городке о тебе всякие странности говорят. Но ведь с тобой все в порядке,
да?"
Мы лежим на тахте, ее голова на моей руке. Я воспринимаю не столько
тепло-желтые вспышки голоса, сколько смысл вопросов.
А как ты считаешь? Каким ты меня находишь?
Приподнимается на локте, смотрит - движения, звуки, настороженность.
"Нормальным. Вполне. Глаза у тебя только рассеянные, плавают. Устал?"
- Это потому, что я слеп. А кроме того я глух...- И я выкладываю ей все.
Тишина-темнота неподвижности: она застыла возле меня. Растерянность,
испуг, ошеломление, отчужденность и-о, боже!-отвращение ко мне, калеке,
гадливость.
Мне сейчас не до анализа, как я воспринимаю это,- но ведь воспринимаю.
Сразу спохватывается, даже гневается на себя за эти чувства:
"Бедненький мой... и ничего нельзя поделать?"
- Конечно, ничего. Что здесь поделаешь! "Это ужасно! (Реплика из многих
пьес.) Послушай... но ведь это может отразиться и на детях?"
- Возможно.
...Нет, не хочу ни вспоминать, ни пересказывать ее ведение, которое чем
дальше, тем больше отдавало квалифицированной игрой. Искренней была первая
пышка отчужденности и отвращения ко мне. Одно дело знаменитый психонавт,
достойная пара восходящей звезде экрана, но совсем другое - инвалид с
уникальным уродством, которому теперь только конверты клеить. Да и дети
опять же... тут и крыть нечем, святая забота будущей матери. Не нужен я
ей, как ни смотри.
Да и она мне теперь. Я сам подивился чувству облегчения и покоя, когда
Камила ушла. Женщина, которую я так боялся потерять...
Бывает восприятие обогащающее - бывает и обедняющее, отнимающее
иллюзии. Но в любом случае приток: ясность.
Х
"Слушай, это хорошо еще, что у тебя перепутались 1за и уши, а не глаза
с языком, скажем, не зрение и вкус. А если бы еще и слух с обонянием...
вай!
Представляешь, каких миазмов тебе пришлось бы "нанюхаться", какой дряни
"накушаться", оставаясь к тому же голодным, хо-хо!.. Слушай, перепутайся
следующий раз, пожалуйста, так - в интересах науки, а?"
Я заканчиваю принесенный обед. Пища в пастовых тюбиках, только хлеб
кусками да молоко в стакане. Теперь, пожалуй, можно уже переходить на
обычную, но первое время восприятие яств в новой интерпретации было
противным до тошноты. Зрение и слух - чувства-информаторы, а вкус -
Великий Потребитель.
Так что Борюня прав, мне и в самом деле повезло.
Я ем, а он неспешно, как-то очень весомо прохаживается от окна к шкафу
и обратно. Я воспринимаю его в виде округлых множественных звуков,
нарастающих по мере его приближения к окну: что-то вроде накатывания волны
на галечный пляж. Гераклыч в превосходном настроении; я вообще не видывал
его в плохом настроении, но сегодня его просто распирает от довольства и
дружеских чувств ко мне. Он явился меня облагодетельствовать, только пока
неясно чем. Голос Бориса полыхает радужными переливами.
...Сложные отношения соединяют нас. В психонавты берут людей с большой
избыточностью, с отменным зарядом жизненных сил, и это у Бориса
Геракловича есть. А в остальном... я ученый, автор трудов и изобретений,
он - спортсмен-десятиборец, правда, самого высокого класса. Но когда мы
обменялись - хоть и всего на сутки - телами, между нами возникло интимное,
чувственное, дословесное взаимопонимание; такое, наверно, бывает между
однояйцевыми близнецами или между матерью и ребенком, плоть от плоти ее.
Ни к чему такое понимание - и слов, и движений, и умолчания... вплоть до
телесного тонуса - между чужими людьми, нехорошо это, неприлично. У
Леонида Леонова есть фраза о двух давних приятелях, которые "знали друг
друга до ненависти плотно". Вот и у нас с ним в этом роде: отчуждаемся
друг от друга независимостью поступков и суждений, даже подначками, а все
равно связаны.
"А все от нетерпения твоего,- Борис переходит на назидательный тон.- Я
прекрасно понимаю, как все получилось: скорей-скорей домой, скорей в
тело!..
Ты бы еще больше спешил, вообще вскочил бы в свое тело, как в
комбинезон спросонья. Представляешь: твои руки - ноги, на них ходить надо,
плечи - таз... А уже в каком... х-хы? - в каком совершенно замечательном
месте оказалась бы твоя разумная голова, лучше умолчать. Го-го-го-го!.."
Он опускается на тахту и ржет в свое удовольствие, со слезой. В комнате
желто-малиновый пожар и ритмичная тряска. Вот такой он, Борюня, простая
душа: всегда не выдерживает, первый смеется своим остротам; и когда
начинают смеяться другие, то уже непонятно- над чем. Но примечательно, что
он и здесь прав: все получилось именно от нетерпения, "Скажи, пожалуйста,
а как я выгляжу в твоем новом восприятии? Тоже интересный и красивый, да?"
- Даже лучше: умный. Так что спеши сам перепутаться.
"Вай, милый, как ты это хорошо сказал!" - и лезет обнять.
- Иди-и! Прибери-ка лучше. Ты чего пришел? "Возвращать тебя в люди.
Приводить к знаменателю. Для начала я тебя ...ировать буду".
- Будешь что? - кладу пальцы на штырьки автомата.
"Градуировать!"
- А-а... ну, давай.
Он задергивает плотные шторы: стихает солнечный полдень за окном,
уменьшается шорох от предметов в комнате, ставит на стол увесистый прибор,
включает.
"Что видишь?"
- Красное. Это у тебя "зэ-ге"?
"Он самый. И как ты обо всем догадываешься! Сейчас медленно повышаю
частоту, скажешь, когда перейдет в оранжевое".
Трудно ли догадаться: ЗГ-10, звуковой генератор. Борюня ищет им
граничные частоты для звуков, воспринимаемых мною в одном цвете. Все
грамотно.
- Уже.
"Тысяча сто герц. Поехали дальше".
Переход от желтого к зеленому обозначился на двух с половиной
килогерцах, от зеленого к синему - на четырех. А за десятью - впечатление
фиолетового с постепенным переходом в тьму.
Переходим ко второму пункту. Что слышишь?"
- Ля-бемоль первой октавы.
"Вах, что значит музыкальная грамотность! Мне уже хочется говорить тебе
"вы". А это?"
- Си-бекар второй, минорная тональность...- Это он показывает пластинки
определенного цвета; мне становится весело.- Слушай, Борь, кончай ты эту
чепуху.
"Как-кончай? Я лабораторию на общественных началах организовал. Сначала
создадим "инвертор слуха", превращающий звуки во вспышки по нашей
градуировке: ты будешь видеть их - и услышишь звуки. Мой голос снова
услышишь!.. Потом сообразим и с инвертором зрения. Идея пока неясна, но
придумаем что-то. Видеть ушами... х-хы! - сложнее, чем глазами, но на
уровне дешевого телевизора сможешь".
- Нет, ну... действуйте во славу науки, я не против. Только цеплять эти
инверторы будете на себя, чтобы видеть и слышать по-моему. Почему,
собственно, вы хотите навязать мне ваш способ восприятия действительности
- только потому, что вас много, а я один?
Секундное остолбенение с фиолетовым оттенком.
"Вот это да! Нет, другого такого человека я в своей жизни не встречу.
Значит, ты желаешь, чтобы все перепутались для нормального общения с
тобой?.. Слушай, может, ты не Максим Колотилин, а Наполеон Бонапарт?
Откройся, я тебя не выдам".
- Это было бы полезно для вас самих! Что же до общения со мной, то ведь
вот мы с тобой общаемся без инверторов - и даже без слепого телетайпа.
"Так ведь это мы с тобой!.. Слушай, дорогой, не морочь мне голову!
Продолжаем. Что слышишь теперь?"
- Не буду я градуироваться! Играйтесь без меня. "Ну, тогда... извини,
но я вынужден..." Борис набирает номер и (я почти слышу это) говорит в
трубку голосом школьника: "Патрик Янович, он не желает градуироваться! И
вообще поговорите лучше вы с ним сами. У меня нет сил и нет слов".
XI
Явление следующее: те же и Патрик. Сейчас и я чувствую себя немного
школьником. Мы оторвали шефа от дел, он нетерпелив и сердит.
...Я упоминал, что не люблю телевизоров, не пользуюсь ими. А в
поездках, когда меня поселяют в номер с обязательным теликом, я иной раз
развлекаюсь тем, что поворачиваю его боком или даже вверх тормашками.
Приятно посмотреть, как наяривает джаз, сидя на потолке, как актеры, стоя
на стене, выясняют сложные драматические отношения: "Умри, несчастная!" -
и "несчастная" не падает, а наоборот, как будто встает... Но замечательно
вот что: в тех случаях, когда показывают настоящую драму, или это
настоящее проявляет себя в игре артистов, в талантливой режиссуре,-
неправильное положение телевизора перестаешь замечать. Видимо, природа
подлинного искусства, как и природа физических законов, такова, что оно
действует вне системы координат.
Нечто похожее получилось и сейчас: я перестал замечать цветовые
особенности речи Патрика Яновича, реплик Бориса, шумовые оттенки их
жестов, мимики - только смысл. Мысль сталкивалась с мыслью.
"Почему ты не хочешь проградуировать свое восприятие для инверторов?
Люди горят нетерпением тебе помочь".
- Потому что это глупо. Благодарен, конечно, за горение и нетерпение,
но это не то. Я вижу, я слышу, у меня такие же - во внешней своей части -
органы чувств, как и у вас всех. А впечатление, которое получается от них
внутри...
это мое личное дело!
"Твое личное, вот как! (Движение рук.) Ну-ка, будь добр, сложи эти две
спички крестиком".
Я и не увидел их, эти спички - мелки.
"Вот-вот: "...другой смолчал и стал пред ним ходить. Умнее бы не мог он
возразить!" Это Борюня, который хорошо учился в школе и помнит Пушкина.
- Ну... сейчас я это еще не могу. Со временем научусь.
"Со временем... Слушай, милый, давай говорить начистоту. Ты знаешь,
каким сложным делом мы занимаемся, как напряженна работа всех, как много
еще неисследованного и подводных камней, И если товарищи - по инициативе
Бориса и с моего согласия - готовы тратить время и силы на эту работу, так
это потому что, во-первых, мы хотим тебе помочь и, во-вторых, не хотим
тебя потерять. Найдем какую-нибудь консультантскую должность по
радиополетам, и ты, твой опыт и знания, твоя недюжинность останутся при
деле. Но для этого, разумеется, нужна хорошая коммуникабельность и
ориентировка. Сварганят тебе для начала эти инверторы слуха и зрения...
ну, в форме каких-нибудь там сложных наушников и очков, блок
инвертирования в боковом кармане, батарейки в нагрудном. Обременительно,
конечно, зато все будет нормально. А там займутся тобой нейрологи,
психокибернетики - глядишь, что-то и получше придумают. И будешь человек.
А так - куда же тебя теперь-то?"
-Погодите, Патрик Янович... погодите насчет благотворительности и
практической стороны. (Меня подзавело это отношение ко мне как к инвалиду,
которого надо пристроить.) Давайте сначала обсудим саму эту расчудесную
идею инвертирования как метода борьбы с "перепутанностью". Как ученые.
Итак, создаем прибор, преобразующий звуки в световые образы (вспышками не
обойдетесь для передачи сложного звучания, потребуются квазиизображения на
мозаичных, что ли, экранах - это вы упростили) и направляющий их в глаза.
Глаза ведь у нас самый информативный орган... - Мысль только
оформлялась у меня, я говорил сбивчиво.- Примерим это для начала к
человеку, у которого зрение в порядке, а с остальным восприятием беда: ни
слуха, ни обоняния, ни осязания. Итак, слуховое восприятие у него пошло в
глаза. Делаем еще инвертор, превращающий запахи в зримые сигналы и образы
Затем еще один, для кожного осязания. Можно и еще - для вкусовых
впечатлений, их тоже переводим в зримое. Все в глаза!.. Больше того: мир
вокруг наполнен инфракрасными, ультрафиолетовыми, радио- и прочими там
инфра- и ультразвуковыми сигналами, которые сообщают что-то свое о
реальности; их тоже преобразуем и подадим в глаза. Что увидит человек при
таком полностью зримом восприятии объективного мира?
"Света белого не увидит!"
- Хуже, Борюнчик: "белый шум". Разноцветный туман. Теперь проиграйте
умозрительно такое инвертирование для слуха или для осязания - получите то
же самое: "белый шум". Понимаете, мир не такой. Мы воспринимаем его таким,
потому что наши органы чувств... ну вроде радиоприемников, что ли,
настроенных каждый на свой диапазон. Измени настройку - воспримешь не то.
Морочить себя обратным инвертированием? Да вернись ко мне нормальное
зрение и слух, я бы с большим недоверием отнесся к тому, что увижу и
услышу!
"Ну, знаешь!.." Я не определил, кому принадлежала реплика: шокированы
были оба.
- Вот вы, Патрик Янович, говорили, что происшедшее со мной возможно
только для белковых тел, с кремнийорганиками и кристаллоидами такого не
случалось и не будет...
"И у нас больше не случится, охлаждать будем тела".
- Вот видите. Выходит, этими вашими намерениями инвертировать да
пристроить меня к пенсионному консультантскому местечку может быть
загублена единственная в своем роде, уникальная для трех миров
возможность, которую лучше бы все-таки изучить. У тех тоже все так:
глазами видят, ушами слышат-и довольны...
"Го-го-го-го! - воспламенился, как бензобак, Борюня.- Так ты желаешь,
чтобы и другие все перепутались?! И здесь, и у Проксимы, и у звезды
Барнарда!..
То-то он, Патрик Янович, предлагал мне на себя инверторы надевать".
Патрик не смеялся, но я чувствовал, что он тоже меня не понял. Даже
усомнился, ограничились ли изменения в моем мозгу только областью
анализаторов. Неужели действительно надо "перепутаться", чтобы понять, о
чем я толкую!
Так мы ни о чем и не договорились. Шеф спохватился, что должен
присутствовать на эксперименте, сказал, что еще поговорим, время терпит, и
ушел - талантливый ограниченный человек. За ним утянулся и Борюня.
"Приборы, дорогой, я все-таки оставлю... кхе-гм!"
Не нашел я слов... Э, важны не слова, а что я решу и буду делать. И я
уже знаю - что. Только надо сперва хорошенько выспаться.
XII
Во сне я глядел на себя в зеркало, водя по щекам электробритвой. Видел
свои руки с тонкими сильными пальцами, четкими жилками, редкими светлыми
волосками. Потом увидел Камилу, Витьку Стрижевича - приятеля студенческих
времен; видел листья на асфальте - огненно-красные и желтые кленовые,
ржаво-желтые вязовые, газетный киоск, что неподалеку от института, кусок
кирпичной стены с водосточной трубой, улицу с пешеходами и блестящими
машинами и что-то еще, еще. Когда проснулся, подушка была мокрая: я спал и
плакал. Человек во сне слабеет.
Что ж, пусть и это войдет в новое восприятие мира: оплаканное во сне
видение - унаследованное нами от зверей и кажущееся единственно возможным.
За окном тихо, -стало быть, уже темно. Институт опустел. Для "освещения"
комнаты я поставил пластинку на проигрыватель- и воспринимал не только
смутные очертания предметов (дайте срок, Патрик Янович, и спички крестом
сложу!), но и чюрлёнисовские образы, на сей раз довольно конкретные.
Колышется до сизого горизонта в многобалльном шторме море,
раскачиваясь, налетают на берег большие белогривые волны, пушечно ударяют
о скалы, взметывают до неба ликующие фейерверки брызг.
- Та-димм... та-дамм-та-дамм-да-дамм!
Вон что, это я выбрал Девятую симфонию Бетховена, самое начало. Я не
бывал в местах, где он жил,- но это она.
Недолгие сборы: тот надувной наплечник-нагрудник, парик, очки, портфель
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг