приливом крови к поверхности тела в различных местах. У тикитаков это
действие имеет много применений, у женщин - одни, у мужчин - другие;
наиболее ходовое - скрыть свое состояние в момент смущения или гнева, пока
не овладеешь собой.
Последнее как раз и осталось у темнотиков, они краснеют от
растерянности, смущения, ярости... но этим, увы, только обнаруживают свое
состояние!
Что же до искусственных покровов, до одежд темнотиков, то здесь их
деградация проявляется с наибольшей очевидностью: эти покровы, некогда
применявшиеся только для защиты от стихий, теперь - вместе с небольшой
обнаженной частью тела, лицом,- являются "инто" темнотиков! (Движение в
публике). Именно поэтому они носят их и в теплую погоду, преют в них в
помещениях. По богатству и изысканности одежд, по их форме, цвету и покрою
северные темнотики, сородичи Гули, судят друг о друге, как мы судим о
человеке по его внутреннему виду. "Инто", которое можно снять, заменить,
надеть на другого!
Но наиболее постыдное извращение претерпели у них наши целительные
болевые воздействия: их теперь применяют к здоровым - и в немыслимых
дозах; посредством этого наказывают! (Изумленные движения на
правительственной скамье, там на миг даже потеряли ранжир; такие же
движения и в публике).
Каждая тикитакитянка умеет пользовать своего младенца при расстройствах
желудка шлепками: несколько шлепков по нижней части ягодиц предотвращают
понос, а шлепки поближе к пояснице - запор. Темнотики же этим наказывают
детишек, вполне здоровых и выражающих свое здоровье обычными шалостями.
Наш тонизирующий массаж спины, области спинного мозга прутиками тиквойи
извратился у них в порку провинившихся. То есть сохранилось, видимо, в их
темных мозгах представление о пользе боли, а, стало быть, чем больше боли,
тем больше и пользы: и истязают даже палками и плетями, тем нередко
превращая здоровых людей в больных и в калек!
И вот последние штрихи в этой картине вырождения. Как известно, вместе
с прозрачностью утрачивается и способность "внутренней речи", то есть
девять десятых возможности настоящего искреннего общения. Нынешний язык
сородичей Гули настолько примитивен, что опекун Имельдин изучил его в
несколько недель. Наше же тикитанто Демихом Гули, даже сделавшись
прозрачным, полностью так и не освоил. Второе: у него, как и у всех
северных темнотиков, помимо волос на черепе, необходимых для прикрытия от
прямых лучей самой тонкой части нашего организма - мозга, растут волосы и
на лице, на груди, немного даже на животе и спине. Темнотики, ведя свою
"эволюцию" от дикарей у костра, считают эту растительность атавистической,
но мы-то не можем не понимать того, что это за признак. И не лучшим ли
подтверждением того, что и сами они чувствуют, что здесь дело неладно,
является - применяемый и Демихомом Гули - ритуал бритья?..
Если еще учесть то обстоятельство, что климат тех мест до сих пор несет
в себе следы Великого Похолодания: зимы, обилие пасмурных дней, что сильно
осложнит, если не сделает невозможной, нормальную тикитакскую жизнь там,-
то вывод может быть лишь тот, что северные темнотики безнадежны для
возвращения к подлинно разумной жизни. Их удел - обрастание барахлом,
затем и шерстью, дальнейшее упрощение речи вплоть до полной утраты ее... и
в конечном счете переход на четвереньки. У сородичей Гули, потреблявших
алкоголь, мы это уже наблюдали.
Но самое скверное вот что,- и Донесман назидательно поднял янтарно
заблестевший в лучах дам-линз палец.- Выжив в эпоху Похолодания в трудных
местах, северные темнотики приобрели повышенный заряд жизненной
активности, попросту сказать, нахрапистости. Благодаря ему они ныне
подчинили себе темнотиков почти на всех наших заморских территориях: где
силой, где торговлей, где религией, где алкоголем... чаще всем этим
вместе. Поэтому теперь они - авторитет и образец для приэкваториальных
темнотиков, наиболее перспективных для возрождения в прозрачности.
Северные темнотики увлекают и их по своему пути!
Но, разумеется, окончательные выводы из приводимых фактов Академия наук
всепочтительнейше предоставляет сделать вам, ваше величество, и вам, ваше
превосходительство господин министр!"
Надо ли говорить, что- я слушал этот бесподобный доклад со все
возрастающим возмущением. Конечно, понимая свое положение, я сдерживался и
был доволен, что непрозрачный скелет придает мне более непроницаемый, чем
у других, вид; но мне очень хотелось с возгласом "Прекратите!" вырвать
папку из рук академика. Вот что сделали из моих ответов. Это нас,
англичан, великую нацию, какие-то жалкие островитяне, вроде тех, которых
мы - и вполне обоснованно! - считаем дикарями, берем под свое
покровительство и приобщаем к культуре... так они нас считают дикарями,
обреченными на полное вырождение. Ну и ну! Да, похоже, не только нас, но и
всех европейцев, все цивилизованные народы Земли! Все мы - темнотики, "не
выдержавшие испытания Похолоданием". Да у нас... да мы вас... да о чем
говорить!
"Працивилизация"... обзавелись бы сначала штанами, паскуды, прежде чем
критиковать других! "Прозрачность - второй после прямохождения признак
разумного существа", куда там! Разумные... законов Кеплера не признают,
слушать не хотели, на весь остров одна тюрьма и ни единого божьего храма!
(Кстати, я так до конца и не понял, есть ли у тикитаков религия и
священнослужители). Курение, побледнения, улыбки... нашли к чему
прицепиться! Это все искусственные доводы.
Между тем достопочтенный Донесман-Тик закрыл папку с манускриптом и,
склонившись, положил ее перед собой на ковер. Тотчас к ней метнулась тень
с поджатыми внутренностями, Взяла и, сложившись в поклоне, поднесла к
крайнему справа на правительственной скамье к министру фон Флику. Он, не
глядя, передал ее соседу, тот - дальше, и так папка добралась до короля.
Его величество раскрыл ее, небрежно полистал, закрыл, передал влево (папка
последовала к Агрипардону), а сам устремил взгляд на меня.
И все устремили взгляды на меня, и спереди, и сзади,- холодные,
высокомерные. Этому сравнению можно улыбнуться, но я почувствовал себя,
как голый среди одетых. Опять мне отдуваться за европейскую цивилизацию! Я
даже ощутил вину и готовность признать ее, хотя, между прочим, своих детей
и пальцем не тронул, их воспитанием занималась жена; а что до наказания
матросов линьками, так это и вовсе дело боцмана.
- Скажи-ка, милейший,- государь улыбкой увеличил свои и без того
крупные коренные зубы и одновременно движением руки удалил прочь люльку
ЗД-видения:
дескать, это - не для передачи.- Скажи-ка, это верно, что твои сородичи
акт питания зачастую совершают коллективно?
- Да, ваше величество,- ответил я, склонив учтиво голову.- У нас в этом
не видят ничего дурного. (И, право же, среди всех наших обычаев
этот-далеко не худший!)
- Мне говорили, что в таком... м-м... застолье они нередко принимают
алкогольные яды, а затем поют?
- Бывает и так, ваше величество.
- А когда потом совершают... м-м... противоположное отправление - тоже
поют?
- Нет, государь.
- Почему же? Ведь тогда у них рты совершенно свободны.
...Вокруг прыгали от смеха желудки, тряслись и дергались диафрагмы,
почки, печени, рывками сокращались и расслаблялись искрящиеся
драгоценностями кишечники, ходили ходуном грудные клетки с то набухающими
кровью, то отсветляющимися легкими, с медовым блеском плясали челюсти и
зубы. Кто-то даже сладостно постанывал, смакуя шутку его величества.
Дамы-линзы и зеркальщики, удаленные настолько, что вряд ли слышали, что
сказал сидящий к ним спиной король, и те колыхались от смеха: огненные
зайчики метались над головами придворных.
Легко прослыть остроумцем, восседая на троне. Что он такого смешного
сказал, это Зия! Но я и сам не только принужденно, с перекосом зубов,
улыбался, но и ритмично подергивал диафрагмой, выражая веселье.
Наконец все успокоились. Король взмахом руки приблизил ЗД-видение,
поворотил даму-камеру "линзами" к себе: теперь можно.
- Ты слишком категоричен и односторонен, милейший Донесман,- Зия широко
улыбнулся академику.- Кроме нашего пути и их пути, возможны еще и многие
промежуточные пути. (Одобрительный, восхищенный ропот присутствующих.)
Ведь вот и наш милейший Демихом Гули отыскал здесь свой путь. И даже...
хе-хе! - кое-кого встретил и кое-что нашел на этом пути. Думаю, что мы
должны поблагодарить его за помощь, которую он оказал - и, возможно, еще
окажет! - нашей науке.
Все зааплодировали. Я поклонился глубоким поклоном с движением рукой,
как будто в ней была шляпа с перьями. Меня действительно тронули слова его
величества о том, что у меня - свой путь. Как это глубоко, как
проницательно, как верно! Светлый ум у государя. Блестящий ум. А какое
сердце!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Автор присутствует на "звездном балу". Вальс созвездий. Неприятность с
"Большой Медведицей". Имельдин открывает автору глаза на семейную
астрономию. Тот сочиняет стихи и наблюдает спутники Марса
Второй частью приема во дворце было празднество полнолуния. Король Зия
милостиво разрешил нам с Имельдином остаться на нем, хоть эта часть была
не для ЗД-видения, да и выглядели мы, не имея в животах ни одной
драгоценности, не слишком прилично; но у стеночки можно.
Праздник начался с возгласа наблюдателя на Башне Последнего Луча:
- Солнце - на западе, Луна - на востоке! - за которым последовали
фанфары.
Под их звуки все поднялись с мест. Лакеи, заметные более всего
подносами, наделили всех вместительными пиалами с ароматной
перламутрово-дымчатой жшдкостью - тикбиром, перебродившим соком тиквойи,
как мне пояснил тесть.
Его величество, взяв чашу обеими руками, провозгласит тост за
процветание Тикитаки и торжественно выпил. Секунду все благоговейно
наблюдали, как тикбир следует по королевскому пищеводу и сразу
рассасывается в желудке, затем опорожнили свои пиалы. Выпил и я: по вкусу
напиток напоминал имбирное пиво.
Затем собравшиеся последовали - на подобающей дистанции за королем и
министрами - на смотровую площадку, которая опоясывала основание Башни ПЛ.
Там руководители прошли на западную сторону (и были тотчас же
отгорожены от прочей публики канатами), где принялись с умиротворяющими
"Тик-так, тик-так, тик-так... бжжии..." согласованно воздевать прозрачные
руки и кланяться погружающемуся в море солнцу. Впрочем, я более любовался
не ритуалом, а открывшимся видом. С вершины горы далеко просматривалась
западная часть острова, вся в темной зелени, в рельефных тенях ущелий и
долин, берег с белой полосой прибоя и за ним - расплавленно блестящее на
закате море. У подножия горы лежал город, такой же прозрачный, как и его
жители: ни стеклянные, насквозь просвечивающие дома его, ни ажурные вышки
даже на закате почти не давали теней. Луна поднималась на востоке.
Попрощавшись с солнцем, король и министры перебрались на восточную
сторону площадки и теми же "Тик-так... бжжии..." приветствовали луну. На
фоне этого светила они выглядели еще призрачней, Ночь сменила день с той
быстротой; с какой это бывает в тропиках.
Зеленоватый сумеречный свет полной луны залил вершину горы, башню,
дворец, и я понял, почему тикитаки любят лунные ночи: с одной стороны -
светло, а с другой - они сами практически невидимы. Будто растворяются.
Присмотревшись, можно заметить темные пятна печени и мозга, пульсирующее
скопление крови в сердце - и все; но разобрать, у кого что крупнее, что
мельче и как выглядит - невозможно.
Видимо, поэтому к танцевальному павильону знать теперь направилась
одной толпой с министрами и королем - надобность в дистанции отпала, все
были свои. Самым заметным стало драгоценное содержимое кишечников у
участников торжеств. Казалось, что именно драгоценные камни: бриллианты,
изумруды в оправе и без оправ, горошины жемчуга - плывут, зеленовато
сверкая, мерцая, играя огнями, на высоте двух-трех футов над плитами
дорожки, совсем рядом, можно протянуть руку и взять.
Когда же все вошли в павильон и начали выстраиваться на черном матовом
полу в фигуры для танца, блеск драгоценностей в незримых животах усилился
многократно: это дамы-линзы, выстроившиеся вместе со своими зеркальщиками
наверху, по периметру овальной стены, направили сконцентрированные лучи
лунного света вниз, каждая на своего клиента. Дворцовая охрана исполняла
теперь иную роль. Не замечались более ни мозги, ни сердца, ни печени,
только по содержимому кишечников можно было определить, кто есть кто, чего
весит и стоит.
Зазвучала музыка под стать ночи: виолончели вели партию луны, скрипки -
партии звезд, щипки контрабаса задавали ритм биения сердец. Первые танцы
показались мне похожими на те, которые обычно исполняют и в Европе на
придворных балах: на менуэт, контрданс, гавот, полонез, но выглядели эти
фигуры, скачки и развороты драгоценностей под луной и звездами несравнимо
диковинней и поэтичней.
Стоя у стены, мы с Имельдином очень хорошо понимали сейчас, что такое
бедность: в сущности, нас просто не было, мы не существовали. Я-то хоть
еще выделялся темным скелетом, а тесть... не растворился ли он в зеленом
мареве?
Для проверки я протянул руку в его сторону, потрогал: здесь ли? Он
раздраженно отбросил мою руку.
После того, как танцующие нас по нескольку раз толкнули и лягнули, мы
сочли за лучшее перебраться в нишу. Наблюдая оттуда за сверкающим
чванливым контрдансом, я думал: от многих болезней может избавить
прозрачность - но не от тщеславия. Наверно, если человека сверх того еще
раскатать в тонкий лист, сделать двухмерность, а затем свернуть в
трубочку, он все равно найдет, как себя выделить, подать, показать, что он
не такой, как все!
Но вот наступил кульминационный момент бала. Дон Реторто, министр
этикета и церемонимейстер, провозгласил "звездный вальс" и сам занял место
в центре.
"Сейчас ты увидишь мою работу!"- не без самодовольства шепнул тесть.
Участники празднества начали группироваться вокруг министра - и вскоре
я увидел внизу... звездное небо.
Да, в большой степени это получилось от искусства декораторов вроде
Имельдина (он был "дамский мастер", здесь кружилось полдюжины его
клиенток):
драгоценности, проглоченные по составленной ими программе в нужной
последовательности, далее двигались под действием перистальтических
сокращений кишок и выглядели произвольной композицией. Но к расчетному
времени - к полуночи, к "звездному вальсу"- все они располагались в фигуру
определенного созвездия или его части. Носителям оставалось помнить свое
"созвездие" и расположиться среди других согласно звездной карте.
Я моряк и хорошо знаю звездную карту; в перерывах между путешествиями
я, кроме того, не раз наведывался в Гринвич к своему приягелю Грею Остину,
королевскому астроному,- мы коротали ночи у телескопа, наблюдая звездный
мир и рассуждая о его величии и тайнах. Поэтому могу засвидетельствовать,
что все было правильно: в животе его превосходительства Дона Реторто
образовалась "Малая Медведица", самый крупный бриллиант расположился
относительно других, как и надлежит Полярной звезде,- на него
ориентировались прочие "созвездия". Находящаяся ближе к нам "Большая
Медведица" уже выравнивала свои алмазы "альфа" и "бета" так, чтобы они шли
по лучу "Полярной". Левее ее "Лира" блистала крупным, каратов на
восемьдесят, бело-голубым алмазом "Веги". За ней удалялись по дуге к той
стороне павильона "Лебедь", "Кассиопея", "Персей".
Меня удивило то, что "полюс", вокруг которого должны вращаться
"звезды", занял не король. Я спросил об этом тестя. Его величество,
шепотком объяснил Имельдин, владеет самым крупным бриллиантом на острове,
который величиной и блеском настолько же превосходит остальные, как звезда
Сириус на небе все прочие. Поэтому король изображает созвездие Большого
Пса. Я быстро отыскал это "созвездие", двигавшееся по краю хоровода: не
только "Сириус", но и остальные "звезды" выделялись в нем (вероятно,
стараниями дам-линз) куда сильней, чем в обычном небе. Рядом с Зией
компактным созвездием "Малого Пса"
сиял начальник дворцовой охраны.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг