- Тупой,- говорит Стриж нормальным своим голосом,- тупой, как валенок.
Каким ты был...- И он красноречиво качает головой.
- Ну зачем так - вступается Люся - Просто человеку, когда он поднимается
на новую ступень познания, всегда сначала кажется. что он уже на вершине.
Алешенька, милый, почему ты считаешь. что Нуль-вариант... или, точнее,
Нуль-центр - только один в многомерном пространстве?
- А?.. Ага! - Я смотрю на них во все глаза.
- Ротик закрой, простудишься,- заболеешь.- говорит Сашка. ...Вот теперь
мне понятно и их появление, и одежда с намеком на униформу, и эти жетоны.
Я смотрю на Люсю: она та, да не та, к которой я летал вчера на биокрыльях,
какую знал во всех вариантах. Та - обычная женщина, неразделимо
привязанная чувствами (любовью, заботами, опасениями) к окрестному миру;
когда нежная, ласковая, страстная, а когда - это и я знаю, и Сашка - как
застервозничает, не дай бог, не подступишься. Эта - свободней,
содержательней, одухотворенней: больше ясности в лице и в голосе.
И Сашка... Сейчас он вернулся к принятому у нас в общении тону - но это
больше для меня, чем для самовыражения. Я замечаю отсвет больших
пространств на его лице, тех самых вселенских просторов. Ясно, из каких
вариантов они оба прибыли. И та жизнь, то бытие для них нормально.
- Порядок,- говорит Сашка, сходя с помоста.- Он дозрел. это видно по его
лицу. Да, Кузичка, да. И что ваш Нуль-вариант исчерпал себя, сходит на
нет, это ты тоже правильно понял. Будем приобщать тебя к нашему.
- Зачем?! - Я пожимаю плечами.- Это ведь до первого сна. а в нем я скачусь
обратно сюда. Душу только растравлю.
- Начинается!..- Стриж выразительно вздыхает.- Нет я с ним не могу. Люсь.
попробуй ты'
- Алешенька.- Она гладит меня по волосам жестом почти материнским, глаза
немного смеются.- Ну, ты действительно абсолютизируешь. Наши предки
когда-то на четвереньках гуляли и все в шерсти. Сон - из того же
атавистического набора. Ты перейдешь с нами туда, где люди непрерывно
владеют сознанием. Решайся, а?
...Под все эти захватывающие события и разговоры незаметно прошла короткая
летняя ночь. Небо за домами светлеет, розовеет.
Собственно, я с первого Сашкиного слова уже решился и согласился - а
кочевряжился только потому, что иначе же и согласие не имеет веса. Пусть
чувствуют.
- А как там насчет пожрать? - спрашиваю.- Это не считается пережитком? А
то я голодный, как черт.
Люся смеется:
- Бедненький!
- Так с этого и начнем,- говорит Стрижевич, подталкивая меня к двери.-
Пошли.
- Куда?
- На Васбазарчик пить молоко.
- А... потом вернемся?
- Там видно будет.
И Люся улыбается несколько загадочно.
Дальше расспрашивать мне не позволяет самолюбие. На базарчик, так на
базарчик.
Мы выходим из лаборатории, спускаемся к выходу, минуем Матвеича, который
похрапывает в кресле в сладком утреннем сне. Идем по Предславинской в
сторону восходящего за домами солнца.
2
Вольное торжище, существующее, вероятно, со времен Кия и Хорива,
Васильевский базар встречает нас разноголосым шумом. Здесь же людно,
пыльно, злачно. Домохозяйки со строгими лицами снуют около дощатых
прилавков. В молочном ряду толкутся работники, наскоро жуют, запивают
молоком купленные в киоске рядом булки. Мы тоже покупаем по булке. Наш
приход вызывает среди молочниц оживление:
- А ось ряженка, хлопци!
- А ось молочко - свиже, жирне, немвгазинне!
- Та йидить сюды, вы ж у мене той раз купувалы! Мы здесь свои люди.
Останавливаем выбор на ряженке, это
наиболее питательный продукт. С треском кладу на прилавок рубль:
- Три банки - и сдачи не надо.
- Оце почин так почин! - Дородная молочница в замызганном фартуке наливает
из бидончика три поллитровые банки только что не с верхом.- Йижте на
здоровья, щоб на вас щастя напало.
Проголодался не только я - Сашка наворачивает вовсю, откусывает булку,
запивает большими глотками ряженки, достает пальцами из банки и заправляет
в рот вкусную коричневую пенку. Только Люся смотрит на свою банку с
сомнением, прихлебывает понемногу без удовольствия: такой завтрак не для
семейной женщины.
- Вы их хорошо моете, эти банки? - осведомляется у продавщицы.- А то как
бы нас вместо "щастя" не напало что-нибудь другое.
- Та йижте, дамо, не бийтеся, нияка трясця вас не визьме! - отвечает та.-
У си ж йидять.
- Ешь-ешь,- подтверждаю я.- Проверено.
В эту минуту слышится нарастающий, будто приближающийся арфовый перезвон,
сопровождаемый скрипичными переливами,- и я не сразу соображаю, что
зазвучали жетоны на груди Люси и Сашки. Уж очень эта мелодия неуместна
среди торговых возгласов, куриных воплей и шума машин за забором.
- Внимание! - Сашка ставит свою банку на прилавок.
Я тоже на всякий случай ставлю банку.
...и мир стал поворачиваться ребром. Все окрестное - то есть не то, чтобы
совсем все, а принадлежащие этому варианту отличия: деревянные прилавки и
навесы, киоски, утоптанная или замусоренная земля под ногами, часть людей,
даже ясное небо над головой - оказались будто нарисованными на бесконечной
странице-гиперплоскости в книге бытия. Страница перевернулась, скрыв это,
а вместо него вывернулось (как с другой стороны листа) иное:
- высокие арочные своды завершаются на высоте десяти метров стеклянным
потолком с ромбической решеткой (за ним все-таки розовое утреннее небо);
сходящиеся в перспективу бетонные прилавки с кафельной облицовкой, шпалеры
продавцов в белых халатах за ними, кипением более изысканно, чем прежде,
одетых покупателей; спиральные полоски подъемов без ступенек ведут на
второй ярус.
Много бетона и ни одного куриного вопля.
- Вот это да! -- восхищенно поворачиваюсь к Люсе и Стрижевичу.- Другой
метод?!
- Кушай, кушай,- Сашка невозмутимо приканчивает ряженку,- деньги ж
уплачены.
- Не уплачены ще,- холодно говорит молочница; она в белом, чистом и
накрахмаленном халате, от этого выглядит еще дородней и аристократичней.-
С вам два карбованци и десять копиек.
- Да вы что? - Я даже поперхнулся.- По семьдесят копеек ряженка?!
- Плати, не жмись. Ты думаешь, кто оплачивает это храмовое
великолепие,-Стриж обводит вокруг рукой,-папа римский?
Я расплачиваюсь. Мы направляемся к выходу. Великолепен переход по Пятому,
их способ, но я все же огорчен. И тот рубль пропал. Век живи, век учись,
освой хоть все измерения - а что при перемещениях по Пятому вперед деньги
платить не следует, все равно не сообразишь.
Мы выходим на Предславинскую. Она сплошь заасфальтирована, многие дома на
ней иные - новые, высокие. Балконы их вплоть до верхних этажей обрамляет
тянущийся от земли дикий виноград.
3
Нуль-центр, из которого явились Люся и Стриж, отличался от нашего
Нуль-варианта, как мощное радиотехническое НИИ от уголка радиолюбителя.
Исследователи там освоили Пятое почти наравне с физическим пространством.
Сегодняшний маршрут нас троих был рассчитан и спланирован, Сашка и Люся
держали в уме все места наибольшей повторяемости - моей, в основном, им,
естественно надвариантным, любые были хороши - и подходящие для переброса
моменты. (Именно поэтому Стриж так охотно и пошел на Васбазарчик, первое
место нашей повторяемости.)
...Из патриотизма не могу не отметить, что Тюрин, наш Кадмий Кадмич,
Циолковский Пятого измерения, развивал подобную идею: мол и хорошо бы не
ждать сидя на месте, ПСВ, коя к тому же неизвестно куда ведет, а активно
искать места нужных переходов. Чем большее пространство мы охватим
поиском, тем больше таких точек - можно выбирать. Он даже обосновал эту
идею расчетами. Но... и все. Для реализации ее требовались перво-наперво
.прогностические машины такой сложности и быстродействия, каких еще не
было в природе. Да что говорить: один этот микроэлектронный звучащий
жетон-параллелограмм заменял Стрижу и Люсе в n-мерной ориентации всю нашу
пыточную систему с "мигалкой"-эмоциотроном, креслом и электродными
тележками.
"Впрочем, то, что места и моменты переходов для Люси и Сашки и
меня-новичка повсеместно совпадали, определила не только техника, но и
глубинная близость нас троих. Это я понял, не расспрашивая их. Я многое в
этот день понял-вспомнил, не расспрашивая никого и ни о чем.
Мы блуждали по меняющемуся пятимерному городу, будто листали его
страницы-варианты. Под лирический перезвон жетонов пространство
поворачивалось к нам под новыми гранями: вместо пустыря - сквер, вместо
оврага - канал с арочными мостами... Яснели лица встречных, стройнели,
становились гармоничней их тела. И все это будто так и надо, можно даже не
замедлять шаг при переходе. Впрочем, после пятого или шестого перезвона мы
сели в стоявший на углу зеленый электромобиль с шашечками: Сашка за руль,
мы с Люсей позади. Машина со слабым жужжанием помчала нас (без счетчика,
отметил я с облегчением) к Соловецкой горке над рекой; там, я знал,
находилась городская телестудия и ее стометровая антенная вышка.
Но когда мы прикатили туда, очередной перезвон все изменил: конструкцию
вышки - она стала параболоидной, с лифтовой шахтой внутри, но без антенн
наверху и формы двухэтажного дома у ее подножия. Теперь это была,
понял-вспомнил я, городская станция проката биокрыльев и стартовая вышка
при ней; а телевидение идет по оптронным каналам и в антеннах не нуждается.
...Здравствуй, мой самый хороший вариант! Я и не чаял снова в тебя попасть.
Площадь вокруг вышки и станции полна движения: люди подходят и подъезжают,
скрываются в здании, спешат сюда, как в электричку; они по-утреннему свежи
и деловиты, и в лицах - такой дорогой, радующий душу отсвет больших
пространств. И в воздухе над деревьями они же - парят, планируют, машут
блестящими перепонками, удлиняющими руку, набирают скорость, улетают,
уменьшаются до точки. Я смотрю, задрав голову.
- Пошли, не задерживайся.- Берет меня за локоть Сашка.- Между прочим,
здесь, как ты помнишь, ночью еще спят.
Мы входим в здание, берем со стеллажей биокрылья своих размеров, проверяем
зарядку, помогаем друг другу надеть и застегнуть тяжи. Поднимаемся лифтом
на самую верхнюю - для хороших размеров и далеких полетов - стартовую
площадку.
Солнце и сегодня поднялось, будто расшвыряв огненным взрывом близкие
облака; они, сизо-багровые, вздыбились у горизонта. Такую картину
наблюдали мы с Ник-Ником с Ширминского бугра, идя в институт. И река внизу
под нами так же извернулась широкой дымчато-алой лентой, отражая зарю. И
низменные части города залиты, как и вчера, утренним туманом... Я здесь
сейчас - и в ином мире.
А вон за рекой - коттеджики поселка завода ЭОУ. Может быть, батя сидит на
берегу, закинув удочки, на раскладном стульце, ежится от сырости, курит,
ждет, когда поведет поплавок. Клев на уду, батя!
Даже облака первично незыблемы, надо же! А у нас - все меняется, мерцает.
Честно говоря, мне не хочется покидать этот вариант: лучше бы я пошел или
полетел сейчас в институт, где в сейфе моей лаборатории лежит тот
стеклянный кусок с Меркурия, да потратил бы этот день - хоть один! - на
проверку вчерашней догадки. Верна она или нет?
- Нечего, нечего, надвариантник,- говорит Сашка (и мысли угадывает,
гляди-ка!).- без тебя проверят. Не отвлекайся, не нарушай график. Ну!..
Мы становимся на край площадки: Люся в середине. Стриж слева от нее, я
справа,- раскидываем руки, напрягаем их. С шелестом разворачиваются,
становятся упруго-послушными командным сокращениям моих мышц биокрылья.
Вперед! Стремительное. со свистом ветра в ушах падение-планирование.
Крылья начинают загребать воздух. Горизонтальный полет, плавный подъем.
Через две минуты дома, деревья, люди внизу - такие маленькие, что душа
сладко замирает.
4
И так же, как при недавнем перебросе в "прошлое" объединяющими
впечатлениями были для меня нагоняи с мордобоем, так теперь переходы в
"будущее" объединялись для меня впечатлением непрерывного полета: весь
день мы только и переходили от одной его формы к другой. И как то
"прошлое" не было прошлым, а лишь вариантами настоящего, так и вновь
увиденное и понятое мною тоже существовало сейчас на планете Земля.
...Мы парим, описывая широкие круги, в восходящем потоке теплого воздуха,
набираем высоту. Это искусство - так парить, удерживаться в столбе, не
соскользнуть в сторону; я им тоже владею. Скрипично-арфовый перезвон -
более высокий, чем прежде,- в зыбко-волнующейся становится поверхность
степи под нами. Отдельные ее участки: луг с кустарником, сад с молодыми
деревцами и дачным коттеджем, липовая роща с овальным озерцом посередине,
гектарные прямоугольники не то бахчи, не то огорода, издали не поймешь,-
выгибаются, кренятся, заворачиваются краями и... поднимаются в воздух.
Медленно уходят вверх, плывут по ветру на разных высотах, отбрасывая на
землю облачную тень.
Это мы пролетели над. Земледельческим Комбинатом, узнаю-вспоминаю я. Как
же, бывал там не раз: земледельцы (истинные земледельцы, ибо они делают
землю, а не обрабатывают ее) создают здесь и пускают по воле ветров
летающие острова на основе сиаловой пены с аргоно-водородным наполнителем;
тонна массы такой пены поднимает тонну веса. Они и нарушают ее весом:
подпочвой и гидропонной сетью, лучшими сортами черно- и краснозема,
растительностью, сооружениями, даже водоемами с рыбой. Целые архипелаги
летающей суши создают эти комбинаты. Веселые, сильные люди с открытыми
лицами, работающие здесь, еще называют сами себя свобододелами. Тоже
правильно: нет более важной среди свобод, чем та, чтобы людям жилось
просторно. А свободней жизни и работы на "лапуте" нет ничего - живущему
здесь принадлежит весь мир.
Люся заприметила островок с овальным прудом и мягкой травой, планирует к
нему. Мы за ней. Опустились на первозданную летающую сушу, на которую еще
не ступала нога человека. Люся сбросила биокрылья, затем одежду,
распустила волосы и - прекрасная, нагая, длинноволосая - кинулась в чистую
воду. Сашка последовал - во всем! - ее примеру. Я минуту стоял и смущенно
глядел, как они резвятся,- потом тоже полез в воду нагишом. В конце
концов, телом я не хуже Стрижевича, в плечах даже пошире: в талии, правда,
тоже. Вода была по-утреннему прохладная. Взбодрились, вылезли сушиться под
набравшем уже высоту и накал солнышком. Легкий ветер нес нас на юго-восток.
Я искоса поглядываю на распростершихся на траве спутников. Нет на руке у
Сашки той татуированной змеи, обвивавшей кинжал: исчезла и его сутулость,
память о блатном детстве. Не было у него такого детства, обстоятельств,
наводивших на идею обирать пьяных, ни даже к колебаниям типа: начать
курить в десятилетнем возрасте, чтобы выглядеть "мущиной", или повременить?
А мои житейские беды и срывы - тоже остались за гранью невозможного.
Почему же я помню о них? Глубинно мы с Сашкой все те же. Где граница между
тем, что мы сами делаем с собой - своими колебаниями-выборами-решениями,-
и тем, что с нами делает жизнь: среда, предыстория, обстоятельства... все
выборы, сделанные без нас и до нас?
...И понял я, будто проснулся, почему есть варианты, в которых я могу
держаться только до первого сна, до расслабленности сознания, а есть и
такое, серединка, в которых я могу жить долго,- и хотел бы выскочить, да
не дано. Последние - от грузчика продмага, который прежде шалил да
завязал, до к.т.н. А. Е. Самойленко, заведующего лабораторией ЭПУ,
выбившего из седла Пашу и занявшего его место,- истинно мои, продукт
только моих решений и выборов в пределах заданного состояния общества,
одной его н. в. линии. Проще сказать, общество здесь ни при чем, оно все
такое же - с точностью до плюс-минус единицы, до меня. А за пределами
этого диапазона и общество не то, сдвинуто по Пятому прежними выборами и
решениями многих других "единиц".
Выходит, чем дальше я сейчас сдвигаюсь по Пятому с этими двоими, тем
больше я не сам по себе, а - продукт иного развития общества?
Я взглядываю на Люсю: она сидит, изогнулась, выжимая руками волосы. Сразу
опускаю глаза, так она слепяще хороша. Все у нее более подтянуто, нет той,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг