моего отца, равно как и традиции моей семьи в целом, ни объектом возмож-
ной критики, ни даже предметом критического осмысления.
В свете сказанного ясно, что мои мечты о футболе носили лишь отвле-
ченный характер, и даже в детстве я это внутренне осознавал. Все же эти
мечты были живучи, так как шли, по-видимому, из самых глубин моего ес-
тества, и даже повзрослев я с неизменной завистью взирал на Тони Миранью
- теперь уже чаще по телевизору - и гордился тем, что он мой бывший од-
ноклассник.
Еще я любил музыку, чем, впрочем, мало выделялся среди своих
сверстников. Правда, в отличие от них, я понимал не только современную,
но и классическую музыку. Последним я был обязан исключительно дяде Ро.
Здесь необходимо сделать некоторое отступление.
Дядя Ро был младшим братом моего деда по отцу. Таким образом, я при-
ходился ему внучатым племянником. Все наши родственники находили его
странным. Моя мать считала дядю очень одиноким и несчастным человеком и
с детства приучила меня навещать его не реже одного раза каждые две не-
дели. Я всегда ходил к дяде один - он жил недалеко, всего в двух кварта-
лах - и не было случая, чтобы я застал у него кого-то еще. Он и впрямь
был одинок. Мой отец никогда не препятствовал этим визитам, но и не по-
ощрял их; он считал дядю Ро душевнобольным и не скрывал этого. Поначалу
посещать дядю являлось для меня лишь семейной обязанностью, но постепен-
но я привязался к старику и теперь думаю, что многим ему обязан.
Дядя Ро действительно был человеком странным. Насколько мне известно,
он никогда не был женат, и детей у него не было. Я никогда не задавался
вопросами, - на что он жил, или чем он занимался в молодости. Скорее
всего, он всегда был рантье. Во всяком случае, коммерция его абсолютно
не интересовала.
Мы мало беседовали; обыкновенно дядя не приставал ко мне с расспроса-
ми, но если он интересовался чем-то, глаза его выражали участие, стран-
ным образом сочетавшееся с его всегдашней отрешенностью. Однако, чаще
всего мы общались молча; сидели друг против друга и слушали классическую
музыку. Таким дядя Ро мне всегда и представляется - молчаливым, отрешен-
ным, сидящим в низком глубоком кресле, в окружении старой мебели из ка-
рельской березы и богатств, стоимость которых взялся бы определить разве
что мой отец. Дядя Ро располагал, как я теперь понимаю, уникальным соб-
ранием редких музыкальных записей, интереснейшей библиотекой, коллекцией
полотен старых мастеров...
Над его креслом висел холст Рубенса.
- Рубенс - это хорошо, - веско произнес мой отец, когда я рассказал
ему об этом. - Рубенс - это бизнес.
Мне тогда было лет двенадцать-тринадцать, и я с умным видом повторил
фразу отца в свой следующий визит к дяде Ро. Старик ничего не сказал,
только явственно поморщился. Лишь с годами я до конца разобрался в этой
заочной перепалке между моими родственниками, но интуитивно высоту дяди
ощутил уже в тот вечер. Мы никогда с ним больше не обсуждали этот воп-
рос; он вообще не говорил впредь со мной о живописи. Быть может, помнил
тот эпизод.
Зато мы всегда слушали музыку, и с тех пор я люблю Шуберта...
И еще я всегда любил книги. Родители меня в этом не поощряли, хотя
книги в нашем доме имелись. Я читал дома, посещал библиотеку, изредка
трепетно листал книги у дяди Ро. К его коллекции я испытывал особое поч-
тение, но уносить книги из своего "святилища" дядя не разрешал. Я часто
посещал магазин "Букинист" и любил ездить в "Дом книги". Мне нравилось
не читать книги и не владеть ими, меня просто радовало, что они сущест-
вуют. Гораздо позже, уже взрослым, я обнаружил такую же мысль в дневни-
ках Кафки.
Можно за всю жизнь не написать ни одной книги, но быть писателем.
Ведь существуют же на свете ничего не создавшие инженеры, или програм-
мисты, не написавшие ни одной программы. Теперь мне кажется, что я был
писателем чуть ли не с рождения. Читая любую книгу, я всегда мысленно
представлял самого себя в роли ее автора, как бы примеривался к мас-
терству. Так постепенно возникло и оформилось желание писать. Это случи-
лось еще в студенческие годы, но тогда многое отвлекало. Мне еще предс-
тояло созреть, дождаться момента, когда желание писать перерастет в пот-
ребность.
Еще в школьные годы я обладал ладно подвешенным языком, а также раз-
витым логическим мышлением несколько нигилистического характера, что по-
рой приводило в ярость учителей, зато придавало мне вес в глазах товари-
щей. И долго еще, вплоть до моего литературного становления, этот авто-
ритет, завоеванный в среде школьных приятелей, оставался моим единствен-
ным объективным достижением, никак не зависевшим от происхождения.
Но и при этом нельзя сказать, что в школе я был окружен закадычными
друзьями. Сегодня многие интересуются моими школьными взаимоотношениями
с Кохановером. Могу припомнить, что в те годы он часто оказывался моим
собеседником, и мы оба получали от этого известное удовольствие. Не бо-
лее того.
Школу я закончил весьма успешно, хотя - ничего грандиозного (что бы
там сейчас ни писали!), и в ... году - то есть, как и положено, восем-
надцати лет от роду - очутился в Дарси.
Этот старейший и благороднейший оплот учености и практической пользы
на самом деле много хуже своей репутации и давно уже стал типичным при-
вилегированным заведением, выродившимся именно вследствие своей привиле-
гированности. Там учатся отпрыски богатых семейств, реже - особо одарен-
ные юноши и девушки, фактически пожертвовавшие своими способностями в
угоду престижу, хотя, пожалуй, поистине талантливый человек выплывает
даже в самом прогнившем болоте. Плата за образование велика чрезмерно,
однако для многих богатых родителей престиж как раз в том и заключается,
чтобы выложить кругленькую сумму за обучение своих чад.
Помимо взимания упомянутой платы ректорат Дарси озабочен лишь внешни-
ми атрибутами - такими как правительственные отличия, спортивные рега-
лии, возведение новых корпусов, видимость грандиозных факультативных за-
нятий. Известное внимание уделяется также религиозности студентов, хотя,
конечно, лишь показное. В целом, питомец Дарси предоставлен самому себе
и волен делать все, что ему заблагорассудится. В определенные часы чита-
ются определенные лекции, которые он может посещать, если хочет. Требу-
ется лишь сдавать в конце семестра оговоренные программой экзамены, хотя
и их расписание весьма размыто и, уж во всяком случае, обязательно не
для всех.
Как известно, университет Дарси расположен в маленьком одноименном
городке в центре страны. Городок этот живописен, но довольно скучен, хо-
тя в условиях описанного выше вольного существования молодые люди в
большинстве своем находят себе развлечения и посреди этой скуки. При
этом, наиболее колоритным в Дарси увеселительным заведением зарекомендо-
вал себя огромный пивной бар "У Аталика", разместившийся в трехстах ша-
гах от инженерного корпуса. Я провел "У Аталика" множество дней и теперь
вспоминаю их не без удовольствия, а если те дни были беспутны, то такова
была плата за пребывание в Дарси, совершенно не соответствовавшее моим
наклонностям и способностям.
На последнем замечании стоит, пожалуй, остановиться поподробнее.
Еще в школьные годы при желании можно было заметить отсутствие у меня
какой бы то ни было расположенности к техническим дисциплинам. Повторяю:
при желании. Другое дело, что этого желания никто не проявлял. А жаль.
Теперь я полагаю совершенно необходимым для каждого юноши максимально
серьезно анализировать свои способности и наклонности и в соответствии с
этим выбирать себе дорогу в жизни. Пренебрежение столь естественным пра-
вилом закономерно оборачивается пьяной беспутной жизнью, потерянными го-
дами и даже длительным интеллектуальным застоем. Такое к сожалению слу-
чилось со мной. Избрав ложный путь, я незаметно для самого себя потерял
самоуважение, вследствие чего бездарно распоряжался как своим временем,
так и отпущенным мне природой интеллектуальным потенциалом. Понял я это
лишь значительно позже, а ведь тысячи людей не реализуют себя из-за нес-
пособности понять это вовсе. Набив немало шишек, я в конце концов сумел
разобраться в самом себе и кое-чего добиться. Известную пословицу - луч-
ше поздно, чем никогда - трудно проиллюстрировать убедительнее.
Все сказанное еще отнюдь не означает, что плохо было "У Аталика". Я
до сих пор питаю нежные чувства к сарделькам с кислой капустой, причем
именно в том виде, как их подавали "У Аталика", да и "то" пиво по сей
день остается в моей памяти самым вкусным.
"У Аталика" нередко случались шумные застолья с участием сотни и бо-
лее студентов - с пылкими юношескими словоизлияниями, с "дуэлями на кан-
делябрах"; и я почти неизменно становился участником подобных пиршеств.
Но еще чаще я приходил "к Аталику" один, что, по правде сказать, мне
нравилось гораздо больше; с юности я ощущал тягу к одиночеству и любил
помечтать.
Особое место в моих воспоминаниях занимает один старик, подлинного
имени которого я так никогда и не узнал; "У Аталика" его все называли
Гамбринусом.
Не было случая, чтобы, придя "к Аталику", я не застал там Гамбринуса.
Старик словно слился с баром, стал частью его интерьера, причем колорит-
ной частью колоритного интерьера. Как правило, он сидел в одиночестве за
одним и тем же маленьким столиком в углу зала. Лишь изредка он подсажи-
вался к молодежи; еще реже звал кого-нибудь за свой столик. Пожалуй, я
чаще других "гостил" за этим столиком; старик относился ко мне с неиз-
менной теплотой.
Он был мудр - теперь я осознаю это отчетливей, чем прежде. Мне кажет-
ся, он угадывал мое истинное предназначение. Во всяком случае, со мной
он часто заводил разговоры об искусстве. Его любимыми писателями были
Лермонтов и Кафка. Из просветителей он особо ценил Дарвина. Маркса он
находил интересным, но неубедительным. "Люди никогда не смогут быть
счастливы в единении, потому что в большинстве своем они ненавидят друг
друга," - эту мысль я слышал от Гамбринуса неоднократно. Мудрый был ста-
рик.
Он никогда не посвящал меня в подробности своей биографии. Я до сих
пор не понимаю, что он делал в Дарси.
- Я давно знаю это заведение, - сказал он мне однажды, указывая рукой
в сторону высотных университетских корпусов. - Должен заметить, что ни-
когда от него не было ни малейшего толку.
Трудно сказать, что понимал под "толком" Гамбринус, но если своим за-
мечанием он пытался указать мне, что в Дарси я лишь напрасно теряю вре-
мя, то он был абсолютно прав. Пожалуй, из всех студентов Дарси один лишь
несчастный Робби Розенталь был еще меньше способен к инженерному мышле-
нию, нежели я. Но о Робби мне сейчас не хочется вспоминать. Может в дру-
гой раз...
Невзирая на сказанное, учился я совсем недурно. Благодаря хорошей
"моторной" памяти я успешно сдавал экзамены и - столь же успешно - в тот
же вечер напрочь забывал все "У Аталика", что, вероятно, и к лучшему,
поскольку всерьез осваивать инженерное ремесло было бы делом для меня
совершенно безнадежным.
Вспоминая студенческие годы, стоит еще, наверное, упомянуть о моей
женитьбе. Произошло это, правда, в самом конце, уже на шестом курсе, а
потому на моих впечатлениях о студенческой жизни почти не отразилось.
Женился я на известной в Дарси красавице по имени Лиса Денвер. (Теперь
меня часто спрашивают, не приходится ли она родственницей популярному
композитору. Увы!)
Упомяну еще о появлении в Дарси уже набиравшего поэтическую славу Ко-
хановера. Он приезжал на несколько дней и выступал в университете, в
студенческом общежитии и в городском клубе. В Дарси его ждал подлинный
триумф "по непрофессиональной линии": он и в школьные годы слыл порядоч-
ным казановой, познав же вкус славы стал и вовсе неотразим. Студентки,
словно спелые яблоки, валились к нему в постель, сраженные раскатами его
красноречия. Мы только диву давались, слушая "У Аталика" его рассказы:
за четыре-пять дней Кохановер достиг большего успеха, чем едва ли не лю-
бой из нас за всю свою студенческую карьеру. Завтракал он ежедневно "У
Аталика", затем где-нибудь выступал, потом обедал "У Аталика", после че-
го заезжал в студенческое общежитие и вскоре возвращался оттуда в свой
отель с очередной жертвой; при этом пару часов спустя его уже снова ви-
дели в студенческом общежитии.
Закончив университет, я вернулся в Армангфор, где получил престижное
для выпускника - хотя, конечно, скромное для сына господина Р. - место
начальника технологического отдела на крупной судостроительной компании
"Корабел". Папаша, конечно, постарался: я уже упоминал, что он считает
полезным начинать карьеру с самых низов. Теперь мне полагалось отслужить
для виду пару лет, затем с божьей - или с отцовской - помощью получить
небольшое продвижение, а еще чуть позже - быть введенным, наконец, в
круг деловых людей и блистательной карьерой продолжить славные семейные
традиции.
Первый день службы - знакомства, ноги опытных, давно покинувших сту-
денческую скамью сотрудниц, легкий запах канцелярской утвари, незнакомый
вид из окна кабинета. Первый день пролетел мигом; скука началась со вто-
рого. А через месяц скука переросла в отвращение, и раздражало уже все -
и вид из окна, и запах канцелярской утвари, и собственная подпись на
"деловых" бумагах, и даже преданный взгляд толстенькой, чуть перезрелой
инженерши, назойливо напоминающий, что я - ее непосредственный на-
чальник, сын известного в городе босса, а может быть даже - и скорее
всего, как мне во всяком случае тогда казалось - просто интересный моло-
дой человек.
Время от времени подчиненные клали на мой стол какие-то проекты, пап-
ки с чертежами. Требовалась моя подпись, чтобы дать этому хламу путевку
в жизнь. Обычно я подписывал не глядя, а если и имел неосторожность
взглянуть мельком на чертежи, то испытывал при этом гадливое чувство и
нередко думал о том, что на инженерных работах в силу их невыносимости
следует использовать заключенных.
Мне все трудней становилось проводить полный день на службе, и почти
ежедневно после полудня я скрывался на пару часиков в уютном "д`Арманта-
ле" (благо, недалеко), где лиловый кельнер Флоризель, едва завидев меня,
уже спешил к моему столику с дюжиной устриц и большой запотевшей рюмкой
сильно охлажденной русской водки. Такое времяпрепровождение я называл
"северной сиестой" и находил его приятным, однако грустные мысли о бе-
зысходности моего существования одолевали меня все чаще и сильнее.
Отец, в присутствии которого я однажды проявил свою неудовлетворен-
ность, принялся убеждать меня, что вскорости я займу подобающее положе-
ние, вследствие чего горизонты моего видения значительно расширятся, и
появится - не может не появиться - интерес к "настоящей" работе. Я слу-
шал отца рассеянно и жалел, что вообще завел с ним этот бесполезный раз-
говор, поскольку уже знал о своей органической неспособности оценить
прелести "настоящей" работы и понять разницу между "подобающим" и "непо-
добающим" положением.
Выходные я теперь нередко проводил за покером у Квачевского, чему Ли-
са не противилась, - возможно она находила для себя удобным мое от-
сутствие, а быть может наивно полагала, что у Квачевского я встречаюсь с
"нужными" людьми. На самом деле у Квачевского собирались разные люди, но
наибольшее восхищение у меня вызывал стиль жизни самого Квачевского -
веселого старого холостяка, рантье, превратившего собственный особняк в
некое подобие игорного дома для знакомых.
У возможного читателя этих моих записок (хотя я не планирую их к пуб-
ликации) может сложиться впечатление, что в ту пору я стремился к без-
делью. Не совсем так. Во-первых, я не был уверен, что бездельником можно
считать Квачевского, как никак организовавшего приятный досуг для своих
многочисленных знакомых. Во-вторых, я считал отнюдь не бесспорными
представления моего отца о "настоящей" работе. Иные, чем он, понятия на
сей счет имели, скажем, "левые", которых я находил во многом правыми
(забавный каламбур!). Думаю, что именно те мои искания и сомнения и при-
вели меня в конце концов к серьезному литературному труду.
Пока же, почти ежедневно посиживая в "д`Армантале", постоянно угнета-
емый необходимостью вернуться оттуда в опостылевшее здание "Корабела", я
невольно возвращался мыслями "к Аталику", где можно было беззаботно про-
сидеть весь день, попивая пиво и ни о чем особо не беспокоясь. Я часто
думал так, хотя понимал, что первопричину моих теперешних затруднений
следует искать именно в моей беспринципности студенческих лет. Я стал
одной из многочисленных жертв широко распространенного в век научно-тех-
нической революции стереотипа, когда молодые люди, часто под влиянием
родителей, не задумываясь избирают дорожку, сулящую им техническое обра-
зование, и лишь позже начинают понимать, что путь этот совершенно не со-
ответствует их способностям и внутренним потребностям. И страдают от
этого все - и люди, разменявшие свою юность на медяки, и искусство, не-
добравшее талантов, и даже сами технические науки, структуры которых пе-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг