альбома про Африку, и Алексей их, конечно, заметил, но уберечь его от
потрясения они не смогли. Он видел прежние Стаськины батальные полотна на
африканскую тему и подсознательно ожидал чего-нибудь в том же духе. На самом
деле его ожидал шок не меньше того, который он испытал прошлым летом, когда
впервые вошёл в эту комнату и увидел воссозданную обстановку Кириной квартиры.
То есть действие вправду разворачивалось всё на том же фоне опалённой солнцем
саванны, почерпнутом художницей с "ангольских" разворотов альбома: жухлая
трава, плоские макушки акаций, убегающие в испуге жирафы. Но на переднем
плане...
На переднем плане, возле края заросшей дороги, лежал на боку грузовик с
русской надписью "Геодезическая экспедиция" через борт. Грузовик смрадно чадил,
из развороченного нутра понемногу выбивался огонь, а за колесом, припав на
колено, прятался от пуль человек. Но не просто так прятался. Он держал в руке
пистолет и яростно отстреливался от наседавших врагов, прикрывая кого-то, кто
лежал рядом с ним лицом вниз и явно не мог ни сражаться, ни убегать. Человек с
пистолетом и сам был уже ранен - в голову и плечо, так что кровь впитывалась в
одежду, и патроны наверняка оставались самые последние, и фонтанчики пыли от
чужих пуль подбирались всё ближе...
Ради этого человека была задумана вся большая картина, его фигуру Стаська
вырисовала тщательно, в мельчайших подробностях. У него были густые
пепельно-русые волосы, точно такие же, как у неё самой. Волосы рисовать трудно
- отдельный клок бумаги с пятнами гуаши, валявшийся на полу, свидетельствовал,
сколько она мучилась, подбирая точный оттенок. А лицо у обречённого воина было
худое и резкое и... точь-в-точь похожее на то, которое смотрело с портрета на
стене комнаты. Только на портрете Стаськин отец, ещё собиравшийся таковым
стать, был счастлив и влюблённо улыбался подруге, а на картине его лицо было
перекошено яростью и страданием... но всё равно оставалось гордым и красивым...
очень красивым...
Снегирёв молча смотрел на себя самого, умиравшего в африканской саванне.
Он знал со слов тёти Фиры, как представляла себе Кира гибель своего
невенчанного мужа. Именно этот момент Стаська и изобразила, наконец-то
решившись, наконец-то приготовившись к самому главному всеми прежними своими
грандиозными полотнищами, ныне украшавшими - туда и дорога, не жалко! -
школьные коридоры. Может, ради этого ей и понадобилось вообще взяться за кисти
и карандаши.
Чтобы в дальнем углу, позади разбитого грузовика, нарисовать заклубившееся
над дорогой облачко пыли. Это мчался сопровождаемый бэтээрами танк, а над ними,
стремительно приближаясь, летел вертолёт. Это шла помощь...
Стаська всё смотрела то на картину, то на парализованного увиденным
Снегирёва, и наконец очень тихо спросила его:
- Дядя Лёша, как вам кажется, только честно! Успеют они?..
Алексей собирался пробыть у Жуковых весь остаток дня и вместе со Стаськой
сходить выгулять Рекса, но неожиданный звонок по сотовому вынудил его резко
переменить планы. Сказав несколько раз "ага" и "угу" (так он всегда
разговаривал по телефону при посторонних), Снегирёв извинился и поспешно отбыл
на "Ниве". Пообещав, впрочем, скоро вернуться.
Свои обещания он выполнял всегда. Примерно через час жуковский аппарат
захлебнулся трезвоном, и Стаська, схватившая трубку, услышала одну фразу:
- Выгляни-ка с кухни в окошко.
Голос у дяди Лёши был очень довольный. Двор дома, вытянутый вдоль
проспекта, в самом деле хорошо просматривался из окон на кухне. Валерий
Александрович, которому Снегирёв перед отъездом шепнул кое-что по секрету,
прилип к стеклу вместе с воспитанницей. Нина Степановна сняла с огня суп и тоже
подошла посмотреть.
Так, в полном составе, они и увидели невероятно чистый по нынешней погоде
"Москвич", чинно и торжественно въезжавший во двор. Элегантный четыреста
восьмой "Москвич" удивительно красивого и нежного серовато-голубого цвета под
названием "Ладога". Он помедлил на въезде, моргнул дальним светом - и покатил,
расплёскивая талые лужи, к жуковскому подъезду.
Жуковы - Стаська с Валерием Александровичем и Рексом, а чуть погодя и Нина
Степановна - оказались внизу чуть не раньше, чем машина подъехала и
остановилась.
- Ну? - Снегирёв выбрался наружу и оставил дверцу открытой.- Узнаёте?..
Рекс первым сунулся в автомобиль, наследив мокрыми лапищами на
водительском кресле. Принюхался и чихнул.
Валерий Александрович, волнуясь, откинул капот. Если и остальные,
невидимые сверху, части машины были вылизаны так же, как двигатель, - "Москвич"
обязан был прослужить верой и правдой ещё двадцать лет. Жуков посмотрел на
Алексея, и тот подмигнул ему. Валерий Александрович виновато улыбнулся в ответ.
Нина Степановна села на правое сиденье, где, опасаясь укачивания, обычно
ездила. Пристегнулась ремнём и сказала, что совершенно не хочет никуда
вылезать. Она была в курсе.
Снегирёв передал Валерию Александровичу крохотную, размером с чехольчик
для бритвенных лезвий, чёрненькую коробочку:
- Это класть в нагрудный карман. Чтобы... никуда без тебя опять не
уехал...
Стаська ходила кругом "Москвича", присматриваясь, трогая, чуть ли не
пробуя на зуб. Потом остановилась у кормы автомобиля и о чём-то напряжённо
задумалась, гладя пальцем багажник.
- Здесь вмятинка раньше была... - сказала она подошедшему Снегирёву. -
"Рафик" маршрутный когда-то на перекрёстке...
Алексея было весьма трудно смутить. Он пожал плечами:
- А зря в ремонт-то таскали? Чинить так чинить...
- Дядя Лёша, - сказала Стаська очень серьёзно. Она сосредоточенно тёрла
багажник ладонью и не смотрела на Снегирёва.- А вот скажите... бывает,
наверное... что и человек тоже откуда-нибудь вернётся... сам на себя не
похожий... то ли он, то ли не он... да? Дядя Лёша, бывает?..
Она начала медленно поворачиваться к нему, поднимая глаза, и до
непоправимого осталась секунда, потому что ответ мог быть только "да", а это
значило, что последует новый вопрос... Снегирёва спас Рекс. Могучий кавказец
успел исчерпывающе обнюхать "Москвич" и азартно выписывал круги по газону,
радуясь отсутствию намордника. Алексей присматривал за ним вполглаза, но и он
едва успел уследить, когда открылась дверь крайнего подъезда и оттуда вышел
мужчина с большим чёрным терьером на поводке. Вид старинного недруга наполнил
Рекса восторгом долгожданного боя. Он решил наконец показать терьеру, кто был
пёс номер один в этом дворе. Издал короткий низкий рык и мохнатой кометой
рванул к нему через лужи...
- Фу!.. - заорал страшным голосом Алексей. Гнев Божественного Хозяина
шарахнул пса, точно стена, неожиданно возникшая перед носом. Кавказец,
мчавшийся вброд через небольшое внутреннее море, разлившееся на детской
площадке, "затормозил" так, что из-под лап взвился целый девятый вал брызг и
вымочил ему брюхо и вообще всю шерсть, вернее, ту её часть, что ещё оставалась
сухой. После чего Рекс потерял к заклятому врагу всякий видимый интерес.
Повернулся и потрусил назад к "Москвичу".
- Дядя Лёша, он не простудится? - спросила Стаська, ощупывая сплошь
мокрого пса. На Снегирёва она старательно не смотрела, и он, кажется, понимал
почему. Ей так хотелось, чтобы произошло чудо и кто-то воскрес, что она едва не
поверила. В сказку, которую сама же нарисовала...
Теперь вот смущалась, отводила глаза. Потом пришла к выводу, что
дальнейшее гуляние было Рексу всё же противопоказано, и вместе с тётей Ниной
повела кавказца домой - мыть грязные лапы, вытирать большой тряпкой, чесать
пышную шубу специально купленной щёткой... Стаська тянула за поводок, но Рекс
не сразу дал себя увести. Божественный Хозяин внятно излучал нечто, именуемое
прощанием, и Рекс тянулся к нему и скулил, заглядывая в лицо... Со стороны,
слава Богу, это выглядело так, словно пёс извинялся за недостойное поведение.
Он оборачивался, пока в парадном не хлопнула дверь.
Снегирёв смотрел на эту дверь, скрывшую от него Стаську, и электрическое
пламя, возникшее, как обычно, без предупреждения, растекалось в груди,
скручивалось невыносимым жгутом, выпускало во все стороны убийственные щупальца
боли. Лифт пошёл вверх, его было хорошо видно сквозь окна лестничной клетки.
Вот спустился противовес... потом всё остановилось... и ещё одна дверь
отгородила его от того последнего счастья, которое ему было на этом свете
отпущено... Стаська не сказала ему "до свидания". Предполагалось, что они с
Валерием Александровичем запрут сейчас машину в гараж и вернутся, купив по
дороге что-нибудь вкусненькое к столу: надо же, в самом деле, хоть как-то
отметить счастливое возвращение "Москвича"... И ведь он мог, всё ещё мог...
Ничего он не мог. Потому что мёртвые не воскресают. Не должны
воскресать...
- Ну что? - сказал Жуков. - Поехали? Снегирёв очнулся и понял, что Валерий
Александрович обращался к нему уже не впервые.
- Поехали, - ответил он и сел справа. Оттуда, где они стояли, хорошо
просматривалась арка в соседнем доме, выводившая на Московский проспект. Та
самая арка. Кирину могилу Алексей посетить уже не успеет. Может быть, он
посмотрит в ту сторону из иллюминатора самолёта. Если ему повезёт...
"Москвич" осторожно втянулся внутрь покосившегося металлического
сооружения, сорок лет назад гордо именовавшегося гаражом. Жуков заглушил
двигатель, поставил "грабли" на педали и некоторое время разбирался с
сигнализацией. Включал её, выключал и пытался нарушить. Маленькая сирена,
приделанная под капотом в укромном - не сразу найдёшь - местечке, сперва
предупреждающе вякала, потом начинала вопить как резаная. В замкнутом и гулком
объёме била она по ушам садистки, достигая болевого порога. Сигнализация была
не какой-нибудь занюханный "Клиффорд" и подавно не "Престиж" - своя
собственная, фирменная, какую делал только Никита Новиков и ставил на машины
только Кольчугин.
- А то во-он из того гаража недавно "девятку" новенькую увели, -
пожаловался Валерий Александрович Снегирёву. С некоторых пор он стал очень
чувствителен ко всему, что касалось автомобильных угонов.
Алексей, пожал плечами:
- Значит, нацелились. Они уж если конкретно нацелятся, так ничто не
спасёт. Специалисты такие имеются...
Боль понемногу выпускала его из тисков, становилась тупой, ноющей. Почти
терпимой.
Жуков навесил на гаражные ворота огромный древний замок и решил быть
оптимистом:
- С другой стороны, высококлассных угонщиков всё же не пол-Питера, и
поэтому вероятность... Слушай, Алексей. Я, честное слово, даже не знаю, как мне
тебя...
- Ты меня уже за всё хорошее на всю жизнь вперёд, - сказал Снегирёв. Жуков
посмотрел на него, и Алексей внезапно показался ему пьяным. Было такое
впечатление, что он с большим трудом двигался и говорил. Валерий Александрович
чуть не спросил его о самочувствии, но удержался, понимая, что тот всё равно
ему не расскажет. Или отбрехнётся дежурным "нормально". Хотя глаза почему-то из
белёсых сделались чёрными, так расплылся зрачок.
Снегирёв между тем дёргал молнию, расстёгивая сумку, висевшую на плече.
- Стаська, - сипло выговорил он, и Жуков позже сообразил, что получил-таки
на все свои вопросы ответ.- У неё день рождения... в мае. А я... в командировку
должен лететь...
- Так до мая слава Богу ещё, - удивился доктор наук. - А куда, если не
секрет?
Снегирёв, не слушая, извлёк из сумки коробочку с нарисованным на ней
симпатичным маленьким телефоном и надписью "Nokia". И протянул Валерию
Александровичу:
- Отдашь... Разрешение, все документы внутри... про оплату не
беспокойся... Ей скажешь, пускай кармашек сошьёт и под курточкой носит... чтобы
жулики не отобрали...
Говорил он действительно с трудом, потому что воздух жёг горло и не
достигал простреленных лёгких. И глаза вправду были двумя дырами. В чёрную
космическую пустоту.
Жуков молча взял у него коробочку. Она была невесомой. Валерий
Александрович вдруг понял - как они с Алексеем когда-то познакомились здесь, у
этого гаража, так здесь же и попрощаются. Здесь и сейчас. И похоже, что
навсегда.
- Ещё, - сказал Снегирёв. И протянул небольшой бумажный квадратик. Жуков
поправил очки и увидел длинный ряд цифр, перемежаемый кое-где плюсами,
чёрточками и скобками.- Это аварийный телефон,- продолжал Алексей. - На самый
крайний... если вдруг вовсе безвыходное... если что-то со Стаськой... по нему
меня в любой точке... планеты...
Он всё-таки задохнулся и замолчал.
- Я так понимаю, - тихо проговорил Жуков, - что номер этот совершенно
секретен и никакому разглашению не подлежит?..
Снегирёв нехотя кивнул. Вид у него в данный момент был такой, что краше в
гроб кладут. Причём существенно краше. Что-то изменилось в его лице, что-то
заострилось, запало, судорожное напряжение сдвинуло мышцы, и Жукову
померещилось сходство с портретом, висевшим на стене в Стаськиной комнате. Он
не удержался и спросил:
- Алексей, ты... вернёшься?..
Снегирёв поднял на него пустые глаза. Теперь в них не было даже боли. Даже
боль выгорела дотла, до серой золы, и её унёс ветер.
- Если меня убьют, - сказал он, - ты об этом... узнаешь. Тогда... Стаське
скажешь... тебе и Нине... спасибо... Да... ещё... картину, которую мне сегодня
показывала... пускай сохранит...
Повернулся и быстро зашагал через подворотню на Варшавскую улицу.
Саша Лоскутков брёл по длинному, извилистому коридору и всё пытался
рассмотреть его очертания, но ничего из этого не получалось. Пол, стены и
потолок менялись как хотели: то придвигались вплотную, то уносились далеко и
пропадали из глаз. Коридор петлял, извивался и уводил отчётливо вниз, и Сашу
это очень тревожило, хотя он не понимал почему.
Большей частью здесь царила почти совершенная темнота, но иногда появлялся
свет, и тогда делалось ещё хуже. Потому что свет происходил от огня. Огонь
врывался вихрями, волнами, смерчами горящего воздуха, и увернуться или удрать
от него никакой возможности не было. Огонь налетал... и временами Саше опять
начинало казаться, будто его несут на руках. Откуда, из какой памяти приходило
это ощущение, он не знал. Каждый раз, когда появлялся огонь, Саша напрягался в
жутком предчувствии боли, а потом начинало останавливаться сердце. Он ощущал,
как оно постепенно затихает внутри, как ему остаётся совсем немного до того,
чтобы затихнуть совсем. Тогда становилось очень трудно идти, и это было самое
скверное. Где-то неведомо далеко из коридора был выход, и Саша пытался его
разыскать. Где и как искать, он не знал, он мог только идти вперёд. Мог и
остановиться, передохнуть - это до некоторой степени зависело от его
собственной воли, - но остановка таила в себе какую-то опасность, какую-то
чёрную бездну, и Саша не останавливался. Он продолжал идти и постепенно
удалялся от бездны, и на время становилось чуть легче, а потом всё начиналось
сначала. Иногда огонь вырывался словно бы прямо из стен и "пропадал спустя
нескончаемый миг, успев полоснуть тысячами когтей. Иногда же он с рокотом
возникал впереди и неотвратимо нёсся навстречу, и... пролетала вечность за
вечностью, но рано или поздно Сашу подхватывали чьи-то руки - и несли, когда он
уже не мог двигаться сам...
А ещё в коридоре обитал Голос. Саша почти всё время слышал его. И даже
понимал, что Голос обращается к нему, говорит с ним, куда-то зовёт. Он не мог
разобрать ни единого слова, но Голос казался смутно знакомым. Иногда у Голоса
появлялся облик. Стены коридора порой расходились особенно далеко, и тогда
сквозь улетающий дым проступало лицо. Почему-то зелёное. На лице были глаза - и
ничего больше. Только глаза. Голос и глаза звали Сашу, и он шёл к ним, потому
что там, куда они его звали, был выход из лабиринта.
Но он устал. Он очень устал. И коридор всё чаще заволакивался огненным
дымом. И по-прежнему уводил отчётливо вниз...
Кто не бывал в ожоговом центре, тому и незачем туда попадать. Ни
посетителем, ни. Боже упаси, пациентом. Там тусклое освещение и на полу очень
чистый коричневатый линолеум, а так называемая песочная ванна форму имеет
овальную и размерами вроде большого дивана, и со стороны кажется, что в ней
кипит и клокочет жидкая бурая грязь. На самом деле это бурлит поддуваемый
воздухом порошок, и его покрывает тонкая плёнка. А сверху, погружённый до
половины, тихо плавает в невесомости или слабо корчится человек. Вернее, жуткое
нечто, когда-то бывшее здоровым и полным сил человеком. И прикосновение
бурлящего порошка есть единственное, что может вынести его сожжённое тело. И
там, где нет кожи, голую плоть покрывают широкие полосы марли, пропитанной
фурацилином. И смотреть на всё это, если только ты не профессиональный медик,
нет никаких сил.
Катя Дегтярёва профессиональным медиком не была. Когда она примчалась сюда
на, по сути, угнанном автомобиле, Сергей Петрович Плещеев не только не стал
ругать её за отягчённый разбоем побег из "Костюшки", но и провёл внутрь, одолев
массу препятствий. Санитар-охранник при входе был пройден с помощью некоторой
денежной суммы, извлечённой Серёжей из кошелька. Свирепая бабка-медсестра в
самом отделении оказалась полностью неподкупной и не позволила не то что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг