кладовки, однако вместо былой кирпичной стеньг между комнатами теперь стояла
всего лишь тонкая перегородка. Она великолепно проводила все звуки, и настал
момент, когда недреманный инстинкт подтолкнул Алексея, докладывая: на
сопредельной территории что-то не вполне так, как всегда. Он отложил книжку,
прислушался и сразу всё понял. Из-за переборки доносилось размеренное мужское
похрапывание. А вот обычного алгоритма шорохов и шагов, сопровождавшего
тёти-Фирин отход ко сну, так и не произошло. Как и приглушённого ритуала
проводов гостя.
Он сказал себе, что это его не касается, и перевернул страницу. Потом
всё-таки отложил Дика Фрэнсиса, слез с дивана и пошёл проверять.
Тётю Фиру он обнаружил на кухне. Она, оказывается, принесла туда маленькую
настольную лампу и тоже пыталась читать, но мало что получалось. Книжка в
мягкой обложке то и дело падала из руки, а седая голова неудержимо клонилась.
- Тётя Фира!..- страшным шёпотом окликнул её Снегирёв.- Вы вообще-то чем
тут занимаетесь?..
- Я... я...- Старая женщина испуганно проснулась и зашарила в поисках
свалившихся очков. - Бессонница у меня, Алёша.
- Ага, - кивнул он. - Я уж вижу.
Тётя Фира страдальчески заморгала:
- Тогда зачем спрашиваете?..
- Да так. Интересно стало, с какой радости этот поц в вашей комнате
дрыхнет, а вы на кухне сидите... - Он проворно нагнулся и, к полному ужасу тёти
Фиры, поднял оказавшуюся на полу "нелегальную литературу": - Ещё и хлам
какой-то читаете...
У неё чуть отлегло от сердца, ибо "Убийца на понедельник" на него ни
малейшего впечатления не произвёл и к ненужным ассоциациям не подтолкнул. Она
поспешно убрала книжку в карман и слегка поджала губы:
- Не говорите такого про Монечку. Во-первых, он хороший мальчик, а
во-вторых, вы же его совершенно не знаете.
Алексей искренне изумился:
- А чего ещё я про него не знаю?
- Не надо, Алёша, Монечка, он... он такой неприспособленный... И
здоровье... Вам не понять...
- Да где уж мне. Так, значит, Софья Марковна его к вам, потому что у вас
вроде как две комнатки, а у неё однокомнатная? И не в кухне же на раскладушке
ему, неприспособленному, ночевать?
Эсфирь Самуиловна едва не расплакалась:
- Алёша, поймите, он же у меня на глазах вырос. Я его вот таким помню. Он
мне как сын...
- О Господи,- вздохнул Снегирёв.- Ну ладно, тётя Фира, пошли.
- Куда?..
- Спать.
Она попыталась отговориться, дескать, у неё в самом деле бессонница, ей
здесь очень хорошо и удобно, и вообще, она так решила. Однако спорить с жильцом
в некоторых случаях бывало бессмысленно. Он просто поднял её со стула и
препроводил в "свою" комнату, на покрытый пледом старый диван.
- А вы как же, Алёша? - шёпотом, чтобы не разбудить Монечку,
забеспокоилась она. Снегирёв молча раскатал по полу спальник. Ему было не
привыкать.
Утром гость проснулся в одиннадцатом часу, и тётя Фира получила
возможность излить на него новую порцию материнской заботы. Вернувшийся с
пробежки Снегирёв хорошо слышал, как открывался и закрывался холодильник, как
гудела и попискивала микроволновка. Что же касается аромата разогреваемого
пирога, то он был способен пройти навылет не то что хилую перегородку - даже и
прежнюю капитальную стену.
Снегирёва, впрочем, к совместному завтраку не пригласили. Надо полагать,
во избежание демографической катастрофы. Как только за Монечкой закрылась
квартирная дверь, тётя Фира, страдая, постучалась к жильцу:
- Алёша, кофейку с пирожком...
Он сидел на подоконнике, раскрыв маленький, ладошку, компьютер, и что-то
набирал на миниатюрной клавиатуре. На часах было уже двенадцать, то есть, по
мнению большинства обывателей, неприлично поздно для завтрака. Снегирёва,
однако, давно перестали обременять предрассудки, в том числе суточный ритм. Ел
и спал, когда желание совпадало с возможностями. Он отставил крохотную машину:
- Спасибо, тётя Фира. Забаловали вы меня...
- Алёша, - сказала Эсфирь Самуиловна. - Вы же понимаете. Вы мне тоже как
сын.
- Спасибо, тётя Фира, - повторил он очень серьёзно. Её распирали жгучие
новости, и она торжественно поделилась с жильцом:
- Вы знаете, Монечка на той неделе снова приедет. Он сказал, что ночью
очень замёрз и почти не спал, потому что от окна ужасно сквозило. Так он мне
его вымоет, заделает и заклеит. Вы представляете?
- Не представляю, - с набитым ртом проговорил Алексей. - А как же РУКИ?..
С его точки зрения, Монино уютное похрапывание мало соответствовало
замерзанию на сквозняке. Но это было его личное мнение, и он оставил его при
себе.
- Вы смеётесь, но он действительно учился на скрипача, - вступилась за
Софочкиного родственника Эсфирь Самуиловна.- К сожалению, педагог был... как бы
это сказать... очень русский... и Монечку скоро отчислили... Ну то есть вы
понимаете.
- А то как же,- кивнул Снегирёв.- Антисемиты кругом. На эту тему даже
анекдот есть. Советский ещё... Объявили конкурс на должность телеведущего,
собрались соискатели, вызывают их по одному... Ну и вот, выходит такой после
прослушивания - рожа в бородавках, хромой, косорукий, перекошенный весь и
притом страшный заика. "Ну как, приняли?" - "К-к-какое там, в-в-выгнали...
П-п-потому что ев-в-врей..." Тётя Фира, а что за бланки там у вас на буфете
лежат? Это не Моня забыл?
Она оглянулась, на миг испугавшись, что неприспособленный Моня
действительно оставил у неё какие-нибудь важные документы... И вспомнила вторую
сногсшибательную новость, которой хотела поделиться с жильцом.
- Это, - с гордостью сообщила она, - типовое заявление. Вы представляете?
Монечкина фирма нам, пенсионерам, надомную работу устраивает. Такую выгодную,
между прочим, что вы не поверите. Государство отмахивается, а вот нашлись же
люди, помогают... Все, конечно, хотят, но я ведь ему тоже вроде родной...
- Тётя Фира, я вас умоляю...- застонал Снегирёв.- Вы не помните, во
времена, когда не было ещё никакого бандитизма, а только мелкий промысел,
случилось в Питере одно занятное мошенничество?.. Приходили люди, говорили, что
они из газовой службы, и просили жильцов для их же блага помочь сделать
"контрольный замер". То есть чисто вымыть две молочные бутылочки и оставить на
ночь возле плиты - чтобы, значит, газ, если вытекает, туда набирался. А рано
утром завязать горлышко бумажкой, надписать номер квартиры и выставить за дверь
на площадку. Бутылки, мол, соберут и увезут на анализ. И если всё будет в
порядке, то хозяев больше и беспокоить не будут. Народ, конечно, бутылочки
выставлял. И, что самое интересное, ни к кому плиту чинить так и не пришли.
Молочные бутылки в те времена, помнится, по пятнадцать копеек сдавали... Вам ни
о чём это случайно не напоминает?..
Тётя Фира открыла рот, чтобы с жаром опровергнуть его домыслы и доказать,
что выгодный проект "ННБ" ничего общего с "мелким промыслом" отнюдь не имел.
Однако в это время за стенкой тихонько пискнул компьютер, и Снегирёв,
извинившись, вылез из-за стола. Эсфирь Самуиловна проводила его глазами...
Два Александра и третий - Пушкин
В тот вечер, когда Саша Лоскутков вызвал к матери маленького тёзки-Шушуни,
Вере Кузнецовой, "скорую", ехать в больницу она отказалась. Обморок, который
случился от усталости - так они тогда решили,- скоро прошёл. Саша под
причитания Надежды Борисовны перенёс молодую женщину в комнату, на диван, и
почти сразу она открыла глаза. К приезду "скорой" она уже могла сидеть и
разговаривать.
- Сейчас обмороки у женщин не редкость, - сказал пожилой врач.- Плохое
питание, всё детям, себе ничего, у половины - пониженный гемоглобин...
Что-то ему не понравилось в лёгких у Веры, он и предложил больницу.
- Вас в стационаре спокойно посмотрят, а так - сколько времени потеряете
на свою поликлинику, - говорил он, выписывая рецепт.
Но Вера, прижав к себе испуганного Шушуню, лишь отрицательно мотала
головой.
- Хорошо, как хотите, только дайте мне слово, что обязательно пройдёте
обследование!
Дать слово нетрудно... Однако наутро вместо поликлиники Вера вновь
отправилась с подругой на овоще-базу рыться в гнилье. Врач оказался
неравнодушным, он звонил, напоминал, и Вера в конце концов соврала, что
обследовалась. "Ничего не нашли, - сказала она и сама почти в это поверила. -
Спасибо вам большое за беспокойство".
Облегчение действительно вроде бы наступило, но ненадолго. Вера стала
просыпаться среди ночи от жжения где-то внутри, около сердца. Потом однажды,
закашлявшись, выплюнула сгусток крови, но превозмогла слабость и в очередной
раз отправилась на работу... чтобы свалиться прямо в вагоне метро.
- Совсем Верочке плохо, врачи затемнение в лёгком нашли,- сказала её
подруга, Татьяна Пчёлкина, когда они с Лоскутковым встретились на лестнице. -
Мы с ней завтра в храм пойдём, молиться будем о ниспослании выздоровления. Не
хотите присоединиться? Очень полезно...
Татьяна была кандидатом технических наук, но институт, где она прежде
работала, зачах совершенно, а на новое место устроиться так и не удалось. Уже
больше года Татьяна промышляла на овощебазе и за это время сделалась
православной до невозможности. Она принадлежала к поколению, выросшему при
государственном атеизме: ни о христианстве, ни о прочих религиях ничего толком
не знала. Она и теперь знала не больше. Зато исправно ходила в церковь,
соблюдала посты и ставила свечки. Она была убеждена, что это и есть
православная вера.
- С затемнением надо лечиться немедленно, - сказал Саша. Он представил
себе забранные стеклом образа и вереницы молящихся, друг за дружкой целующих
это стекло.- А в церковь... Мороз на улице, ей в постели бы полежать...
- Ошибаетесь! - возразила Татьяна таким тоном, что он сразу понял -
разубеждать бесполезно. - Главное, чтобы душа была Господом просветлена, иначе
и лечение не поможет. А когда человек о Боге думает, к нему и болячки не
пристают!
Шушуня выбежал в прихожую на звонок и, как только открылась дверь, повис у
"дяди Саши" на шее. С тех пор, когда Лоскутков подобрал его, потерянного в
метро пьяным отцом, мальчик очень к нему привязался. Ходил с ним гулять и явно
гордился, шагая мимо дворовых мальчишек.
- Верочка-то, слава Богу, уснула... Приходила сейчас эта её Татьяна, всю
мебель мне святой водой перебрызгала, - шёпотом пожаловалась Шушунина бабушка,
Надежда Борисовна. - Врачи в больницу посылают, а она в церковь тащит... Я было
спорить, а потом думаю: пусть сходит, вдруг правда поможет...
Про Вериного мужа Саша спрашивать не стал. Войдя, он засёк его в квартире
на слух: Николай сидел возле постели жены и пребывал в непривычной для себя
трезвости. Он не вышел поздороваться с Лоскутковым. Саша однажды тряханул его в
четверть силы за шкирку, и с тех пор гражданин Кузнецов стал его смертельно
бояться.
- Дядя Саша, - Шушуня уже стоял в тёплых ботиночках, и бабушка Надя
застёгивала на внуке голубенький комбинезон, - а вы мне стихи рассказывать
будете?
Лоскутков улыбнулся:
- Обязательно. Ну, тёзка, двинулись. Шагом марш!
- Шагом марш, - весело отозвался Шушуня.
Надежда Борисовна смотрела в окошко, как они шли через двор... Господи, ну
почему Верочка вышла замуж не за такого вот Сашу, а за пьяницу Николая?.. Всё ж
было ясно с самого начала, когда Вера только-только привела парня знакомиться,
а он сразу полез к Надежде Борисовне с пьяными поцелуями, называя мамашей.
Должно быть, принял для храбрости, только не пресловутые сто грамм, а
существенно больше. Она, помнится, брезгливо отстранила его: "Протрезвеешь,
тогда и знакомиться будем".
"Я его перевоспитаю, мама, он мне обещал! - успокаивала Вера.- Он меня
любит!.."
С тех пор Николай дважды пытался "завязать" с выпивкой: в первые месяцы
после свадьбы и потом, когда родился Шушуня. Понадобилась Верина болезнь и,
может быть, лёгкое вразумление с Сашиной стороны, чтобы он сделал третью
попытку. Насколько серьёзную?.. В чудеса давно уже что-то не верилось...
Надежда Борисовна услышала, как в комнате тяжело закашлялась Вера, и
ощутила в сердце знакомую ледяную пустоту. Она хоть и запрещала себе даже
думать о том, что же будет, если дочь не поправится, но в глубине души ото дня
ко дню зрел страх...
Вздрогнув, пожилая женщина снова посмотрела в окно. И увидела, как
Лоскутков, выбравшись на газон, учит её внука ловко кувыркаться в снегу.
- Перевёрнуто корыто,
Под корытом - крот!
Перевёрнуто корыто,
На корыте - кот! - читал Саша обещанные стихи. -
Он когтями по корыту скрежетал,
Но крота из-под корыта не достал!
Крот же, лёжа в темноте,
И не думал о коте.
Думал крот, что в этом зале
Звуки музыки звучали.
Думал он: "Какой талант -
Неизвестный музыкант!.."*
*Стихи А.А.Шевченко.
- Это Пушкин написал?..- по обыкновению поинтересовался Шушуня. Видимо, их
правильно воспитывали в детском саду, но Саша, усмехнувшись, ответил:
- Нет, не Пушкин.
- А кто?
- Ну... Один человек...
Нелюбимая у окна
Дом стоял в глубине квартала, отгороженный от шумной улицы корпусами
других зданий и скоплением угловатых обрубков, когда-то называвшихся тополями.
Сразу после войны, когда район только застраивали, юные деревца были здесь
долгожданными новосёлами. С тех пор они усердно росли, по максимуму используя
хилое ленинградское лето и выкачивая, как насосы, болотную сырость из почвы.
Видимо, в благодарность за это люди в начале каждой весны учиняли над ними
пытку, именовавшуюся формированием крон. Иногда об экзекуции забывали лет этак
на пять, потом спохватывались, и тогда подрезка превращалась в четвертование.
Ибо обрадованные передышкой деревья успевали вымахать чуть не до крыш. Тогда во
дворах принимались реветь бензопилы, и дети таскали по дворам ветки и
здоровенные сучья. Самые жалостливые выбирали укромные уголки и сажали
ампутированные древесные конечности в землю. Порою случалось чудо: ещё живые
обрезки, сами размером с полноценное дерево, действительно принимались расти...
Последнее превращение тополей в лишённые веток столбы случилось в прошлом
году. Без сомнения, это был уже акт чистого садизма, не продиктованный никакими
практическими соображениями. Ибо в воздухе вовсю веяли новые ветры - квартал
"шёл" на благоустройство. Это, в частности, предполагало полную корчевку сорных
пород. К коим были ныне причислены и многострадальные трудяги-тополя...
Женщина стояла возле окна. Она часто стояла так, подолгу глядя во двор.
Когда-то в детстве Ирина панически боялась наводнений. Ей всё казалось,
что их дом, стоявший на набережной, однажды неминуемо должно было затопить. Она
даже видела это во сне. Теперь она была взрослой, и детские страхи превратились
в смутное опасение, гнездившееся на задворках сознания. Быть может, а Нева с её
периодическими разливами действительно являла собой для Ирины нечто
судьбоносное. По крайней мере, жила она по-прежнему недалеко от реки - между
улицей Стахановцев и Малоохтинским. Володя сначала предлагал ей квартиру на
самом берегу, с чудесным видом на Лавру, но она предпочла другую - вот эту свою
нынешнюю. И теперь, случалось, целыми днями простаивала у окошка, глядя во
двор...
В школе Ирина (тогда ещё не Гнедина) училась еле-еле. За полным
отсутствием способностей и интереса к предметам. Английская школа была очень
престижной. Никто не удивлялся ни дочке крупного "партайгеноссе", ни тому, что
её за уши перетаскивали из класса в класс вплоть до выпускного. Рядом примерно
так же (и притом вовсю шалопайничая) учились сын министра, внук известного
дипломата, отпрыски видных хозяйственников...
То есть педагогам хватало забот и без Ирочки, тихо сидевшей на задней
парте и смотревшей в окно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг