такое, чего не знал и, может быть, долго ещё не
узнаю. А память так эфемерна, то есть, не сама по себе память, а то, что мы
называем памятью - вечно ускользающий облик...
- Короче,- говорит она.- Ты будешь меня ебать, или нет?
- Один момент,- говорю я и встаю.- Ой, а меня пошатывает.
- Я вижу.
- Мне надо сходить отлить.
- Ну, иди,- говорит она.- Чего ждёшь, разрешения?
- А ты постели пока. И ложись.
- Давай,- говорит она.- Только не усни там.
- Постараюсь,- говорю я и иду к двери.
Ищу свою обувь. Обуваюсь.
- Стели и ложись,- говорю я.- А мне нужно...
- В ванную?- говорит она.
- Ага,- говорю я и выхожу за дверь.
Юра ждёт у калитки.
- Ну чего, ты всё?
- Всё,- говорю я и иду к нему.- Поехали.
Он садится на мотороллер, я сажусь за его спиной и надеваю шлем. Он
заводит мотор, и мы трогаемся.
- Трахнул её уже?
- Если бы я собирался с ней трахаться, неужели, ты думаешь, я бы с тобой
уехал?
- А,- говорит он.- Так получается, мы просто удрали, не заплатив за
выпивку?
- Да,- говорю я.
- Что?
- Классический случай. Ты смотри на дорогу, а то врежемся.
- Ничего,- говорит он.- Доедем!
26
- Остановись,- говорю я.
Он не слышит. Я трясу его за плечо. Он оборачивается.
- Что?
- Остановись.
- Зачем?
- Остановись.
Он останавливает мотороллер.
- Что случилось?
- У тебя сигареты есть?
- Есть.
- Давай покурим,- говорю я.
Он достаёт пачку, и мы закуриваем.
- Смотри, как быстро вечереть стало.
- Да ты что,- говорит он.- Июнь месяц, самые длинные дни...
- Я не об этом. Но вот только что было утро, день, и вдруг как-то сразу
вечером повеяло...
- Ничего себе, сразу. Полдесятого уже.
- Да ну.
- Ну да.
- Надо же...
- В странном мире мы живём, да?
- Ты знаешь, я сейчас подумал... Надо вернуться.
- Зачем?- недоумённо говорит он.
- Не знаю... Пока не знаю. Но что-то не так. Или знаешь, что? Ты поезжай,
а я останусь.
- Что, здесь?
- Да всё равно. Просто я не могу уехать. Что-то не так.
- Да ты чего,- говорит он.- В самом деле?
- Да. Наверное, так нужно, а для чего - не знаю.
- Да ты охренел.
- Да? Вот так просто взял и охренел.
- Куда ты пошёл? Подожди!
- Ты поезжай, а мне нужно пройтись. Может быть, в этом всё дело, не знаю.
- Подожди.
- Что?
- Пойдём уж тогда вместе.
- А думаешь, нужно?- с сомнением говорю я.
- А что мне ещё остаётся?- говорит он.- Не бросать же тебя здесь.
- Ну, как хочешь.
- Только деревня в другой стороне, а ты идёшь в город.
- Да какая разница.
- Так что случилось-то?
- Ничего,- говорю я.- Наверное, ничего. Я не хочу, чтобы этот вечер
кончался, а так ведь редко бывает, правда? Может быть, я и впрямь охренел,
как ты говоришь, не знаю... Знаешь, что говорит современная медицина по
поводу охренения? Есть такая теория, что неудовлетворённость миром - это
отклонение от нормы на генетическом уровне. И вроде бы, даже установлены
гены этой самой неудовлетворённости. Может быть, и совесть уже назвали
болезнью, ты не знаешь?
- Не слышал об этом.
- Ну как же. Скоро научатся лечить, и кажется, некоторые отклонения уже
лечат. Всё излечимо - талант, ум, совесть... Скоро нас всех вылечат,
представляешь, какая жизнь наступит тогда? Великое мировое сообщество сытых
и довольных идиотов. Даже любовь будет не нужна - можно будет воспроизводить
себя путём клонирования. Ничего не будет нужно, полное довольство и
самодостаточность. Книги будут писать компьютеры на основе уже написанных
книг, музыку - тоже. Ничего нового, да и зачем? Если и так всё хорошо. Будем
как кролики.
- Кроликов режут,- говорит он.- И делают из них жаркое.
- Да,- говорю я.- Это как последний день Помпей - наступит неожиданно, и
окажется, что вот именно к этому никто и не был готов. Ведь генная инженерия
бессильна перед космическими катаклизмами... Или даже земными. Катаклизмами
человеческого сознания. Но стоит ли так трагично к этому относиться? Что в
этом нового? Ведь они всегда были такими, обыватели. Они как кролики,
которых доставляют на кухню в клетках, чтобы мясо было как можно более
свежим, и они безмятежно жуют свою травку и тянут носами запах жареной
крольчатины. Мне иногда кажется, что с нами ведут войну какие-то злые
инопланетяне, и их цель - превратить нас в жвачных животных, и не беда, если
мы будем несколько жирноваты - мясо будет нежнее, хотя и не таким здоровым,
но ведь не факт, что они так уж озабочены своим здоровьем, правда? Может
быть, для них холестерин и не вреден.
- И что они для этого делают? Подкидывают нам изобретения, вроде
телевизора?
- Причём тут телевизор! Между прочим, телевизор изобрели русские. Это
всего лишь средство коммуникации, как телефон или почта, или радио... Важно,
что мы говорим друг другу.
- А может, Колумб был инопланетянин? Зачем он открывал Америку?
- Опять мимо,- говорю я.- Причём тут Колумб?
- Да я прикалываюсь.
- Да я понял, что ты прикалываешься, но Колумб тут явно не причём. Дело
не в личностях и не в открытиях, а в том, что почему-то наши открытия
обращаются нам же во зло. Казалось бы, что плохого в открытии ядерной
реакции или Америки...
- Но не все же открытия...
- Не все.
- Ну, и...
- Ну да. Но что-то такое происходит. Помнишь, как в "Гамлете" - "Какая-то
в державе датской гниль". И всё не так, и чем мы сильнее, тем хуже. И не дай
Бог, когда-нибудь, мы осуществим утопию, о которой так долго мечтали - это
окажется самой страшной антиутопией, какую только можно измыслить. Бывают
дни, когда я боюсь включать телевизор. Знаешь, как у Кортасара в
"Преследователе": "Мир так хрупок, а люди режут хлеб ножом!" Может быть, ты
и не понимаешь, о чём я говорю...
- Да это неважно,- говорит он.- Ты всё равно говорил бы, даже если бы шёл
один.
- Ты никогда не раскладывал пасьянсы?
- Пасьянсы? Ну, раскладывал, а что?
- Ведь в пасьянсе что интересно... Я знаю, правда, только один, я бы мог
тебе его показать, если бы были карты. Может, у тебя есть?
- Есть,- говорит он.- В палатке.
- Понятно. Когда-то давно я жил с одной девушкой, и у неё карты лежали в
пачке от сигарет. Как-то раз просыпаюсь утром, а денег нет ни копейки...
- Это бывает.
- Ну да. А она на работе. И сигарет нет. Я всю квартиру облазил - нигде
ни денег, ни сигарет, и вдруг нахожу эту пачку. У меня аж сердце замерло. А
в ней, представляешь, карты!
- И что? Ты до вечера раскладывал пасьянсы?
- А как ты догадался?
- Да так. Что тебе ещё оставалось делать.
- Давай, кстати, покурим.
Он подкатывает мотороллер к дереву, прислоняет его и достаёт сигареты.
- Ну так вот,- говорю я, закуривая.- Весь фокус этого пасьянса в том, что
он непременно сойдётся, но при одном условии - если, перекладывая карты, ты
не допустишь ни одной ошибки. А перекладываешь ты их фактически вслепую,
потому что не видишь тех, что закрыты...
- И что, сходится?
- Ты слушай,- говорю я.- Сходится, да, если не допустишь ни одной ошибки.
А как это сделать?
- Как?
Мы идём дальше.
- Не знаю,- говорю я.- Это надо чувствовать интуитивно. И ведь как
бывает, дойдёшь уже почти до конца, и из-за одной нераскрытой карты всё
оказывается впустую, и ничего уже не исправишь. И никогда не знаешь, где, в
каком месте ты совершил ошибку.
Я умолкаю и некоторое время мы идём молча.
- Вот так и не знаешь,- говорю я.- Куда вернуться. А ты говоришь,
деревня. Может быть и деревня, не знаю.
- Да уж наверное, не эта Люба.
- У тебя проблемы с женщинами,- понимающе киваю я.- У меня тоже бывает.
Казалось бы, ну что им ещё нужно? Ведь всё при мне - здоровье, молодость,
силы! И кругом - на телеэкране, и просто, кругом, трахаются, а я - нет. Мне
это знакомо. Но может быть, они и должны быть, эти проблемы? Что от нас
останется, если мы разучимся видеть проблемы? Видеть, слышать,
чувствовать... Думать, наконец!
- Не знаю,- говорит он.- Я бы предпочёл, чтобы этой проблемы не было.
- Ты бы предпочёл! Да что ты знаешь об этом! Ты вспоминаешь своё прошлое
в поиске сделанной тобой ошибки и не можешь её обнаружить,- вернее,
обнаруживаешь, но каждый раз иначе,- и не сможешь - потому что она не
осталась в прошлом - она в тебе и сейчас.
- Так что,- говорит он.- Ты хочешь сказать, что когда-то произошла
великая ошибка, и всё пошло не так, как должно было?
- Каждый раз происходит. Каждый раз. Она не осталась в прошлом. И мы
снова и снова проигрываем в полушаге от верной победы. И каждая новая победа
оборачивается поражением.
- Значит, мы стремимся не к тем целям?
- Да нет, едва ли... Просто однажды и где-то мы ошибаемся и бессмысленно
уже стремиться к успеху... Да и что это такое, успех? Ты можешь представить
себе, что могут быть иные цели в жизни, нежели деньги, социальный статус,
престиж...
- Могу,- уверенно кивает он.
- Да? И что жизнь - это, может быть, всего лишь эпизод - не первый и не
последний, и смерть, уж конечно, не конец пути... Могут быть просто иные
цели. А нас учат быть успешными...
- Ты говоришь "нас", "мы". А кто это, мы?
- Если хочешь, русские. Или мы с тобой. Или можешь думать, что у меня
шизофрения, и я воспринимаю себя во множественном числе.
- Так кто это всё-таки, мы?
- А как ты думаешь?
- Но когда-нибудь же этот пасьянс сойдётся!
- Когда-нибудь, да. Победа добра неизбежна. Но явно не в этот раз.
- Что же должно произойти, чтобы всё началось снова?
- Что это?- говорю я, указывая вперёд.
27
Мы подходим к разбитой машине. Водитель сидит, упав головой на руль.
Машина врезалась в дерево.
- Занесло,- заключает Юра.- На повороте.
- Да нет,- говорю я.- Кажется, он просто врезался.
Я пытаюсь открыть дверцу. Она не поддаётся.
- Поехали,- говорит Юра.- Надо позвонить откуда-нибудь.
- Вряд ли ему чем-нибудь уже поможешь.
- Ты уверен?
- Да,- говорю я.- Это иногда случается.
Юра выходит на шоссе и останавливает машину.
- Вы в город едете? Тут авария, человек в машине. Позвоните, вызовите
скорую!
Машина уезжает. Он тормозит следующую.
- Вызовите скорую! Мы нет, мы не видели, мы просто подошли, и он уже был
так. Вызовите!
- Кажется, я увидел то, что должен был увидеть,- говорю я, подойдя к нему
и тронув его за руку.- Поехали.
- Подожди, - говорит он.- Я остановлю ещё три-четыре машины. Пусть, на
всякий случай.
- Ладно.
Мы ждём следующую.
Она проезжает, не остановившись.
- Вот сволочь!- возмущается Юра.- Ты посмотри, какая тварь!
- Да,- говорю я.- Вовсе не все спешат на помощь, некоторые просто спешат
по своим делам... Как ты думаешь, до нас здесь остановилась хоть одна
машина?
- Наверное. А как же...
- Тогда зачем мы тут голосуем?
- Я должен это сделать,- убеждённо говорит он.- Я не могу просто так
уехать.
- Вот и я не мог уехать,- говорю я.- Но тебе проще, твоя цель предельно
ясна - помочь тому, кто уже мёртв.
- Что ты хочешь этим сказать?- повернувшись ко мне, говорит он.
- То самое,- говорю я.- Никаким подвигом ты уже ничего не изменишь. Он
мёртв, и ты его не оживишь.
- Всё равно. Это уже неважно.
- Да. Это уже неважно.
Он останавливает машину.
Я отхожу к мотороллеру и, прислонившись к дереву, наблюдаю.
Отпустив ещё две машины, Юра оборачивается ко мне.
- Поехали.
Он подходит, берёт мотороллер и выводит его на шоссе.
- Садись,- кивает он мне.
Я сажусь.
- Ты уверен, что именно это ты должен был увидеть?- говорит он.
- Нет,- говорю я.- Но теперь я уже не хочу остаться. А значит, нужно
ехать дальше, пусть даже это неправильно.
Он кивает и заводит мотор.
- Подожди,- говорю я, но он не слышит за гулом мотора.
Мимо проносятся деревья, поля, уже тронутые первыми красками заката.
"А, ладно",- думаю я.- "Неважно".
28
"А это ещё что такое?"
Я толкаю Юру в спину, и он оборачивается.
- Остановись!
Он кивает и, съехав на обочину, останавливает мотороллер.
- Что случилось?
- Видишь ту машину впереди?- говорю я.- Это та самая машина, в которой я
сюда приехал, и может быть, за рулём её сидит женщина, которую я знаю, и
даже знаю, как её зовут. Но вот вопрос: Что она здесь делает? Я думал, она
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг