Страшная, нестерпимо грохочущая темнота обрушилась на них вместе с
содроганием стен и швырнула их наземь, как котят.
ТЕНЬ НА СТЕНЕ
Территория Днепровского научного института вместе с прилегавшей к ней
частью парка была оцеплена, по шоссе пропускали только машины сотрудников
и аварийных команд. Пожар потушили сравнительно быстро. Очевидно, часть
пламени была сбита взрывом. По лужайкам и асфальтированным дорожкам,
проверяя зараженность местности радиацией, ходили люди из аварийных команд
в темно-серых, холодно поблескивающих комбинезонах и капюшонах из толстой
резины, в одинаковых уродливых масках противогазов. На груди у них висели
небольшие зеленые ящички - индикаторы радиации. Аварийщики неправильным
кругом сходились к основанию корпуса.
Утро начиналось сильным и холодным ветром. Он схватывал лужи на
асфальте морщинистой корочкой льда, качал деревья, рвал облака и гнал их
клочья к Днепру. Корпус возвышался обожженной десятиэтажной клеткой из
горизонтальных бетонных перекрытий и стальных переплетов пустых оконных
рам. Он слегка осел одной стороной и накренился; если поднять голову к
быстро бежавшим облакам, то казалось, что это большой океанский пароход
сел на мель и покинут всеми.
Через несколько часов было установлено, что в семнадцатой лаборатории,
в основании левого крыла корпуса, произошел взрыв, сопровождавшийся
сильным выделением тепла и радиоактивного излучения. Однако по силе
фугасного действия она соответствовала всего лишь авиабомбе крупного
калибра:
полторы-две тонны тротилового эквивалента.
Все это доложил Александру Александровичу Тураеву молодцеватый
инженер-аварийщик со светлыми усиками на красном от холодною ветра лице -
начальник команды. Александр Александрович неловко по-штатски сутулился
перед ним.
- Радиоактивная опасность во дворе незначительна. Отсутствует радиация
в остальных частях корпуса и во вспомогательных зданиях. В семнадцатую
лабораторию мы проникнуть не могли из-за сильной радиации воздуха и самого
помещения. Установлены и работают воздухоочистительные устройства. Причины
взрыва еще неизвестны. Человеческих жертв не обнаружено... - Окончив
доклад, начальник команды спросил: - Разрешите продолжать работу?
- Да-да! Пожалуйста, идите. Однако вот что: пока ничего решительного,
пожалуйста, не предпринимайте... без моего... э-э... указания. - За четкой
напористостью рапорта академик Тураев все же смог уловить, что инженер
далеко не тверд в ядерных исследованиях. - Дело-то, видите ли, очень
необычное...
- Слушаюсь! Ждать вашего приказания! - Начальник команды повернулся и
хотел выйти.
- Погодите. Э-э... Скажите, пожалуйста, вы не догадались взять пробы
воздуха для анализа радиоактивности?
Инженер смешался и развел руками:
- Не учел, товарищ академик... Прикажете взять?
- Теперь уже поздно, пожалуй. Впрочем, возьмите... В разбитые окна
кабинета в административном корпусе свирепо задувало. За столом сидел
Александр Александрович, в плаще, положив озябшие синие руки на стол
"Человеческих жертв не обнаружено..." Перед ним лежали только что
принесенные из проходной два табельных жетона. Треугольные кусочки
алюминия с дыркой для гвоздя и цифрами: "17-24" - жетон Ивана Гавриловича
Голуба и "17-40" - жетон Сердюка.
Края округлились от многолетнего таскания в карманах.
Александр Александрович чувствовал душевное смятение и растерянность и
никак не мог справиться с этими чувствами. Разное бывало, особенно в
первые годы крупных ядерных исследований: люди, по своей неопытности или
от несовершенства защиты, заражались радиоактивной пылью, попадали под
просачивающиеся излучения ускорителей. Иногда выходили из управления
реакторы. Это были аварии, несчастные случаи, но это были понятные
несчастья... А сейчас? Тураев чувствовал интуицией старого исследователя,
что случилась не простая авария. За этой катастрофой таилось что-то
огромное, не менее огромное, чем нейтрид. Но что? С глухой, завистливой
печалью чувствовал он, что не ему, восьмидесятилетнему старику, предстоит
вести эти исследования: здесь нужна сила, бешеное напряжение мысли,
энергия молодого воображения. Голуб и Сердюк! Что ж, они погибли как
солдаты. Такой смерти можно только позавидовать. А ведь именно Иван
Гаврилович сейчас так нужен для расследования этой катастрофы, которую он
вызвал и от которой погиб. У него была и сила, и страстность
исследователя, и молодая голова...
Александр Александрович отогнал бесполезные печальные мысли, положил
жетоны в карман и тяжело встал: нужно действовать. Он вышел во двор.
На асфальтированных дорожках и лужайках небольшими группами стояли
сотрудники. Они выглядели праздно среди тревожной обстановки - в синих,
желтых, коричневых плащах и пальто, в красивых шляпах - и, должно быть,
чувствовали это. Весть о том, что профессор Голуб и Сердюк находились в
лаборатории вчера вечером, в момент взрыва, передавалась вполголоса. Никто
ничего толком не знал.
- Сердюк? Так я ж его вчера видел, здоровался! - удивлялся басом
стоявший невдалеке от Тураева высокий, плотный мужчина. - Он вчера к нам в
бюро приборов счетчик частиц приносил ремонтировать!
Как будто это обстоятельство могло опровергнуть случившееся.
Прислонясь к дереву, плакала и беспомощно вытирала руками глаза
красивая черноволосая девушка - кажется, лаборантка из лаборатории Голуба.
Возле нее хмуро стоял светловолосый молодой человек с непокрытой
перебинтованной головой и в плаще с поднятым воротником - тот, который
вчера видел вспышку в семнадцатой из окна высоковольтной лаборатории...
По дороге в свой институт Николай Самойлов пытался, но никак не мог
осмыслить происшедшее. Только увидев покосившееся, ободранное взрывом
здание главного корпуса, серо-зеленые комбинезоны аварийной команды,
тревожные кучки сотрудников, он почувствовал реальность нагрянувшей беды:
"Ивана Гавриловича и Сердюка не стало! Совсем не стало!.."
Выйдя из машины, он снял шляпу, чтобы охладить голову ветром, да так и
стоял в раздумье перед скелетом корпуса, пока от холода и тоскливых мыслей
его тело не пробил нервный озноб. Что же случилось? Диверсия? Нет,
пожалуй...
Неужели то, о чем Иван Гаврилович говорил тогда, в парке, и чего он,
Самойлов, не хотел понять?
Николай увидел академика Тураева в легком распахнутом плаще, с
посиневшим морщинистым лицом и подошел к нему.
- Здравствуйте, Александр Александрович! - Он пожал сухую, старческую
руку.
- Я привез два нейтрид-скафандра для... - Не найдя нужного слова, он
кивнул в сторону разрушенного корпуса. Помолчал. - Думаю, что в
лабораторию идти нужно мне. Я знаю положение всех установок, я хорошо знаю
скафандры. - И, замявшись, добавил менее решительно: - Я ведь почти два
года работал у Ивана Гавриловича...
Тураев смотрел на высоченного Самойлова, подняв голову вверх,
внимательно и даже придирчиво, будто впервые его видел. Они нередко
встречались и в институте, и на нейтрид-заводе, и на конференциях, но
сейчас отсвет необычайности лежал на этом молодом инженере, как и на всем
вокруг...
Высокий, чуть сутулый, продолговатое смуглое лицо с крупными чертами;
лоб, перерезанный тремя продольными морщинами; ветер растрепал над ним
светлые прямые пряди волос; хмурые темные глаза; все лицо будто окаменело
от холода и горя. "Молод, силен... Да, такому это по плечу. Сможет и
узнать и понять... Эх, хорошо быть молодым!" Не зависть, а какое-то
светлое отцовское чувство поднималось в Александре Александровиче.
Помолчав, он сказал:
- Что ж, идите, если не боитесь... Только одному нельзя, подберите себе
ассистента.
- Ассистента? Хорошо, я сейчас спрошу у наших инженеров.
Самойлов повернулся, чтобы идти, но в это время знакомый взволнованный
голос окликнул его:
- Николай, подожди!
К нему подходил Яков Якин, хмурый, решительный, с белой повязкой на
лбу. Они поздоровались.
- Что это у тебя? - показал Самойлов на повязку.
- Собираешься идти в семнадцатую? - не отвечая, спросил Яков.
-Да...
- Возьми меня с собой.
- Тебя? - поразился Николай. Неприятно подумалось: "Славы ищет?" - Что
это тебе так захотелось?
- Понимаешь... Я видел все это... Вспышку, Голуба, Сердюка, - сбивчиво
забормотал Якин. - Я тебе хорошо помогу. Тебе там трудно будет понять...
Труднее, чем мне. Потому что я видел это! Понимаешь? Больше никто не
видел, только я... Из окна своей лаборатории. Понимаешь? Я уже пытался
пройти, сразу...
- Так про это ты сможешь просто рассказать, потом... - Самойлов
помолчал. - А в лабораторию мне бы нужно кого-нибудь... - он запнулся, -
понадежнее.
Эго слово будто наотмашь хлестнуло по щекам Якова; в них бросилась
кровь. Он вскинул голову:
- Слушай, ты! Ты думаешь... Только ты такой хороший, да? - Голос его
зазвенел. - Неужели ты не понимаешь, что со мной было за эти годы?
Думаешь, я и теперь подведу, да? Да я... А, да иди ты к... - Он отвернулся.
Николай почувствовал, что обидел Яшку сильнее, чем следовало. "Тоже
нашелся моралист! - выругал он себя. - Сам-то немногим лучше..."
- Слушай, Яша! - Он взял Якова за плечо. - Я не подумав сказал. Беру
обратно слово! Слышишь? Извини...
Яков помолчал, спросил, не оборачиваясь:
- Меня берешь с собой?
- Беру, беру... Все! Пошли за снаряжением...
По дороге к машинам Николай внушительно поднес кулак к лицу Якина:
- Ну, только смотри мне!
Яков молча улыбнулся.
Натягивая на себя тяжелый и мягкий скафандр, покрытый нейтридной
пленкой, Яков негромко спросил:
- Коля, а от чего он предохраняет?
- От всего: он рассчитан на защиту от огня, от холода, от радиации, от
вакуума, от механических разрывов... В прошлом году я в таком скафандре
бродил по луже расплавленной лавы. Так что не бойся...
- Да с чего ты взял, что я боюсь?! - снова вспылил Якин.
На этом разговор оборвался. На них стали надевать круглые шлемы с
перископическими очками. Высокий плотный инженер из бюро приборов - тот,
который недавно удивлялся, что Сердюка, которого он вчера видел, нет
больше в живых, - проверил все соединения и стыки, ввинтил в шлемы
металлические палочки антенны. Николай включил миниатюрный
приемо-передатчик - в наушниках послышалось сдержанное дыхание Якина.
- Яша, слышишь меня?
- Слышу. - Якин повернулся, медленно кивнул тяжелым шлемом.
- Перестань сопеть!.. Слышите нас, товарищи?
- Да, слышим, - ответил в микрофон высокий инженер. Он сдержанно
кашлянул. - Ни пуха, ни пера вам, хлопцы. Осторожно там.
- К черту! - в один голос суеверно ответили Яков и Николай.
Две странные фигуры с большими черновато блестящими головами, горбатые
от кислородных приборов на спине, тяжелой походкой вошли в накренившееся
здание главного корпуса.
Они прошли по черному, обгоревшему коридору - угли хрустели под ногами
- и вошли в семнадцатую лабораторию. Вернее, туда, где совсем недавно была
лаборатория. До сих пор Николай как-то глушил в себе ощущение случившегося
несчастья - потом, на досуге, можно будет размышлять и жалеть, сейчас надо
действовать. Но вот теперь гнетущая атмосфера катастрофы навалилась на
него.
Знакомый длинный высокий зал стал темнее и ниже. Внешняя стена -
точнее, оставшийся от нее двухэтажный стальной каркас - осела и выгнулась
наружу.
Железобетонные колонны подкосились и согнулись под выпятившимся
потолком, с которого на тонких железных прутьях свисали рваные клочья
лопнувшего бетона.
Ближе к центру зала, к пульту мезонатора, бетон сиял мутно-зелеными
стекловидными подтеками, сквозь которые проступали темные жилы каркаса.
Под ногами хрустели пересыпанные серой пылью осколки.
В окнах не оставалось ни одного стекла, даже рамы вылетели. В
лабораторию беспрепятственно проникал яркий дневной свет, но в то же время
она казалась сумрачнее, чем прежде. Самойлов, осмотревшись, понял в чем
дело: внутренняя стена, выложенная раньше ослепительно белыми кафельными
плитками, была теперь желто-коричневой, к середине зала почти черной: ее
обожгло, опалило громадной вспышкой тепла и света.
Якину лаборатория казалась чужой и незнакомой, будто он не только не
работал, но и никогда раньше на был здесь. В наушниках слышались шипение и
треск, "Наверное, помехи, - подумал он. - Воздух сильно ионизирован
радиацией".
- Яша! - позвал его приглушенный треском голос Самойлова.
- Да? - У Якина было такое ощущение, будто он говорит по телефону.
- Давай сейчас осмотрим бегло всю лабораторию, наметим самые главные
участки. А в следующий заход придем с приборами... Ты иди по левой
стороне, я по правой. Пошли...
Взгляд, ограниченный перископическими очками, захватывал небольшой
кусок пространства. Приходилось поворачивать все туловище, стесненное
тяжелым скафандром. Они медленно продвигались к центру зала. Самойлов не
напрасно решил на первый раз не задерживаться в лаборатории - его, как и
Якина, непрестанно зудила мысль: а выдержат ли скафандры обстрел
смертельными дозами радиации? Устоит ли неощутимо тонкая пленка нейтрида
перед гамма-излучениями, пробивающими бетонные и свинцовые стены? Пика
индикаторы радиации ничего не показывают, но... кто знает?, Может быть, в
недоступные для контроля складки скафандра уже просочились неощутимые
губительные частицы, может быть, уже впитываются в тело...
Они подошли к центру лаборатории, к пульту мезонатора Собственно,
пульта уже не было: стоял полукруглый железный каркас с зияющими дырами
выгоревших приборов, оплавившимися обрывками медных проводов. Николай
заметил, что все - и горелое железо, и медь, и бетон, и угли - было
покрыто зеленовато-пепельным налетом. "Что это такое?" Он поднял голову,
поискал Якова. Тот ушел немного вперед и стоял между стеной и остатком
железной лесенки, которая поднималась к бетонному мосту у вспомогательной
камеры.
Верхних ступеней и перил не было, торчали только стальные оплавленные
прутья, заломленные назад.
Приземистая черная фигура Якина неторопливо поворачивалась из стороны в
сторону, чтобы лучше рассматривать. Внезапно он замер, подняв руку:
- Николай, смотри!
Самойлов повернулся в ту сторону, куда показывала рука Якина, и
вздрогнул.
Против лесенки, на обожженной темно-коричневой кафельной стене, ясно
белел силуэт человека.
Николай, спотыкаясь о что-то, сделал к нему несколько шагов.
Силуэт был большой, во всю двухэтажную высоту стены, без ног - они,
должно быть, не уместились на стене - и слегка размытый полутенями. "Так
вот оно что!.. Вот они как!" Это была как бы тень наоборот. Тепловая и
световая вспышка затемнила кафель, а заслоненная телом человека часть
стены осталась белой. Была различима занесенная к голове рука - видно,
человек в последнем движении хотел прикрыть лицо...
- Вот что от них осталось - негатив... - Голос Якина в наушниках звучал
хрипло: - Кто это, по-твоему: Голуб или Сердюк?
- Не знаю. Не разберешь... Нужно потом сфотографировать.
Они вышли через двадцать минут. Разделись, проверили себя и изнанку
скафандров щупами индикаторов радиации. Скафандры выдержали: ни излучения,
ни радиоактивный воздух лаборатории не проникли в них. Посидели, покурили.
После мрачного хаоса лаборатории комнатка административного корпуса
казалась, несмотря на выбитые стекла, очень чистой и уютной.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг