заботой, без назидания, без укоризны. И мудро, точно сама жизнь, что вершит
в своей каждодневности великую Правду и дарует людям совсем не то счастье,
которое сулит манящая сказка. Несбыточная...
Девочка всхлипнула, по щекам покатились слезы. Она вскочила со
скамейки, бросилась к матери - нечасто последнее время это бывало, -
уткнулась ей в мягкие колени лицом и разревелась уже вовсю, отчаянно, в
голос, чувствуя, как гладят встрепанную голову родные теплые руки. Прижаться
к своему, насквозь своему, заново понять, что ты не одна, что все будет
хорошо, что тебя любят, жалеют и готовы простить... Да какое там! При самом
твоем рождении заранее простили все, что ты еще родителям причинишь...
Материнская да отеческая любовь, тепло знакомого дома, объятие и ласка, в
которой тебе никогда не откажут... Вот оно, счастье. Чего еще захотелось?..
...Далеко, далеко в насквозь мокром лесу глухо и протяжно завыла
собака...
Светало. Прозрачная пепельная заря разливалась по крепостному двору,
зябкая, негреющая, неласковая в ожидании солнца. Таков взгляд только что
встреченного человека, еще не согретый узнаванием, не оживший улыбкой.
Волкодав стоял посреди внутреннего двора крепости. Босиком, снявши
рубаху. Девять молодых мужчин, все как один ладные, проворные, со смышленой
искрой в глазах, переминались с ноги на ногу и уважительно разглядывали
хмурого венна. Своего нового Наставника.
Он выстроил их в ряд и не торопясь знакомился с каждым. Смотрел в
глаза, выслушивал, что ему говорили. Ученики волновались, подыскивали слова.
Он был их ровесником или почти ровесником, но каждому хотелось понравиться.
Точно мальчишкам, повстречавшим взрослого воина. Каждый помнил потрясение и
нереальность происходившего, когда, взяв боевые мечи и смущенно посмеиваясь,
они окружили его, ослепленного плотной повязкой... и едва не перерубили друг
дружку, ибо стоило им сделать шаг, как венн исчез из смертельного круга,
метнулся тенью, сгреб кого-то и отшвырнул под ноги остальным... и пошел
ходить по двору, и каждый, кто вставал у него на пути, летел в сторону,
теряя бесполезный меч, и вставал, оглядывая себя с трепетом - на местах ли
руки и ноги... Так и не удалось им ни прикоснуться к нему, ни заново взять в
кольцо. А уж когда он потом сошелся с их прежней Наставницей... Песня во
славу чего-то большего, чем победа, вот что это было такое. И похвастаться,
будто хоть что-нибудь понял в этой песне, не мог ни один.
- Ты?.. - спросил Волкодав юного шо-ситайнца с льдистыми топазовыми
глазами, раскосыми на прокаленном медном лице. Парень поскреб лохматую
льняную макушку, догадываясь, что "Узрел Свет и решил послужить Близнецам"
Наставника не удовлетворит.
- Мой род два поколения враждовал с Канюками, - сказал шо-ситайнец. -
Когда стали наконец замиряться во имя Бога Коней, вышло, что кто-то из наших
мужчин должен покинуть страну. Ну, я и покинул. Теперь всем все равно, где я
и что делаю...
- Ты? - обратился Волкодав к следующему. Сливово-черный мономатанец из
Висивабави сверкнул ослепительными зубами:
- А я уже давненько наемничаю. Только мне еще нигде не платили, как
тут.
Я стану учить вас совсем не так, как Мать Кендарат. Я не буду утаивать
хитростей и сокровенного смысла ухваток. Все отдам, что сам знаю. Но вы у
меня поймете, что кан-киро - это Любовь...
- Ты?.. - Волкодав уже смотрел в лицо третьему. Этот третий приходился
ему соплеменником. Может, поэтому он оказался единственным, кто недовольно
заворчал, когда Хономер велел окружить безоружного. Русоголовый парнишка
девятнадцати лет от роду, с чистой и нежной, как у девушки, кожей, но под
этой кожей сплетались и перекатывались ремни совсем не девичьих мышц.
А на левой щеке у парня были две небольшие темные родинки.
- Я странствую во исполнение обета, данного матери, - теребя косу с
гладкими, без бусин, завязками, отвечал юный Волк. - Я поклялся разыскать
своего старшего брата, пропавшего много лет назад, или хоть вызнать, какая
судьба постигла его. Когда я пришел в страну нарлаков, одна почтенная старая
женщина мне предсказала, что я найду следы брата здесь, в Тин-Вилене. Она
была немного сумасшедшая, эта бабушка, и сперва я ей не очень поверил, но
все остальное, что она мне предрекла, вскоре начало исполняться...
Он был в самом деле похож на своего старшего брата. Очень похож. На
брата, не ставшего надсмотрщиком в отпущенные ему девятнадцать. Волкодав
узнал бы его и без приметных родинок на щеке. Он шагнул мимо него дальше:
- Ты?..
Светало. Прозрачный пепельный свет разливался над морем, делая его
таким же неласково-серым, как небо. Скоро взойдет солнце и сперва окрасит
мир розовым жемчугом, а потом подарит ему пронзительную золотую синеву
осеннего дня.
Три корабля Ратхара Буревестника, хищная боевая "косатка" и две пузатые
"белухи" с товарами, на веслах миновали широкий полумесяц залива и теперь
ставили паруса. Ратхар, бывалый купец и опытный воин, сам стоял у руля,
отдавая команды ватажникам. Мореплавателем его считали непревзойденным.
Далекий и опасный - осень всетаки, - переход к Островам не пугал его, а
скорее радовал. Так радует дружеская сшибка со старинным приятелем, когда в
упоении его и собственной силой не имеют значения ссадины и синяки,
причиненные медвежьим объятием.
Он предлагал Эвриху относительное удобство общего покойчика на любой из
торговых лодий, но аррант выбрал "косатку". И сидел на самой задней, обычно
пустовавшей скамье, кутаясь в теплый меховой плащ и уныло глядя на берег.
Над серыми громадами предгорий возвышалась такая же серая крепость. Вчера
пополудни, когда они с нарлаками из Младшей семьи уже замучились ждать и
Эврих, оберегаемый двоими молодыми костоломами, от перенапряжения душевных
сил даже задремал под кустом, тяжелые ворота все-таки заскрежетали и
отворились, и по каменной вымостке процокал копытцами маленький серый ослик.
На нем, безучастно опустив седовласую голову, ехала женщина в серых
шерстяных шароварах и синей стеганой безрукавке. Увидев ее, Эврих заплакал.
Она не трогала поводьев, и ослик, привычный к дальним дорогам, неспешно
понес ее по тин-виленскому тракту. Прямо туда, где скрывались за поворотом
Эврих и его непрошеные спутники.
"Так это и есть Наставница, обучавшая непобедимых?.. - вполголоса
удивился один из нарлаков. - Не очень что-то похоже..."
"Может, они ее там не кормили? - предположил второй. - Заморенная
больно! Да и старенькая..."
Эврих яростно высморкался.
"Вы с ней повежливее, - посоветовал он тин-виленцу. - Она десять таких,
как мы..."
Кан-Кендарат подъехала ближе, и он первым вышел ей навстречу.
"Госпожа..."
Она обратила на него внимание только тогда, когда он погладил мордочку
ослика и взял серого под уздцы. Женщина выглядела очень усталой, но ее
усталость не имела ничего общего с утомлением тела. Эврих вдруг понял: она
не пустила бы в ход свое грозное мастерство, даже окажись перед нею вместо
него и двух почтительно внимавших нарлаков самые настоящие душегубы.
"Госпожа, мы друзья, - повторил Эврих. - Я друг Волкодава" .
"Да, я тебя знаю, - медленно проговорила она. - Я оплошала перед
Богиней. Я не смогла остановить его..."
Морщинистые смуглые кисти неподвижно лежали на луке вышитого седла.
Глядя на них, Эврих испытал мгновенное озарение и понял смысл только что
сказанного жрицей. Воины, достигшие таких высот, как Мать Кендарат и лучший
из ее учеников, редко сходятся в поединках. Потому что давно поднялись над
суетным выяснением, кто сильнее. Эти люди видели Небо - а Неба хватит на
всех.
Но если судьба все же сталкивает их между собой, побеждает тот, чей дух
безмятежней. Тот, с кем Правда Богов. Оплошность перед Богиней заключалась
не в том, что Кан-Кендарат не смогла остановить неразумного, пришедшего
занять ее место. Она проиграла ученику, принявшему Искусство из ее рук.
Значит, было что-то, смутившее покой ее духа. Неправда служения, о которой
она доселе не подозревала...
"Да продлит Священный Огонь твои дни, мать благородных мужей, - несмело
приблизились молодые разбойники. - Давай мы проводим тебя в город, там ты
выспишься и отдохнешь... а потом уж как-нибудь..."
Кан-Кендарат посмотрела на хребет уснувшего дракона, названный людьми
Заоблачным кряжем. Постепенно растворяясь в дымке небес, голубели вершины, а
над ними парила двуглавая шапка священного Харан Киира, видимая с громадного
расстояния.
"Я поеду туда, - сказала жрица. - Мне кажется, там есть место, где я
смогу поразмыслить..."
Эврих все же уговорил ее провести некоторое время в городе, подкупив
обещанием всю ночь рассказывать об их с Волкодавом путешествии. Вечером на
постоялый двор Айр-Донна приехал всадник из крепости и привез кошелек денег.
По словам гонца, венн, нанятый Избранным Учеником, распорядился отдавать
почтенному вельху причитавшуюся ему плату. Здесь, мол, не пропадет, а самому
венну все равно сейчас незачем - его ведь за ворота не выпускают. Почти
сразу после того, как ускакал гонец, в дымовое отверстие кровли проник Мыш и
самодовольно заворковал, погасив взмахами крыльев свечу стоявшую между
Эврихом и Кан-Кендарат. Аррант немедленно поймал и обшарил зверька: нет ли
записки?.. Жрица усмехнулась краешком губ: "Тебя он только что видел... А мы
с ним и так уже все друг другу... сказали..."
Записки действительно не нашлось, зато к лапке мохнатого летуна
оказалась примотана тонюсенькая серебристая цепочка. Эврих не слишком
разбирался в ювелирных изделиях, но работу мастера Улойхо трудно было с
чем-либо спутать. На цепочке удерживалась подвеска из того же металла. Две
женские ладони, могущие принадлежать только существу мудрому и исполненному
любви, протягивали чуть тронутый голубизной самоцвет, похожий на прозрачную
каплю росы... Слеза?.. Горсть воды - припасть жаждущими губами?..
Эврих молча протянул цепочку женщине. Кан-Кендарат взяла подвеску, и ее
рука задрожала. Она опустила голову, прижимаясь лбом к священному для нее
символу, и сидела так, пока Эврих растепливал погасшую свечку. Когда наконец
она вновь подняла глаза, в них стояли слезы.
...Как ни кутайся, стылый морской ветер все равно проберет до костей,
особенно если сидеть без движения. Эврих плотнее запахнул теплый плащ, глядя
на удалявшийся город. Можно было потешиться надеждой, что и Волкодав стоял
где-нибудь на крепостной башне, провожая глазами уходящие корабли... Только
от этого ничего не менялось. Быстрая "косатка" уносила Эвриха прочь, а венн
остался на берегу, и его, с позволения сказать, наемная служба немногим
отличалась от плена...
Без Волкодава было пусто. И холодно. Эврих твердо сказал себе, что
раскисать не имеет права. Слишком многое теперь зависело от него одного.
Чтобы отвлечься, он начал прикидывать, какими словами опишет в "Дополнениях"
чудеса и красоты приморского города, где уроженец едва ли не всякого края
без большого труда сыщет себе земляков. Вспомнилось обещанное: "Особо же
следует рассказать о корчме Айр-Донна, достойнейшего вельха, переселившегося
в Тин-Вилену из сольвеннской страны. Эту корчму легко узнать по вывеске:
могучий белый конь и серый пес, бегущий рядом с санями. Постояльцам здесь
подают..." Эврих вдруг содрогнулся всем телом и ощутил острое желание
вышвырнуть "Дополнения" за борт. Я исписал уже две трети захваченных из дому
листов, а о чем? Об исчезнувших племенах Засечного кряжа и о дойной корове
сегванского морехода, об опасностях Змеева Следа и о том, почему в Кондаре
самая спокойная улица называется улицей Оборванной Веревки?.. О Боги
Небесной Горы, лучше бы я все это время вырисовывал таблички с именами
свиней!.. Почему я дотошно занес в книгу легенды, поведанные Рейтамирой, но
ни словом не упомянул о ней самой? Почему я изложил поклонение Близнецам, но
пожалел чернил для рассказа о деревенской дурочке, ожидающей своих
сыновей?.. Почему я собрался переделывать встречу со Всадником в угоду
родичам Астамера, но не нашел места для того, кто... Волкодав, друг мой,
брат мой, как же вышло, что я не написал о тебе...
Мгновение слабости и отвращения продолжалось недолго. Пальцы ощутили
знакомый зуд, рука сама собой нащупала у пояса подвесную чернильницу.
Предстояло много работы.
Утренний ветер щедро наполнял просторный клетчатый парус. Оставляя по
левому борту острова, "косатка" резво бежала навстречу восходящему солнцу, и
волны с шипением ложились под киль, уходя за корму.
1 ноября 1995 - 22 октября 1996
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг