которых начиналась работа: будто русские ведут исследования по управлению
свойствами- ядер с применением нейтрино, будто они заслали к нам агента -
ложны. Они сфабрикованы полковником Клинчером при деятельном участии
вашего верного ассистента и заместителя по экспериментальной части доктора
Фрэнсиса Гарди. Просто полковнику Клинчеру очень хотелось стать генералом,
а Франку... наверно, ворочать большими делами в науке, да, Фрэнк?
КЛИНЧЕР вдруг встает, вынимает пистолет, делает шаг вперед, подносит дуло
к виску.
ГОЛДВИН. Генерал, что с вами?! Опомнитесь!
ХЕНИШ. Тс-с... не мешайте, это же интересно!
ВСЕ в оцепенении смотрят на Клинчера. Тот рассчитывал, что кто-нибудь
бросится отнять пистолет, и сейчас стоит, растерянно и умоляюще переводя
глаза с Голдвина на Фрэнка, затем на Хениша.
ХЕНИШ. Слушайте, сержант, или стреляйтесь, или не отвлекайте нас от
разговора.
КЛИНЧЕР опускает пистолет, снова подносит его к фуражке. Дуло ходит
ходуном. Наконец, не выдерживает, жалко - так, что это похоже на всхлип,
усмехается, убегает в свой кабинет.
ХЕНИШ. Никакого чувства юмора у человека! Вы думаете, он делал это от
стыда? Из боязни потерять честь? Как бы не так! Просто он понял, что
отныне нет генерала Клинчера - хозяина жизни, а есть Клинчер - мой слуга.
ГОЛДВИН. М-м... и что же вы намерены предпринять?
ХЕНИШ. Я? Ничего. Представьте: ровным счетом ничего.
ГОЛДВИН. Не понимаю. Если вы считаете. что наш проект... м-м - афера, ваш
долг, как сенатора, разоблачить ее.
ХЕНИШ (улыбается). Мой долг, как сенатора... Ах, профессор! Ах, милый,
наивный девятнадцатый век! Как вы считаете: для чего существуют больницы?
Институты? Правительства?
ГОЛДВИН (сердито). В больницах лечат людей, в институтах познают новое и
применяют его в интересах общества. Правительства же организуют жизнь
страны... не понимаю, зачем вы меня спрашиваете об этом.
ХЕНИШ. Вы неправы, док. Ах, как вы неправы! Больницы, институты,
правительства, равно, как и газеты, политические партии, армии, фирмы -
существуют для того, чтобы быть больницами, институтами, правительствами,
газетами, партиями, армиями... и так далее. Чтобы люди сотрудничающие в
них, могли зарабатывать, преуспевать, властвовать, наслаждаться жизнью.
Остальное - побочно. Зачем же я буду нарушать этот, установленный богом
порядок? Работайте. Исследуйте! Приводите в суеверный трепет дельцов и
чиновников размахом опыта. Я полагаю, что в скором времени акции компаний,
загруженных оборонными контрактами, начнут падать. Через год-другой, когда
ваши исследования окончатся ничем, отчетом на полку - они резко
подпрыгнут. Но будут уже не этих фирм, а "Глобус компани"! И тогда...
тогда значение "Глобус компани" будет соответствовать ее названию, а?
ГОЛДВИН. М-м... не понимаю, зачем вы говорите это нам сейчас? Это уж не из
стремления ли облагодетельствовать? Могли бы повременить до тех пор,
пока... Вы не находите, что ваше поведение... м-м... несколько непристойно?
ХЕНИШ. Профессор, сейчас вы задали мне вопрос, эквивалентный извечному "В
чем смысл жизни?" Действительно, в чем? Мудрецы не знают. Я не мудрец - и
я знаю: в том, чтобы победить и насладиться победой! И сегодня день моей
победы, умной, хорошо рассчитанной победы. И я могу позволить себе ту
роскошь, которую не позволяют себе ни монархи, ни президенты: быть самим
собой! Потому что - какой ни есть - я хозяин положения. Я! И вы должны
знать: теперь вы работаете на меня (он прогуливается по приемной с шариком
в руке - сытенький и наглый. Он - хозяин, стесняться нечего).
ГОЛДВИН. Да... понимаю: вам нечего бояться разоблачений с моей стороны.
М-м... но вот что. Негласной целью наших исследований, если хотите,
мечтой... впрочем, что вам до мечты! - было найти способ нейтрализовать
ядерное оружие. Разве вы не заинтересованы в этом - просто, как человек?
Вы осведомлены о запасах ядерного оружия и отлично знаете, что будет
твориться на Земле.
ХЕНИШ. На Земле, профессор. Только на Земле! И этот вариант учтен. Еще лет
восемь - десять мир пробалансирует в нынешнем неустойчивом равновесии. А
за это время вы... собственно, не вы, а подобные вам "корифеи" в области
ракет - создадут отменные космические ковчеги: с атомными двигателями, с
запасами на многие годы, со всеми удобствами. И пусть будет, что будет! Со
стороны это, пожалуй, будет выглядеть даже красиво... Нет, я, конечно,
никому не желаю зла. Надеюсь, вы не разделяете те красные взгляды, по
которым каждый состоятельный человек выходит этаким мировым злодеем?
Господи, какой же я злодей! Я даже в войну никого не убил и не ранил. Я
просто продаю свои товары: резиновые шарики, термостаты, синхротроны. Ну,
скоро буду приторговывать атомными подлодками и ракетами, раз есть спрос.
Но - не хотите, не покупайте, никто не принуждает. Впрочем, мне пора.
(Поворачивает к двери) Всего доброго, док! Пока, Фрэнк, гляди веселей. Ты
можешь рассчитывать на место в атомном ковчеге, папаша Эд тебя не забудет.
(Уходит).
Молчание.
ГОЛДВИН. Фрэнк, это правда?
ФРЭНК. Да... то есть, собственно, нет... то есть, я хотел... Конечно, я ни
одной минуты не считал Ила шпионом, не такой он человек. Но я подумал:
можно использовать ситуацию... развернуть как следует наши работы по
нейтрино. (С отчаянием). Бен, ну почему они... эти лавочники могут
использовать обстоятельства для своей выгоды! Почему мы этого не можем?
ГОЛДВИН (с некоторым удивлением). А я-то думал, что знаю вас, доктор
Гарди... (Опускает голову). Боже, какой позор. Какой стыд! Я, старый
человек, который только и хотел, что честно дожить, отдал свое имя, свои
знания... и для чего? Чтобы один полковник стал генералом, один делец
нажил миллиарды... и один ассистент моей кафедры стал заместителем
директора Центра с окладом 30 тысяч долларов в год. Боже мой...
ФРЭНК. Но ведь идея-то правильная. Вы же знаете: это возможно. Ну, трудно,
ну, не получается - никогда не бывает, чтобы сразу получилось! Но если бы
мы по-прежнему сидели в двух комнатах в Беркли, убивали все время на
размещение заказов и поиски оборудования, - разве было бы лучше?
ГОЛДВИН. Уходите!
ФРЭНК. Ну... не надо так, Бен. Что вы делаете? Вы же сами толкаете меня к
ним.
ГОЛДВИН (встает). И проваливайте к ним! Вы с этим Хенишем родственные
натуры. И не смейте больше называть меня "Бен"! Я не в силах выгнать вас
из Центра... ну, куда мне: у вас теперь связи, влияние! Но я вас знать не
хочу. Идите к ним, к черту, к дьяволу, занимайтесь, чем хотите, стройте
свое благополучие на чужих репутациях и знаниях...
ФРЭНК (умоляюще). Но, профессор... но Бен!
ГОЛДВИН. Имейте хоть сейчас человеческое достоинство, доктор Гарди.
Уходите прочь!
Фрэнк, понурив голову, уходит.
ГОЛДВИН (берет журнал, идет в свой кабинет. Останавливается, беспомощно
разводит руками) Вот теперь я совсем один...
Затемнение.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
В правой стороне сцены луч прожектора выделяет фигуру Голдвина. Он ходит
по кабинету. Голос его слышен теперь из динамика -это голос его раздумий.
Голос ГОЛДВИНА. Нет главного открытия, главного знания о ядре. Любое
исследование начинается с открытия, а я начал до открытия. Поддался
иллюзиих Но теперь я должен его сделать, должен! Но - как? Да, похоже, что
именно нейтрино переносят энергию от среды к ядрам и от ядер к среде.
Переносят... как? Берут и переносят.... Слова, слова, пустые слова! Нет,
не могу. Не могу...
Затемнение справа. В левой части сцены прожектор освещает фигуру
Шардецкого. Он - в своем кабинете - пишет на доске формулы реакций,
уравнения. Стирает, снова пишет. Кладет мел.
Голос ШАРДЕЦКОГО. Нет, и этот путь никуда не ведет. (Стирает формулы). Но
какой? (Ходит по кабинету). Попробуем еще раз. С самого начала... Когда-то
возникли частицы, атомы, звезды, планеты. Зачем? Основной целью природы не
было создание атомов. Э, вообще у природы не было и нет никаких целей! В
материи есть стремление к устойчивости всех возникающих систем.
Стремление... Кто стремится? Куда? Как бессильны слова! Просто: существует
то, что устойчиво. Существует то, что существует... опять масло масляное!
(Садится на стул, обхватывает голову). Тяжело. Ах, как тяжело... Попробуй
осмыслить то, для чего нет слов! Ну, давай еще раз: имеется процесс обмена
энергией между ядром и средой. И он связан с нейтринох
Затемнение слева. Освещается мечущийся по кабинету Голдвин.
Голос ГОЛДВИНА. Природа выпускала в обращение всякие частицы: устойчивые и
неустойчивые. Устойчивые выжили... И что же? Почему? Как? Не знаю. Я
ничего не знаю! В природе все устроено либо дурацки просто, либо гениально
просто - мы же слишком умны и слишком посредственны... (трет щеки
ладонями). Я ничего не понимаю. Я стар, устал и напуган. Мне страшно: а
вдруг от моей мысли зависит - быть миру или не быть? Безумный мир! Разве
можно на одного человека взвалить такую ответственность! Что я могу!
Затемнение справа. Прожектор освещает Шардецкого. Он стирает записи с
доски, отходит.
Голос ШАРДЕЦКОГО. И это не то. Ядра, частицы, моменты, кванты... привычные
понятия, в которые я вкладываю более глубокий смысл, чем есть на самом
деле. Надо что-то совсем иное. Что-то совсем новое. Чтоб ни в какие ворота
не лезло. Тогда пойму. Но этого - нет... (Подходит к книжному шкафу,
достает книгу). Посмотрим, что об этих предметах пишет профессор
Голдвин... (Листает. Луч прожектора освещает стоящего рядом Голдвина).
Знакомо... Известно... Знакомо... Ага, вот!
ГОЛДВИН (лекторским тоном). "...Нейтрино. Пока непонятно место этой
частицы в строении материи. Протоны и нейтроны образуют ядра атомов.
Мезоны исполняют роль ядерных связок. Электроны вместе с названными
частицами образуют атомы. А для чего в природе нейтрино? Трудно допустить,
что оно создано лишь для подтверждения теории Паули о бета-распаде..."
ШАРДЕЦКИЙ. Справедливо. (Листает). А вот это...
ГОЛДВИН. "...Из этой гипотезы можно вывести захватывающее представление,
что Вселенная представляет собой нейтринное море, а наш мир - лишь
волнение на поверхности этого моря. Все наши наблюдения относятся к этой
поверхности".
ШАРДЕЦКИЙ. Тоже верно. (Закрывает книгу). Что ж дальше, профессор?
(Голдвин молча отступает. Прожектор, освещавший его, гаснет). Да... жаль.
Если бы мы работали вместе, то, пожалуй, осилили бы эту задачу, а?
(Возвращается к доске). Итак, нейтринное море... Попробуем представить его
уравнением (пишет).
Затемнение слева. Прожектор освещает Голдвина. Он стоит у лабораторного
стола.
Голос ГОЛДВИНА. Люди уже привыкли к тому, что есть радиация, реакторы,
вырабатывающие плутоний, ракеты, ядерные испытания. Они забыли, что лет
тридцать назад этого наваждения не было. Они привыкли к страху... Нет,
вздор: к страху привыкнуть нельзя. И страх, страх, страх царит над миром.
Перед ядерной войной... и еще множество мелких страхов: не потерять
работу, не быть обманутым, не оказаться посмешищем... Прекрасный мир! Мир
зеленых лесов и музыки, мир умного труда, мир людей. Труд и гений человека
вложен во все: в желтые нивы, в радиомачты, в быстрые самолеты, в асфальт
дорог, в стены зданий. Огромный труд для жизни людей! Неужели всего этого
может не стать? Безумный мир! Больной мир!.. Надо торопиться, пока не
поздно, сделать, что могу. Но что я могу? Немыслимая задача: не просто
понять новое - на это меня хватило бы! - а сделать нужное открытие... Как?
Как нащупать связь ядра с внешним миром? (Останавливается у книжного
шкафа). М-м... что пишет о ядрах и нейтрино мой русский коллега? (Берет
книгу, листает. Луч прожектора освещает стоящего рядом Шардецкого).
ШАРДЕЦКИЙ. "...Мы замечаем лишь те взаимодействия нейтрино с ядрами, при
которых происходит радиоактивный распад ядра - то есть только те, что
можем заметить с помощью нынешней техники измерений. Но значит ли это, что
нейтрино меньших энергий не взаимодействуют с ядром? Думаю, что нет".
ГОЛДВИН. И я так думаю, коллега. Я намеревался обсудить с вами этот вопрос
на симпозиуме... но он не состоялся. Что же дальше? (Листает). О, вот
интересная мысль!
ШАРДЕЦКИЙ. "...По-видимому, нет ничего более устойчивого, чем ядро,
которое только что распалось и выделило избыток энергии. Исследование
таких ядер представляло бы большой интерес..."
ГОЛДВИН. Да-да! Но как их исследовать? (Шардецкий молчит. Лицо его
неподвижно. Прожектор, освещающий его, гаснет). Да-да... Мы сейчас роем
два туннеля через одну и ту же гору. Каждый - свой. И таимся, чтобы они не
услышали стук наших кирок и лопат, а мы - их... Безумный мир! Но постой...
в этой мысли: наиболее устойчивы ядра, которые только распались, - что-то
есть. (Садится за стол, раскрывает журнал, берет карандаш). Прикинем-ка...
Затемнение справа. Полный свет слева. Кабинет Шардецкого. В дверях,
прислонясь к косяку, стоит Самойлов. Курит, наблюдает за Шардецким,
который возле доски пишет, бурно жестикулируя. Тот, наконец, замечает
Самойлова.
ШАРДЕЦКИЙ (его застали врасплох, он сердится). А вы по-прежнему небриты,
Петр Иванович!
САМОЙЛОВ (трогает подбородок). Растут, треклятые...
ШАРДЕЦКИЙ (смотрит на часы). Который час? Мои стали.
САМОЙЛОВ. Третий.
ШАРДЕЦКИЙ. Угу. И какое же у вас ко мне дело в третьем часу ночи?
.САМОЙЛОВ. Да я, собственно, так - заглянул на огонек. (Затягивается,
пускает дым в потолок). Я говорю: вот мы не знаем, какой атом
радиоактивного вещества когда распадается, а клоп - знает.
ШАРДЕЦКИЙ. Какой клоп?
САМОЙЛОВ. Обыкновенный. Клопус вульгарис. (Покуривает). Пустил я его
давеча на пластинку со слоем радиоактивного кобальта. Ну, он блуждал,
петлял... и вылез необлученным. Пять раз гонял его по пластинке - ни
одного гамма-кванта не схватил. Измеряли.
ШАРДЕЦКИЙ (ошеломленно). Не может быть... Мистика! Хотя нет, почему же?
Может. Действительно, в каждый момент какие-то атомы кобальта взрываются
гамма-квантами, какие-то нет. Пройти можно. Как по минному полю. Что же-у
клопа какие-то миноискатели есть, что ли? Выходит, он чувствует, какие
атомы около него будут распадаться, и поворачивает от них подальше?
САМОЙЛОВ. Я так думаю, он изменение нейтринных потоков от ядер чувствует.
Должно быть, спокойные и распадающиеся ядра излучают неодинаково.
ШАРДЕЦКИЙ. Возможно... Это где же вы клопа-то достали, Иванович?
САМОЙЛОВ. А я недавно в Свердловск ездил, в командировку. В мягком вагоне.
Ну, и не уберегся... Я его, собственно, казнить хотел. А он - избег...
Между прочим, я построил его блуждания в пространственно-временных
координатах. Есть намек на закономерность.
ШАРДЕЦКИЙ. Да-да... Черт знает что! Клоп, а! Гнусное насекомое - и движет
физику. Дожили...
САМОЙЛОВ. А что - клоп? Очень удобный объект для наблюдений: плоский,
форма эллиптическая. Легко рассчитывать сечения захвата. Муравья, к
примеру, пришлось бы интегрировать по сложному контуру... (Затянувшись
дымом) Впрочем, стоит попробовать и муравья.
ШАРДЕЦКИЙ. Что ж - клоп так клоп. Пойдемте, Петр Иванович, посмотрим, что
он может... Значит, "зашли на огонек". И ехидный же вы человек, Самойлов!
(Уходят)
Занавес
Действие третье. БЕЗ ПЯТИ...
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Освещена левая часть сцены. Большая комната. Столы с приборами и без
таковых. В дальней части комнаты - установка, похожая на спектрограф, на
лазер и немного на самогонный аппарат: кварцевые и металлические трубы,
спирали проводов, стеклянные завитушки, соленоиды и т. д. Рядом приборный
щит. На стене - самодельный лозунг "Размышлять, размышлять, размышлять -
пока не почувствуешь злость к работе!" и самодельный же рисунок гуашью:
Архимед, прикрываясь ладонью, выскакивает из ванны. Словом, это комната
поисковой группы "Эврика"
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг