десять верст в деревню письмо верному человеку отнести. Другой: мужика
одного целую неделю прятать. Когда первый наказ передали ей, вздохнула
она. Потом сказала худощавому старику в беженской одеже:
- Сама пойду. Кого пошлешь? Сноровку надо, а главное, чтоб без стра-
ху.
И ходила сама за десять верст будто бы в больницу. В том селе как раз
больница была. Обратно чуть ноги тащила по неровной снежной дороге. Но
дотащила, и концы чисто схоронила.
Другое было трудней. Но все-таки уберегла в подполье. Даже соседские
бабы ничего не унюхали. И чем больше старалась, тем дороже становилась
ей ее вторая тайная жизнь. Теперь с подлинной верой говорила своим при
встречах:
- Хочь мы и пропадем, а тем помогать надо. Совсем задавили маломощ-
ных.
Видеться было трудно. В деревне каждый вздох слышен, и каждая новая
щепка на дворе заметна. Но вот пришел слух, что Павлов отряд к Акгыровке
подвигается. Павел на словах с парнишкой безусым, но строгоглазым пере-
дал:
- Хорошо, кабы вы с затылку их нажгли. Какое-нибудь восстанье бы на-
ладили.
Вирка с этой вестью пошла в бараки. Постройку давно забросили, но бе-
женцы и бездомовые, работавшие раньше на дороге, в бараках жить оста-
лись. Шибко шла, но чутко ушами и глазами за дорогой следила. Никого не
встретив, дошла. В большом бараке жило трое одиноких мужиков и четверо
семейных. И все были одного большевистского толку. Оттого Вирка без
опаски вошла. Но разговор не сразу начала:
- Здравствуйте-ка! Тетка Дарья дома, что ль?
Дарья от печки отозвалась:
- Здесь, дома. Ты чего, Вирка?
- Да вот к тебе, пощупай-ко ты меня... В повивалках ходишь, знаешь.
Что-то больно одышка замаяла. Скоро ль разрожусь?
Дарья усмехнулась:
- И щупать нечего. Так видать, не боле недели носить. Да ты говори
дело-то. Тут никого чужих нет. Сейчас мужиков со двора позову.
Когда собрались, Вирка дрогнувшим голосом сказала:
- Ну, мужики, зачинать драку надо.
И, откашлявшись, уж спокойно и ровным голосом рассказала, что Павел
передал.
Мужики не сразу отозвались. Долго, раздумчиво молчали. Первый, беле-
сый и хлипкий, Васька Дергунцов заговорил:
- Нет, товарищи, нам это дело не сделать. Напуган сейчас народ, не
подобьешь. Мается, а молчит.
И другой, с седоватыми, коротко и неровно стриженными волосами, подт-
вердил:
- И думать нечего! Как блох переловят.
- Подождать надо. Может, как совсем близко наши к деревне уж подой-
дут, тогда. А сейчас никак нельзя.
Вирка поднялась. Глядя хмуро, исподлобья, спросила:
- Это и весь сказ?
- А дак чего же?
- Больше ничего нельзя?
- Дело не выйдет.
- У наших там войско. Пусть уж стараются как-нибудь к нам пробраться,
тогда подмогнем. А сейчас ничего не сделаешь.
- Ах, вы, собаки! Мне ли, бабе, да еще какой, дурной бабе, учить вас?
Али там корить? А вот приходится. Словами только блудили, а как до дела
час дошел, дак слюни пускаете? Нельзя так, мужики! Нельзя, братцы, вы
мои, товарищи! Какая жизнь-то у вас, долго еще протянете? Кто говорил:
стоять до последнего. До чего жидка в страхе душа у человека. Сволочи
вы! Не хотите, не надо. Еще людей наберу. Мне не поверят, жизни своей
поверят, что нельзя боле ждать.
Глаза у ней жгли и молили, а голосом твердым говорила:
- Придет час, вернутся наши. Тогда опять к ним лицом, а не задницей
повернетесь? Ну, дак ладно, я одна, баба, вот в тягости, одна пойду дело
заводить. Охота дале в голоде, да в побоях жить, живите. Вот этот кобе-
лишка-то хилой тявкал: сердце чешется против кержацкого насильничанья. А
теперь еще казаков ждать будут! Все одно не помилуют, хуть вы им ноги
все излижите! Давно косо глядят, чуют, какая дума-то у вас. Наши подхо-
дить станут, все одно с вами расправятся. Ну, ладно, нечего мне с вами,
видно, и разговаривать.
Пошла было к двери. Но мужики опять загалдели. Ругали Вирку, спорили,
а все же порешили сделать, как Павел указывал.
Вирка со светлым лицом уходила. Будто на большую радость спешила ит-
ти, а не на трудное дело. Седоватый стриженный сказал ей со смехом:
- Ты, баба, выходит, у нас и за командира, и за попа полкового. Ишь
ты, начесала сколь. Целу проповедь высказала.
А командир чуть домой дошел. По дороге схватки начались. Но все же
сама за бабкой Козлихой:
- Айда, скорей. Рожать, видно, я наладилась.
В избе у себя Вирка долго не хотела лечь. Ходила по избе, крепко
стискивала зубы.
Козлиха прикрикнула на нее:
- Чего ты молчком? Кричи, кричи, легче будет. Первый раз эдакую ка-
менную бабу вижу. Без крику рожать собирается.
Вирка улыбнулась коротко и тускло. И опять, сморщившись, сказала по-
рывисто:
- Пускай с радостью-ю на све-ет выходи-ит. Шибко долго я его жда-
ла-а... Не хочу кричать, хочу в легкости родить его.
И крикнула только раз. Коротко, сильно. Будто не от боли, а от вос-
торга. И тогда несказанная легкость усладила тело, услышала на-диво
звонкий крик рожденного.
- Ишь, ты какого орластого выродила. Да большой. Отцу поглянется. Ты
чего? Не сомлела.
- Не-ет. Покажи... Сыно-ок!
- Откуда узнала? Ишь, ты дошлая. Ну-к, пущай полежит, потружусь околи
тебя.
Недолго Вирка на сына радовалась. Через пять дней, когда ждала от
своих извещенья, как у них там наладилось, ночью в дверь тревожно и тихо
кто-то застучал. Вирка к двери, спросила шопотом:
- Кто?
Бабий напуганный голос сказал:
- Открой скорейча, впусти.
Но в избу Дарья не вошла, из сеней тихо спросила:
- Козлиха-то у тебя?
- Тут, сегодня пришла, заночевала. А что?
- Где она?
- На печке спит.
- Буди скорей, пущай возьмет ребенка, а сама айда, беги не медля. Че-
рез огород туды, к речке, а там тебя Парфен ждет.
- Да ты что? Ребенка-то я как...
- Ребенка, а коль саму прикончут? Павлу надо успеть слушок подать, а
то втяпается. Да собирайся ты, буди Козлиху. Чего стоишь?
- Дак чего ты сразу...
- Казаки приехали, у Кожемятова сейчас. Кожемятов батрачишка-то с им
ездил. Слыхал, что пронюхал. Анисим дознался про наше дело. С доносом в
станицу ездил. Ну, только называл, что тебя да мово мужика. Мой-то схо-
ронился, айда, беги. Ой, кабы меня тут не застали. Дак огородом-то...
Огородом к реке.
И нырнула в темноту. Вирка взяла ребенка из зыбки:
- Баушка, баушка!.. Нако-сь.
- Ну, чего ты взгомозилась? На печку его, ко мне? Ну, давай.
Сильно вздрогнула, будто от тела оторвала теплый живой сверток и по-
дала старухе. С лицом настороженным, без слез, без вздохов, быстро наки-
нула платок и полушубок и выбежала из избы.
- Вирка-а! Вирка, ты куда? Что это, осподи, попритчилось что, ли, с
ней что?..
Поняла только, когда в дверь, оставленную после Вирки без запора,
ввалились казаки и мужики. Поняла, поглядела спокойно и стала унимать
заплакавшего мальчишку:
- Ну-у, ну-у, распелся на ночь глядя. Ш-ш-ш!
- Ты, старая хрычовка, где баба?
- Убегла куда-то. Я не спрашивала, мне на што? Думала, скоро вернет-
ся. Мне чего? За ей не побегу, не молодая.
Рыжеусый казак шашкой погрозил:
- Сказывай, а то не удержишь башку на плечах.
- Она и то плохо держится. А чего я скажу? Убегла, слова не сказала.
Хуть кишки выпусти, - чего я скажу боле? Не налезай на дите-то, злыдень.
Задавишь неповинную душеньку.
Анисим Кожемятов сказал чернявому офицеру:
- Ничего теперь, ваше благородие, не добьешься. Она правды старухе-то
не скажет. Следить за избой надо.
А седой, худощавый и строгий, похожий на святителя с иконы старого
письма, Антип-кержак сказал:
- Пущай ребенок с бабкой тут остаются. Сама придет. Молоко ее к дитю
приведет.
На том и порешили. Караульщики во дворе в хлевушках запрятались. Днем
искали, не нашли. Три ночи караулили. На четвертую, уж за полночь, в са-
мый глухой и темный час, насторожился под навесом рыжеусый кержак и шею
вытянул. С огорода темная женская фигура двигалась. Дыханье, как охот-
ник, видя зверя, затаил. И Вирка шла легкой сторожкой поступью зверя.
Как волчица к волченку своему пробиралась. Будто след нюхала, выгнув шею
и влекомая своим запахом, - запахом крови, из ее жил взятым, - шла кор-
мить или выручать детеныша своего.
У самой двери в сенцы была, когда крикнул резко рыжеусый другим, ук-
рывшимся темнотой:
- Имай! Держи ее! А-а, поймал! Беги, Сычев, зови его благородье.
Вирка закричала пронзительным, долгим криком и забилась в дюжих руках
приземистого казака.
- Стой... Стой! увертливая какая! А, ты кусаться, стерьва! Стой!..
Вирка рванулась, высвободила руку и с большой силой ударила казака в
переносицу. Выгнулась всем телом, ударила ногой его в пах. Казак взвыл
от боли и выпустил ее. Но подоспел рыжеусый, скрутил ей руки за спиной.
Она билась, качала казака во все стороны. Он неловко повернулся, засту-
пил ногой за ступеньку крыльца и упал. Падая, увлек за собой Вирку. Она
закричала еще раз резко, пронзительно и смолкла. Затылком ударилась об
острую железную скобку для отскребанья грязи, вбитую на доске около
крыльца. И тогда же из избы донесся живой и требовательный плач ребенка.
Виркины глаза встрепенулись в последнем трепетаньи и погасли...
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 10.04.2002 13:36
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг