Этот язык неизвестен науке, кроме упоминания о нем несколькими мистиками
вроде Блаватской.
- Я подумаю об этом.
В этот момент я понимаю, что мы пришли. И еще я понимаю, что если она
сейчас попрощается, то я уже не смогу ее удержать, а удержать можно
только одним способом, если не применять силу, конечно. И я применяю...
первый способ.
- Вот вы сейчас уйдете, и мы больше никогда не увидимся. А ведь и у
вас, и у меня останутся вопросы, на которые только мы можем ответить
друг другу.
Она внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и все же произ-
носит:
- Например?
- Например, мой сон.
- Но ведь это твой сон.
Я не знаю, что ей сказать. Она мысленно удаляется, а я не нахожу
слов. Белая ночь заканчивается быстро, и в голубых радужках глаз стоящей
передо мной девушки я вижу синие стрелки, подсвеченные чистым утренним
небом. Будто сомнамбула, монотонно вспоминаю слова художника: "Огромные
голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный стог на голове,
взбитый как львиная грива, рост... едва ли Ветер был на пять сантиметров
выше - все это в отдельности было любопытным и необычным для его мест,
где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили генетической
основой. Поражало другое - пропорции. Мера была во всем: овал лица ком-
пенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились к еле заметным
под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озе-
ро".
Она молчала. Трудно, ох, как трудно, вот так сразу, пустить к себе в
жизнь еще полчаса назад незнакомого тебе человека. Я ждал ее выбора, и
она его сделала.
- Как вас зовут? - Любопытно, что обычно люди переходят от "вы" к
"ты", тут же все было наоборот. Я понадеялся, что она решила начать наши
отношения с белого листа.
- Алексей.
- А я думала Ветер, - она улыбнулась.
- Ветер - это тот самый Императорский художник, а полное его имя Ве-
тер Небес.
- Поэтично, хотя для индейцев в порядке вещей.
- Да, наверно. Никогда не был индейцем, - сострил я и полез с
дальнейшими расспросами: - А как зовут вас?
Она стушевалась. И я подумал, что зовут ее, что-нибудь вроде Фроси.
Оказалось еще интересней.
- У меня странное имя для девушки. Вася.
Я мог бы посмеяться, но меня ведь учили не только хорошим манерам.
Поэтому я ответил:
- Почему-то в жизни все парадоксально. Красивое ходит об руку с урод-
ливым, смешное - с возвышенным. Ведь Василиса - удивительное имя, но оно
же и Вася. Поэтому вы вмещаете в себя два полюса этого мира, а значит,
саму жизнь.
Она снова рассмеялась.
- Боже, какая сложная философия. Но вы первый, кто так быстро сообра-
зил. Мое имя - своеобразный тест на глупость. Вы получили пять из пяти.
Поздравляю!
- У нас все ходы просчитаны и записаны, - буркнул я и поинтересовал-
ся: - А многие получали пятерки?
- А вот это уже вторжение в частную жизнь, - поставила она меня на
место.
- Виноват, исправлюсь! - по-военному отчеканил я, вызвав снова ее
улыбку. - Хотя я только тем и занимаюсь последний час, что вторгаюсь в
вашу жизнь.
- Ладно, лучше скажите мне, что вы-то делаете на улице ночью?
Надо сказать, что я совершенно забыл о своем положении, и вопрос де-
вушки заставил меня не только вспомнить о Косте и черных джипах, но и
лихорадочно выдумывать что-нибудь правдоподобное. Однако мимика моего
лица уже сделала свое дело, и я увидел, что в глазах Василисы усилился
бриз.
- Надеюсь, вы не совершили какого-нибудь преступления?
- Пока нет. Врать я не хочу, а история моего бомжевания довольно
длинна и не очень интересна.
- Мне кажется, что вы все-таки врете, - она была бескомпромиссна, - а
мы вроде бы говорим сегодня только правду. Или нет?
Я посмотрел ей в глаза, думая одновременно, что втягивать ее в игру,
где правила неизвестны даже мне, а людей уже убивают, опасно.
Но она, словно прочитав мое самое сокровенное желание, сказала:
- Хорошо. Может, я и ошибаюсь в очередной раз в жизни, но... идемте
ко мне пить кофе. Там все и расскажете. - Повернулась и пошла к подъез-
ду. Я не шевелился. Ответственность перед ней не позволяла мне идти, хо-
тя я безумно хотел этого. На пороге подъезда она удивленно обернулась.
- Что-то не так?
Я подошел. Надеюсь, мои глаза были красноречивей слов.
- Я, наверное, полный идиот. Я очень хочу пойти, но я действительно
оказался в ситуации, в которую просто не имею права вас втягивать. Даже
рассказывать о ней не имею права. Ради вас же самой.
- Послушайте, - бриз начал переходить в шторм, - это удивительно. По-
лучается, что я вас уговариваю пойти ко мне пить кофе. Это уже наглость.
Ведь это вы мне говорили о том, что мы не случайно встретились. И еще:
мне все время кажется, что я вас где-то видела. Где?
Я был слегка ошеломлен ее напором и поэтому просто сказал:
- Я - репортер. Вы могли видеть меня по телевизору.
Она молча глядела на меня, словно что-то высчитывая, и я не совсем
понял ее взгляд. Там было и узнавание, но, кроме него, появилась ка-
кая-то жесткость. И я не знал, что это. Зато она коротко подытожила:
- Идемте.
И я пошел.
Это была обычная двухкомнатная "хрущеба", хотя в ней была сделана пе-
репланировка и комнаты оказались изолированными.
Василиса усадила меня в кресло, а сама отправилась на кухню готовить
кофе.
Я огляделся. Ничего особенного: шкаф, складной диван, кресло, книжные
полки. Мое внимание привлекла фотография, висевшая на стене. Я встал и
прочитал надпись, сделанную на английском языке: "Фотография модели Тео-
тиуакана, выполненная сотрудниками Национального музея антропологии го-
рода Мехико".
Позади раздались шаги и голос хозяйки:
- Черт, обрезалась.
Я посмотрел на ее палец, где проступила кровь, и в моей памяти воз-
никла красная пирамида, а вместе с ней и жертвы Легенды.
- Больно?
- Да нет, чепуха. Что вас так заинтересовало?
- Это Мексика? - спросил я, кивая на фотографию.
- Да. Город, строительство которого относят к ольмекам, жившим за
несколько тысячелетий до нашей эры. А что?
- Город, который мне снился.
- Что, это он?
- Нет, но очень похож.
- Может, тогда вы напишете еще одну диссертацию на тему предназначе-
ния пирамид и их строительства? - Она снова была саркастичной, но на
этот раз мне почудилось, что в ее словах не было прежней доброжела-
тельности. В чем дело? Или показалось?
- Я этого не знаю. До конца не знаю. Знаю только, что использовались
они не для погребения фараонов, а представляли собой своеобразные заводы
по перемещению душ и переливанию крови.
- Хм, вот как. - В ее глазах снова возник интерес, и мои сомнения от-
летели прочь. - Как же все это происходило?
Я описал то, что видел во сне. Василиса часто задавала вопросы, на
которые до этого я никакого внимания не обращал. Ее интересовало все:
надписи на стенах, одежда, язык, назначение предметов и еще куча всякой
белиберды, как будто она сама собиралась писать диссертацию. В конце
концов, она заключила:
- Ну и ну. Настолько правдоподобно, что я сама начинаю заражаться
мистикой. Интересно, что известные науке факты совпадают с вашим описа-
нием. Но главное: многие загадки вдруг обретают смысл, хотя и дикий для
нашего сознания, но, возможно, вполне оправданный с точки зрения людей
той эпохи. Впрочем, время, которое вы описываете, не совсем принадлежит
ольмекам, а кому - я затрудняюсь сказать.
Она посидела в задумчивости несколько минут и потом сказала то, чего
я давно ждал и очень надеялся, что это забудется:
- Теперь рассказывайте, что у вас произошло.
Если до этого она сидела в кресле против меня, свесив ноги, то теперь
взобралась на него целиком, и из его глубины на меня глядели только ее
глаза. Она готова была слушать.
Я снова начал рассказывать, но теперь меня не перебивали.
Когда я закончил, она не изменила своего положения, как кошка, уютно
свернувшаяся в клубок, и сидела так минут пять, не говоря ни слова. По-
том встала, коротко сказав:
- Вы спите в этой комнате. Белье и одеяло в шкафу. Я - в душ. Спокой-
ной ночи, - и вышла.
Я остался один, не зная, как на все это реагировать. Мои сомнения
вернулись. Тон был холодный, да и глаза не лучше. Она вела себя так, как
будто изучает меня, и - главное - что-то знает. Что? Кто она такая, кро-
ме того, что историк? Да историк ли? Впрочем, об ольмеках она что-то
знала. Вряд ли те, на танках, стали бы засылать ко мне кого-то, да еще с
таким совпадением интересов. Ведь сон мне приснился только сегодня. Не
контролируют же они сны, черт возьми!
Тогда, что?
Я слышал, как она вышла из душа. Заглянув в мою комнату уже в халате
и в чем-то вроде чалмы на мокрой голове, в которой показалась мне просто
королевой, бросила:
- Ко мне не приставать, - и скрылась.
Вот так. Просто и отчетливо. Впрочем, я и не собирался приставать,
только этого мне не хватало. Я постелил и снова провалился в древность.
4.
Кисть художника медленно опускалась вдоль лица Полной Луны. Меж сжа-
тых губ Ветра едва виднелся кончик языка, выражавший усердие. Он всегда
немного высовывал язык, когда был увлечен. А этот портрет был первым
случаем, когда художник все время оставался недоволен. То здесь не так,
то там. Ученики, окружавшие его вначале работы, потеряли к ней интерес и
уже четыре дня занимались своими делами. Ветер этого не замечал.
Уже в который раз за эту неделю он вздохнул, посмотрел на холст, за-
тем на оригинал, сидевший перед ним на фоне Цеха Реинкарнации, и гневно
пнул ногой ведро с водой, стоявшее рядом.
- Не могу, - сказал он, - не понимаю!
- Стоит ли так переживать? - произнесла девушка. - У тебя все полу-
чится со временем. Отец говорит, что ты еще слишком молод, и тебе недос-
тает терпения, хотя то, что ты уже сделал, он считает гениальным.
- Да-да. Но то, что уже сделано, - не в счет. Каждая новая работа
заставляет учиться заново. Можно быть гениальным в старых вещах, а в но-
вых... А-а, - Ветер махнул рукой и сел на табурет. - Иди сюда. - Полная
Луна подошла. - Вот смотри, видишь этот цвет? Я не могу изменить его, не
хватает нежности. Я уже смешивал все что можно.
- Попробуй добавить старое яйцо, - раздался голос позади художника.
Ветер обернулся. Перед ним стоял, разглядывая портрет, отец девушки.
- Тухлое, что ли? Ты шутишь, Серебряный Медведь?
- Отнюдь. Хотя говорю я не о тухлом яйце, а о желтке яйца, из которо-
го скоро вылупится цыпленок. У людей Легенды другой цвет кожи, поэтому
поверь мне - уж я-то знаю как рисовать белокурых красавиц, - старик ус-
мехнулся в бороду.
Ветер задумался.
- Что ж, может, ты и прав. Он довольно нежен.
- Послушай меня, - Серебряный Медведь изменил интонацию, - мы здесь
уже три недели, и я знаю, что про нас не забыли.
Художнику не нравились эти разговоры, которые старик затевал уже не в
первый раз, тем более что они отвлекали его от портрета. Но приходилось
слушать, ведь тот был старше, а кроме того, и это было самым главным,
приходился отцом Полной Луне.
- Если ты любишь мою дочь, - продолжал Медведь, - а я вижу, что это
так, ты должен устроить нам побег. Жрецы не оставят тебя в покое. Ты им
мешаешь.
- Но есть еще Император, а я служу ему.
- Ты и вправду еще слишком молод и не понимаешь многих вещей. - Ста-
рик покачал головой. - Император - человек. Сколько бы при нем ни было
слуг, он одинок. Если его убрать - ничего не изменится, просто будет но-
вый Император. А жрецы - это система. Они безлики, и их много. Они умеют
и знают то, что недоступно простым смертным и даже Императору. Поэтому
люди их боятся даже больше, чем твоего покровителя.
- Ты считаешь, что Императору что-то угрожает? - насторожился Ветер.
- И откуда ты так много знаешь о Его Венценосности и жрецах?
- Я вижу, что он не доживет до Потопа. Но это будет его собственный
выбор. Жрецы лишь выполнят высшую волю, а значит, и волю Императора. А
знаю я так много оттого, что много учился, и много наблюдал за людьми, -
старик улыбнулся, - чего и тебе желаю.
Ветер задумчиво посмотрел на Серебряного Медведя и спросил:
- Если Император действительно погибнет, что будет? Ведь у него нет
наследников и заменить его не так просто, как ты говоришь.
- Эта сложность относительная. А начнется... - Старик ушел куда-то в
себя. - Я пока не вижу финала, но крови будет много, причем крови не во
благо. - Голос Медведя вдруг снова изменился и стал как будто моложе. -
Но хватит о грустном. Ты должен подумать о моих словах. Только времени у
тебя немного, знай это. Теперь же идите к водопадам, дети мои, отвлеки-
тесь, иначе ты у своего холста посинеешь и перестанешь быть кому-нибудь
нужным. - Он снова улыбнулся.
Ветер вместе с Полной Луной вышли из дома, сложенного из камней и
расположенного в престижном городском квартале. Не спеша они направились
в сторону горного хребта, который особенно привлекал Императорского ху-
дожника.
- Как ты думаешь, почему отец так боится за нас? - спросила девушка.
- Ведь до сих пор ничего не случилось.
- Тебе видней, - отозвался тот, - вы же не признаетесь, кем он был на
родине.
- Да, он особенный человек. Поэтому я и не могу говорить о том, кем
он был. Это опасно для всех нас.
- Даже для меня?
- Да, даже для тебя.
- Странно.
- Забудем об этом. - Полная Луна обернулась вдруг к художнику и спро-
сила, глядя в глаза: - Ты действительно любишь меня?
Ветер смутился из-за резкого перехода к столь интимной теме, но теп-
лые чувства победили неожиданность:
- Я действительно люблю тебя с первого взгляда, даже нет, не взгляда,
не то... Я еще не видел тебя, а уже шел к тебе, уже знал, что ты моя
судьба.
- Удивительно... - откликнулась девушка на его слова, - вот ты гово-
ришь отец странный, а ведь, когда мы входили в город, он сказал, что
здесь меня ждет моя судьба.
- Вот как? Интересно. И что же?
- Я решила стать твоей женой, - она смущенно помолчала и добавила: -
кажется, решила.
Ветер, едва не подпрыгнув от радости, тут же встревожился:
- Как это, "кажется"?
- Ну, решила, решила.
Художник хотел ее обнять, прижать к себе, но в этот момент из-за ва-
луна с криком выпрыгнул брат Луны:
- Ага! Попались?
- Господи, Медвежий Рык, ты напугал меня, - бросила девушка.
- Хм, я еще и пострашнее бываю, - сказал юноша со смехом, а потом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг