Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
  - Аналогично. Вся причина в музыкальной выразительности исполняемого, в
синкопах особенно. Синкопа - скачок в мелодии, а любой функциональный
скачок порождает массу высших производных. Чтобы свести мелодию-функцию на
нет, надо привлечь еще более высокие производные. А их не было из-за
работы коррелятора. Музыканты и зациклились... Собственно, произошел всем
нам хорошо знакомый эффект навязчивого мотива, только усиленный.
  - Товарищ Дробот, но как ваш коррелятор подавлял высшие производные? -
поинтересовался другой член.
  - Он их не подавлял, он их отнимал. По тому ломоносовскому закону
сохранения: если в одном месте - в корреляторе - они велики, то в
окрестности малы.
  - Не хотите ли вы сказать, что ваш прибор генерировал информацию, которая
содержала высшие производные - те самые, которыми вы измеряете талант и
творчество? Информацию превыше всех творческих озарений, так что ли?
  - Пожалуй, так оно и было,- кивнул Дробот.
  - Что же это за информационная функция, позвольте узнать?
  - "Белый шум". Подробности в работах доктора Эшби. - Член комиссии завелся
и стал настаивать, чтобы Дробот сам дал подробные объяснения; он был
радист, специалист по борьбе с помехами, и заявление, что "белый шум", с
коим он враждовал, содержит духовные ценности, его поразило. Федор
Ефимович их дал:
  - "Белый шум" и не содержит никаких информационных ценностей, и содержит
их все вместе. Все зависит от того, как смотреть... или как его
фильтровать, если угодно. Вот пример: возьмем пластинки с произведениями
Моцарта, Бетховена, Шопена, Чайковского, Шостаковича... всех великих
композиторов, поставим их числом этак в несколько сотен на проигрыватели -
и подадим все выходные сигналы от них на один динамик. Мы услышим "белый
шум"... или "белый рев", если хотите. Но из чего он составился-то? И так
обстоит дело со всеми проявлениями нашей разумной деятельности: каждое
имеет смысл - и нередко большой - само по себе, по отдельности. А если
свести все вместе, получится "белый шум", обильный высшими производными,
но и только: большое количество информации, лишенное качественного
содержания.
  - Но насколько я понимаю,- не унимался радист,- чтобы подавить поле в
масштабах даже небольшого города по высшим производным, вам надо было
генерировать весьма мощный высокочастотный шум. Как же такую помеху не
заметили, ведь ваш коррелятор должен был забить помехами все телевизоры и
радиоприемники!
  - Ничего он не забивал, не генерировал и не излучал. Все было тщательно
экранировано. В нем физика совсем другая, в корреляторе.
  - Какая именно, Федор Ефимович? -- вступил представитель.
  - М-м... физика без физики. Физика черного ящика.
  - Такой физики не бывает,- раздраженно сказал радист.
  - Темнишь, Федор Ефимович? - напрямую спросил председатель; он знавал
Дробота и прежде - как человека странного, даровитого и непробиваемо
упрямого.
  - Да, темню. Это изобретение не заслуживает распространения.
  - Но почему?! - поразились члены комиссии.- Ведь если не считать того
мелкого происшествия в ресторане, там же ничего такого не произошло.
  - А вот именно поэтому...- Дробот насупился, замолк, вспоминая прожитый в
Таращанске месяц.
  После случая в ресторане он решил не испытывать судьбу, устроил
коррелятор, завернув его в пластиковый пакет, в сухом бачке унитаза в
назначенном под снос старом доме неподалеку от завода газовых ламп; сам
наведывался раз в три дня сменить батарейки. И так-то прятать было лишне,
понял скоро Федор Ефимович: положи он этот прибор включенным посреди
оживленной улицы, ничего бы не случилось - ни одна машина не переехала бы,
ни одному прохожему, даже мальчишке, не пришло бы в голову поднять его,
пнуть или хоть остановиться и рассмотреть. К этому месту все чувствовали
бы уважение и стремление держаться от него в стороне.
  Сам Дробот, подходя к тому бачку, каждый раз настраивал себя на ясность
ума и свободно-волевое поведение: я, мол, знаю, что это за штука,- не
проймешь. А однажды мысли отвлеклись - и кружил несколько часов вокруг
этого дома в полном обалдении.
  Плавным изменениям, которыми обычно проявляют себя природные процессы,
коррелятор не препятствовал. Поэтому в Таращанске тем же порядком, как и в
других местах, развивалась весна. Становилось теплее, набухали почки
деревьев в городском парке и на бульваре Космонавтов, появились листочки,
зацвели белым цветом абрикосы, за ними черемуха, сирень, каштаны. Но и
весна в городе была похожа на осень наоборот: погода все дни стояла
серенькая, невыразительная - какую не замечаешь. Медленно собирались в
небе тучи, из них иной раз лениво сеял дождик, а чаще они снова
расплывались в белесую муть.
  Но Федора Ефимовича больше интересовала не погода, а поведение людей. Все
свободное время - а его было достаточно - он шлялся по городу, наблюдал,
вникал. Некоторые впечатления записывал:
  "16.4, воскресенье, кинотеатр "Спутник" (примерно 1,5 км от коррелятора).
На фильм продают билеты в двух кассовых окошках: к правому - очередь, к
левому - никого. Так все время. В зале зрителями занята только правая
половина, левая пустует. После сеанса выйти из зала можно опять-таки через
две пары дверей - влево и вправо. Первые зрители пошли почему-то влево
(так им ближе?), остальные потянулись за ними. А в правые никто.
  20.4, четверг. Остался из любопытства на заводской профконференции после
работы. Ну, то, что выступали по бумажкам, это и раньше было. Новенькое:
прежде жиденькие вежливые аплодисменты теперь выравниваются и переходят...
в скандирование. Хряп! хряп! хряп!..- как машина работает. И лица у всех
становятся бессмысленными. Выступившие стоят около трибуны в
растерянности: что, им на "бис" свою бумажку зачитывать?! Один - зачитал.
  21.4, пятница,- такое же скандирование в гортеатре на оперетте "Свадьба в
Малиновке". После каждой арии или куплетов. Артисты не бисировали, но
музыкальное впечатление эти "хряп! хряп!" разрушили полностью.
  22.4, суббота, центральный универмаг "Космос", трехэтажное здание в
километре от коррелятора, место паломничества в выходные (да и не только)
дни всех таращанцев. Входная дверь из двух половинок, выходная тоже. В
одну - открытую - половинку на входе очередь, давка, некоторые норовят
протиснуться, прошмыгнуть... и никто не тронет рукой другую половинку,
которая тоже не заперта и готова впустить! Я повел себя первооткрывателем,
вошел через эту другую, левую,- граждане устремились за мной. Внутри ЦУМа
такая же история около выходной двери.
  Когда вышел, увидел, что входят-давятся через "мою" половинку дверей, а
другая в пренебрежении. Силен прибор.
  26-28.4. Наблюдал, как прохожие в ближайших от коррелятора кварталах
начинают шагать в ногу. Некоторые подравниваются в шеренгу или в колонну
по одному, в затылок. Хорошо еще, что эта развалюха на отшибе, на пустыре.
  2.5-даже в праздники джаз-оркестр дяди Жени в горресторане наигрывает
исключительно плавные, тягучие мелодии. "Кукарача" и прочее с синкопами, с
форшлагами теперь не для них, поняли.
  8.5, понедельник. В административном корпусе завода всюду очереди - на
прием к директору, к главному инженеру, их замам, к главному технологу, в
завком, партком, отдел снабжения. В чем дело?!. Оказывается, никто из
начальства ничего не решает: не разрешает, не запрещает, не утверждает, не
приказывает, не увольняет, не переводит, не принимает на работу...
сплошное "не". Уже третью неделю. Все либо откладывают свои решения, либо
согласовывают их, либо требуют дополнительного обоснования... жизнь кипит,
а дело ни с места.
  11.5, четверг. Выяснил, что подобная ситуация во многих учреждениях
города: в райкоме и райисполкоме (в одном здании в пятистах метрах от
коррелятора), в "Сельхозтехнике" (километр от коррелятора), в
райагропроме, в Стройбанке... Плохо дело, надо кончать".
  Разумеется, он не все замечал, Федор Ефимович. Жизнь в городе сделалась
более упорядоченной, ритмичной. Даже те, кто по роду занятий или по
характеру своему раньше жили как-то разбросано: поздно ложились, не
вовремя обедали, нерегулярно чистили зубы,- теперь выровнялись на тот же
режим сна, подъема, обеда и прочих отправлений, какого придерживалось
большинство таращанцев. После десяти вечера на улицах редко можно было
встретить даже молодых гуляк.
  И, само собой, в городе не было происшествий. Настолько не было, что
истосковавшиеся домохозяйки с удовольствием вспоминали, как зимой один муж
в приступе пьяной ревности сбросил с балкона жену со второго этажа, и
скептически посматривали на своих мужей, не способных ни на какие
проявления сильных чувств. Да что о происшествиях - все отношения людей в
это время будто застыли: те, кто испытывал антипатию к соседям,
сослуживцам или близким, так и продолжали ее испытывать, не стремясь ни
объясниться, ни помириться, или, напротив, обострить отношения до разрыва.
Нравящиеся друг другу молодые люди, несмотря на весну, не знакомились,
даже не улыбались друг другу - проходили мимо с деловым видом. Влюбленные
откладывали объяснения в любви, сами не зная почему. Даже те, что решили
развестись (были в городе и такие), тоже тянули резину.
  Естественная жажда счастья у таращанцев в эти недели выражалась более
всего в том, что они очень быстро выстраивались в очереди у магазинов,
киосков, лотков и, только выстроившись, начинали выяснять: а что дают? что
выбросили?..
  Не только начальство - никто ни на что не мог решиться. Все чувствовали,
что, помимо известных им природных и гражданских законов, в жизнь вошел
еще какой-то невысказанный, но все ограничивающий закон - тупой и унылый,
как коровья жвачка. Каждый сознавал умом, что он, в принципе, свободен и
может поступить, как хочет, никто ему не указ. Но одно дело сознавать,
иное - поступать. В то же время каждый ощущал смутную неудовлетворенность,
протест, недовольство жизнью и собой... и вообще, испытывал тягу плюнуть и
уйти. Но куда уйти? Зачем уйти? Как это - взять и уйти? "Другие живут
потихоньку, а я чего буду?.." И обычно уходили в кино: смотреть по
третьему разу приключенческие фильмы.
  - Напрасно так, Федор Ефимыч,- покачал головой председатель комиссии.-
Дело вроде интересное. Прибор мог бы найти и другие применения.
  - А я вот и не хочу, чтобы он нашел другие применения! Избави Бог от его
применений! - Дробота прорвало.- Как вы не понимаете! В моем опыте главным
было не действие коррелятора, а намерение выключить его, использовать
переходной процесс. А если у кого-то не будет такого намерения?.. Я выбрал
тихий городок, где и так ничего особенного не происходило. Жизнь там на
какое-то время стала более унылой. Но оправдание моим действиям то, что
заодно накопилась избыточная информация, которую я горожанам и вернул - и
в более достойном качестве, за что они, думаю, на меня не в обиде. Но...
какие будут применения коррелятора в местах с насыщенной, так сказать,
интеллектуальной жизнью? Представим, например, что его включили... ну, в
писательском Доме творчества: это ж какие до ужаса похожие серые романы
начнут выдавать писатели! А у композиторов, у художников, у архитекторов!
А на киностудии какой-нибудь: как начнут гнать фильмы о войне, так никогда
и не остановятся!..
  Федор Ефимович перевел дух, обвел глазами комиссию. На лицах сидевших
перед ним выражалось замешательство.
  - Понимаете, это очень подлый процесс - корреляция. Он нечувствителен, ибо
только уменьшает разнообразие, а о себе более никак не дает знать. Вроде
ничего и не происходит - а талантливые дела в обществе сходят на нет.
Поскольку же понятия и относительные оценки сохранились, то заурядность
переводится в разряд выдающегося, серость с претензиями - в разряд
талантливого. И все чувствуют себя обманутыми. Все тихо, гладко - а люди
утрачивают способность к инициативе, к решительным действиям, даже
постоять за себя, за общество.
  - Э, зачем так! - протестующе поднял руку председатель.- Федор Ефимыч,
ведь там у тебя кое-что и другое получилось, в Таращанске-то?
  - Не без того,- кивнул тот.- Да только какая ему цена - тому, что
получилось-то?
  Дробот вздохнул и снова замолк, вспоминая тот понедельник 14 мая, когда в
час дня приближался к старому дому с намерением выключить коррелятор,
беспомощно понимая, что у него нет представления, как проявят себя эффекты
раскорреляции, в чем, где, да и проявятся ли вообще?

  4. В ЭТОТ ДЕНЬ (утро)

  Юрий Иванович Передерий в это серенькое утро шел на работу в безрадостном
настроении. Конкретным поводом для него послужил мимолетный обмен
любезностями с тестем, более глубоким - их стойкая антипатия друг к другу,
а еще более общим - то, что жилось Юрию Ивановичу (как, впрочем, почти
любому специалисту в первые после окончания вуза годы) трудно.
  Трудно было после обширного, красивого, живого столичного города привыкать
к тиши и малым пространствам Таращанска. Досадно вспоминалось, что вот
другие однокашники зацепились в Киеве: кто в НИИ, кто на заводах, кто в
главке, а он не смог, не повезло. Трудно было начинать работу - мастером в
цехе сборки. Институтские знания там были решительно ни к чему, а
требовалось обеспечивать, подгонять, согласовывать, ругаться, принимать
меры - давать план. Он не выдержал и года, перевелся на меньший заработок
в центральную заводскую лабораторию, ближе к науке. Но и в ЦЗЛ он начал
неудачно: когда отлаживали испытательную установку, на Передерия
разрядился высоковольтный конденсатор - небольшой, к счастью, емкости; он
отлетел с криком, упал, задрав ноги. На любого мог бы разрядиться
треклятый конденсатор - и каждый бы задрал ноги еще выше. Но случилось с
ним. И ироническое отношение: а еще с высшим образованием, а еще в очках и
т.п.- установилось к нему.
  Авторитет можно было восстановить только результативной работой. Но и
научная практика в ЦЗЛ была у Юрия Ивановича не ахти какая: проверка
газоразрядных трубок в предельных режимах. По бесхитростности и
однообразию это занятие напоминало УИРы (учебно-исследовательские работы),
которые он выполнял на третьем курсе. На этом не развернешься.
  Единственной отрадой для души, ума и тела Юрия Ивановича была жена Нина.
Но и в семейной жизни чем далее, тем становилось сложнее. Сложно было жить
в прыймах, сложно было, что там имелась достаточная площадь - из-за этого
Передерия не ставили на квартирный учет. Сложно было, что Нина не работала
(по мнению ее мамы, замужней женщине работать не пристало, по мнению Нины
- в Таращанске не было ей занятия по призванию) и от безделья начала
стервозничать. Сложно было и то, что Нине предстояло стать мамой, а она не
хотела: та ее реплика, чтобы не иметь детей, была не случайной, именно об
этом они тогда и спорили. Но Юрий Иванович самолюбиво настоял на своем:
мало того, что в него не слишком верят на работе, так не верят и дома, не
верят, что он сможет содержать семью.
  Словом, и забот, и неудовлетворенности своим положением у Передерия было
сверх головы. Выход ему виделся один: диссертация. С ней были связаны все
его помыслы. Юрий Иванович поступил в заочную аспирантуру, сдал экзамены,
лысел над монографиями, кои отнимали у него остатки самостоятельного
мышления, руководил дипломницей-заочницей - своей лаборанткой Зосей,
втолковывал ей то, чего и сам порой не понимал, злился на ее
непонятливость. Именно ради будущей защиты он взялся читать лекции от
местною отделения общества "Знание"- чтобы выработать дикцию, плавность
жестов, умение вести себя перед аудиторией. Он подобрал близкую к работе
тему "Влияние чистоты газонаполнителя на долговечность работы
газоразрядных ламп" и надеялся дать небесполезные рекомендации. Но...
результаты этой деятельности пока маячили в туманном будущем.
  Сейчас Юрий Иванович пересекал заводской двор, направляясь к двухэтажному
домику ЦЗЛ в глубине. Как и все, кто долго работает на одном месте, он не
замечал здесь подробностей; отметил только, что на площадке металлоотходов
прибавился еще один контейнер, из которого живописно свисала витая
токарная стружка.
  В комнате он переоделся в халат, обул мягкие туфли (забота жены
Передерихи), поприветствовал свою помощницу Зосю, открыл форточку и
приступил к работе. Действия, которыми начиналось испытание очередной
партии трубок, были так привычны, что Юрий Иванович совершал их бездумно,
с четкостью ружейных приемов. Повернуть пакетный выключатель на
распределительном щите (при этом на приборах вспыхивали синие и зеленые
индикаторные лампочки), открыть кран и пустить воду по охладительным
каналам импульсного генератора, рывком крутануть на три с половиной
оборота штурвальчик магнитного стабилизатора тока, сесть к столу, раскрыть
журнал, записать дату и номер партии, скомандовать: "Зось, вставляй!"- и
поехали. Зося вставляла в медные зажимы полуметровую белую трубку, он
устанавливал ток засекал секундомером время, смотрел то на трубку, то на
приборы: не начнется ли пляска света и стрелок - нестабильный режим. Если
в положенные две минуты нестабильность не возникала, трубку вынимали,
ставили новую и т. д.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг