- А из какого еще? На Венере - и обыкновенный пистолет?!
...Кошка смотрит на меня тревожными глазами. Почему у кошек такие
тревожные глаза? Они что-то знают? Знают, да не скажут... "Брысь,
треклятая!" - сгинула в подворотне.
...Осанисто прошагал навстречу парень с низким лбом под серым
ежиком: брюки обрисовывают сильные икры и бедра, тенниску распирает
развитая грудь. И по лицу парня понятно, что он на все проблемы жизни
может ответить прямым справа в челюсть либо броском через голову.
А вот мы всем сработаем такие мышцы, всем введем информацию насчет
бокса и самбо - как тогда будет насчет прямого правой?
...В парке Шевченко мимо меня прошли, держась за руки и никого не
замечая, парень и девушка.
Вам нет нужды в нашем открытии, влюбленные. Вы хороши друг для
друга и так. Ни пуха ни пера вам! Но... всяко бывает в жизни. И вашу
любовь подстерегают опасности: быт, непонимание, благоразумие,
родственники, пресыщение - да мало ли! Одолеете сами - честь и хвала
вам. А нет - наведайтесь: отремонтируем вашу любовь, починим лучше
телевизора. Как новенькая будет - ну, как 8 тот день, когда вы впервые
увидели друг друга в очереди к кассе кинотеатра.
...А какая дама встретилась мне около универмага на проспекте!
Сверхпышное тело втиснуто в парчовое платье, золотая брошь, ожерелье
из поддельного янтаря, пятна пота около подмышек и на спине величиной
с тарелки! Голубая парча переливается на ходу всеми оттенками
штормового моря.
Фи, мадам! Разве можно в такую жару втискиваться в парчу, это ведь
не Георгиевские кресты! Вас, видимо, не любит муж, мадам, да? Он с
ужасом смотрит на ваши руки толщиной с его ногу, на этот жировой горб
на спине... Вы несчастны, мадам, мне вас не жаль, но я понимаю. Муж не
любит, дети не ценят, врачи не сочувствуют, а соседи... о, эти соседи!
Ладно, мадам, придумаем что-нибудь и для вас. В конце концов и вы
имеете право на дополнительную порцию счастья в порядке живой очереди.
Но, кстати, о счастье, мадам: ваш вкус настораживает. Нет, нет, я
понимаю: вы влезли в эту неудобную парчу, нацепили серьги, золотую
брошь и ожерелье, которое вам не идет, унизали пальцы толстыми
кольцами, чтобы доказать что вы не хуже других, что у вас все есть...
Но, простите меня, мадам, ни черта у вас нет. И, как хотите, придется
исправлять вам не только тело, но и вкус, а заодно и ум и чувства. За
те же деньги, мадам, не пугайтесь. А иначе не расчет, мадам:
растрясете вы вновь обретенную красу и свежесть по ресторанам и
вечеринкам, разменяете на любовников... стоит ли стараться? Истинная
красота, мадам, - это гармония тела, ума и духа.
Две красивые девушки прошли и не взглянули на меня. Что им на меня
глядеть! Небо чистое. Солнце высоко. Экзамены позади. И этим
троллейбусом можно доехать до пляжа.
...Пацан, которого не пустили гулять, приплюснул нос к оконному
стеклу. Поймал мой взгляд, скорчил рожу. Я тоже скорчил ему рожу.
Тогда он устроил целую пантомиму...
Я люблю жизнь, я очень люблю жизнь! Не надо мне лучше, пусть будет
какая есть, только бы... Что только бы? Что? Ух ты!..
Вот то-то и есть, что надо лучше. Очень многое неладно в мире.
И я пойду. Я не продал, люди. Многое можно будет этим способом
сделать: прибавить людям красоты и ума, ввести в них новые
способности, даже новые свойства. Скажем, сделать так, что человек
станет обладать радиочувством, будет видеть в темноте, слышать
ультразвуки, ощущать магнитное поле, испускать радиосигналы,
отсчитывать без хронометра время с точностью долей секунды и даже
угадывать мысли на расстоянии - хотите? Впрочем, все это, наверно, не
главное.
А главное то, что я пойду. И еще кто-то пойдет, если выйдет не
так. И еще... Вот так оно все и будет!"
- Никто не погиб, какого черта! - трясясь в троллейбусе, шептал
аспирант Кривошеин непослушными губами. - Никто не умер...
"...Я иду. Жизнь! Спасибо тебе, судьба, или как там тебя, за все,
что было со мной. Страшно подумать, что я мог остановиться на малом и
остаться стригущим купоны заурядом! Пусть и дальше будет в моей жизни
и тяжелое, в страшное, и передряги, и страдания - только пусть не
будет в ней мелкости. Пусть никогда я не унижусь до драки за
благополучие, за успех, до дрожи за свою шкуру в серьезном деле!
Время к ночи, а спать все не хочется и не хочется. Глупое это
занятие: спать. От него, наверно, тоже можно избавиться. Говорят, в
Югославии есть один чудак, который не спит уже лет тридцать - и свеж.
"Полночь в Мадриде. Спите спокойно! Уважайте короля и королеву! И
пусть дьявол никогда не встает на вашем пути..." В те времена меня бы
на костер - и все!
Не спите спокойно, люди! Не уважайте ни короля, ни королеву! И
пусть дьявол встает на вашем пути - ничего страшного.
В юном возрасте я мечтал (о чем я только не мечтал!), когда
придется идти на серьезное, рискованное дело, поговорить напоследок с
отцом. Не было у меня серьезных дел, не дождался батя. Что ж,
попробуем сейчас.
- Ну вот, батя, завтра мне стоять на бруствере. Страшно было
стоять-то?
I- Да как тебе сказать? Страшновато, конечно... До немецких окопов
метров четыреста, мишень я видная. Братание еще не вошло в полную
силу, постреливали. Пару раз и по мне стрельнули - у немцев тоже народ
был всякий. Но не попали. Может, только испугать хотели...
- А что это за мера такая странная: стоять на бруствере?
- Временное правительство ввело. Специально для тех, кто
агитировал кончать империалистическую войну. "Ах, они тебе
братья-рабочие и братья-крестьяне?! Посмотрим, как они по тебе будут
пулять". И - на два часа. А иных и на четыре.
- Остроумно, ничего не скажешь... (Батя, а ты знал... ну, что я не
верил тебе?)
- Знал, сынок... Ничего. Время было такое дурное. Я сам себе не
всегда верил... А ты что затеял-то?
- Опыт по управлению информацией в своем организме. В конечном
счете должен получиться способ анализа и синтеза человеком своего
организма, психики, памяти... понимаешь?
- Вечно ты, Валька, мудрено говоришь. Не усваиваю я вашу науку.
Когда-то пулемет с завязанными глазами собирал и разбирал. А это не
улавливаю... что это даст?
- Ну... вот ты воевал за всеобщее равенство, верно? Первая стадия
этого замысла выполняется: устраняется неравенство между богатым и
бедным, между сильным и слабым. Общество предоставляет теперь равные
возможности для всех. Но, помимо неравенства, заложенного в обществе,
есть неравенство, заложенное в самих людях. Бездарный человек не равен
талантливому. Некрасивый не равен красивому. Больной и калека не равны
здоровому... А если с этим способом выйдет, каждый человек сможет
сделать себя таким, каким захочет: умным, красивым, молодым,
честным...
- Молодым, умным, красивым - это ясно. Все захотят. А вот честным
- тяжело. Это труднее всего - быть честным.
- Но если человек точно знает: эта информация прибавит ему
подлости и изворотливости, а эта - честности и прямоты, не станет же
он колебаться, что выбрать?!
- Да как сказать... Есть люди, которым важно казаться перед
другими честными, а там можно хоть воровать - лишь бы не попадаться.
Такие выберут изворотливость.
- Знаю... Не надо о них сейчас, батя. Завтра опыт.
- И непременно тебе идти? Смотри, сынок...
- А кому же еще, как не мне! Скажи, ты мог бы спрыгнуть с
бруствера в окоп?
- Внизу два офицера стерегли. Сразу кончили бы.
- А упросить их нельзя было?
- Отчего же? Сказать, что не буду больше агитировать, что выхожу
из большевиков, за милую душу отпустили бы.
- Почему же ты не сказал?
- Чтоб я - им? И не думал я об этом. О другом думал: если меня
подстрелят - братанию на нашем участке конец.
- А почему ты об атом думал? Так уж очень любил людей, да? Но ведь
ты и убивал людей - и до этого и после.
- И я убивал, и меня убивали - время было такое.
- Таи почему?
- Гордый был, наверно, поэтому. Очень я был гордый тогда. Думал,
что стою против всей войны.
- Вот и я, батя, теперь такой гордый.
- Конечно, попал на бруствер - стоять надо гордо. Это верно.
Только ты свое дело с тем бруствером не равняй, сынок! Я ведь двух
часов не достоял: солдатский комитет поднял батальон по тревоге,
офицериков кончили - и все... А у тебя есть кого поднимать по тревоге?
На этот вопрос мне нечего ответить - и выдуманный разговор
кончается.
Ну, хватит - спать! Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?"
Глава шестая
- Там прибыли с Земли, ваше совершенство.
- С Земли? Земля, Земля... гм...
- Это та самая планета, на которой сочинена
"Летучая мышь", ваше совершенство.
- А! Трьям-тири-тири, трьям-тири-рири,
трям-пам-пам-пам! Прелестная вещица. Ну,
примите их по третьему разряду.
Разговор во Вселенной
Аспирант Кривошеин поднялся на пятый этаж, вошел в квартиру.
Виктор Кравец и дубль Адам курили на балконе; заметив его вернулись в
комнату. Кривошеин невесело оглядел их.
- Трое из одного стручка. А было четверо... - он посмотрел на
часы: время еще есть, сел. - Расскажи, Кравец Виктор, что там у вас
получилось?
Тот закурил новую сигарету, начал рассказывать глухим голосом.
...Программа опыта была такая: погрузиться в жидкость по шею -
проконтролировать ощущения - надеть "шапку Мономаха" - снова
проконтролировать ощущения - дать "команду неудовлетворенности" ("Не
то") - войти во взаимопроникающий контакт с жидкой схемой - достигнуть
стадии управляемой прозрачности, - срастить поломанные ребра -
использовать этот "импульс удовлетворенности" для команды "То" -
восстановить непрозрачность - выйти из контакта с жидкой схемой -
покинуть бак.
Вся эта методика была не один десяток раз опробована и отработана
Кривошеиным и Кравцом на погружении конечностей. Взаимное
проникновение жидкости и тела можно было легко контролировать и
регулировать.
- Понимаете, ребята, оказывается, внутри нашего тела всегда есть
какие-то менее здоровые места, мелкие неисправности, что ли, ну, все
равно как на коже, даже на здоровой, кое-где бывают прыщики, царапины,
натертости, местные воспаления. Я не знаю, какого рода внутренние
"царапины", только после работы в жидкости всегда ощущаешь свою руку
или ногу более здоровой и сильной. Жидкая схема исправляет эти мелкие
изъяны. И каждое такое исправление можно узнать: зудение в этом месте
сначала усиливается, потом резко ослабевает. И если после такого
ослабления дать "команду удовлетворенности" ("То"), машина выводит
жидкую схему из контакта с телом, рука или нога становится
непрозрачной... Я это к тому, что по методике входа в контакт и выхода
из контакта с жидкой схемой у нас не было никаких вопросов...
- Пока погружали только десять-пятнадцать процентов тела, -
вставил Кривошеин.
- Да... В том, что человеческое тело в жидкости на стадии
управляемой прозрачности сохраняет упругость мышц, у нас тоже не было
сомнений. Сколько раз мы устраивали "борьбу" в жидкости: его рука
(прозрачная) с моей непрозрачной, либо правая на левую, когда обе
прозрачные. То есть жидкая схема полностью поддерживает
жизнеспособность тела...
- Части тела, - снова придирчиво поправил Кривошеин.
- Да. Возможно, в этом все и дело, - вздохнул Кравец.
...Конечно, было страшно. Одно дело окунуть в жидкость руку или
ногу - можно выдернуть, почувствовав опасность. В крайнем случае
останешься без руки. И совсем другое - самому погрузиться в бак,
отдаться на волю сложной и, что ни говори, загадочной среды, от
которой не отбиться, не убежать.
Они таили друг от друга этот страх. Кривошеин - потому что это был
страх за себя. Кравец - чтобы понапрасну не пугать его.
Но все было подготовлено тщательно, на совесть. Отрегулировали
уровень жидкости в баке так, чтобы при погружении Кривошеину было как
раз по шею и он смог стоять. Напротив бака поставили большое зеркало
(пришлось купить на свои, на складе не оказалось): по нему Кривошеин
сам мог наблюдать и контролировать изменения в своем теле.
Чтобы до предела уменьшить влияние электромагнитных помех на
"шапку Мономаха" и электронные схемы, решили провести опыт ночью,
после двух часов, когда вокруг выключены все установки, а трамваи и
троллейбусы стоят в депо.
Кривошеин разделся догола, взобрался по лесенке и, держась левой
рукой за край (правая у него плохо слушалась после столкновения на
мотоцикле), ухнул в бак. Жидкость заколыхалась. Он стоял по шею в ней
- голова казалась отделенной от тела. Кравец с "шапкой Мономаха" стоял
на стремянке.
Кривошеин облизал губы.
- Соленая... - голос у него стал сиплым.
- Что?
- Жидкость. Как морская вода. Выждали минуту.
- Кажется, порядок. Ощущений никаких, как и следовало ожидать.
Давай "шапку".
Кравец плотно надел на его голову "шапку Мономаха", пощелкал
тумблерами на ней, слез вниз. Теперь в его задачу входило наблюдать за
Кривошеиным, подавать советы, если они понадобятся, и в случае
непредвиденных осложнений помочь ему покинуть бак.
Кривошеин еще минуту осваивался в новом положении.
- Ощущения знакомые: зудения, покалывания, - сказал он. - Никаких
откровений. Ну, все... пожелай мне. Начинаю включаться.
- Ну пуха ни пера, Валька...
- К черту! Поехали....
Больше они не разговаривали.
...Тело Кривошеина проявлялось в жидкости, как цветной негатив.
Под пурпурными, с прослойками желтого жира мышцами вырисовались белые
контуры костей, сухожилий. Ритмично опускались и вздымались ребра, как
распорки в кузнечном мехе. На двух ребрах справа Кравец увидел белые
вздутия в местах переломов. Лилово-красный кулачок сердца то
стискивался, то расслаблялся, проталкивая (уже непонятно во что) алые
струи крови.
Кривошеин не сводил глаз со своего отражения в зеркале. Лицо его
было бледным и сосредоточенным.
Вскоре мышцы сделались золотисто-желтыми, их можно было отличить
от жидкости только по преломлению света.
- И тут... - Кравец крепко потер виски ладонями, затянулся
сигаретой, - и тут начались автоколебания. Ну, как тогда, в самом
начале, с кроликами: все в Вальке начало менять синхронно размеры,
оттенки... Я подскочил к баку: "Валька, что ты делаешь?!" Он смотрел
на меня, но ничего не ответил. "Автоколебания! Выключайся!" Он
попытался что-то ответить, раскрыл губы и вдруг окунулся в жидкость с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг