Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
отцовство и материнство, на детство! - Меня стал пробирать озноб. -  И
выгодно. Выгодно - вот что самое  страшное  в  наш  рационалистический
век!"
    Дубль  поднял  голову,  в   глазах   у   него   были   тревога   и
замешательство.
    - Слушай, но почему страшно? Ну, работали -  точнее,  ты  работал.
Ну, сделал опытную  установку,  а  на  ней  открытие.  Способ  синтеза
информации в человека  -  заветная  мечта  алхимиков.  Расширяет  наши
представления о человеке как информационной  системе...  Ну,  и  очень
приятно! Когда-то короли щедро  ассигновали  такие  работы...  правда,
потом рубили головы неудачливым исследователям, но если подумать, то и
правильно делали: не можешь - не берись. Но нам-то  ничего  не  будет.
Даже наоборот. Почему же так страшно?
    "Потому что сейчас не средние века, -  отвечал  я  себе.  -  И  не
прошлое столетие. И даже не начало XX века, когда  все  было  впереди.
Тогда первооткрыватели имели моральное право  потом  развести  руками:
мы, мол, не  знали,  что  так  скверно  выйдет...  Мы,  их  счастливые
потомки, такого права не имеем. Потому что мы знаем.  Потому  что  все
уже было.
    ...Все было: газовые атаки - по науке; Майданеки и Освенцимы -  по
науке; Хиросима и Нагасаки - по науке. Планы  глобальной  войны  -  по
науке, с применением математики. Ограниченные войны - тоже по науке...
Десятилетия минули с последней мировой войны:  разобрали  и  застроили
развалины, сгнили и смешались с землей 50 миллионов трупов, народились
и выросли новые сотни миллионов людей - а память об этом не слабеет. И
помнить страшно, а забыть  еще  страшнее.  Потому  что  это  не  стало
прошлым. Осталось знание: люди это могут.
    Первооткрыватели и исследователи - всего лишь  специалисты  своего
дела. Чтобы добыть у природы  новые  знания,  им  приходится  ухлопать
столько  труда  и  изобретательности,  что  на   размышление   не   по
специальности: а что из этого в жизни получится? - ни сил,  ни  мыслей
не остается.  И  тогда  набегают  те,  кому  это  "по  специальности":
людишки, для которых любое изобретение и открытие - лишь новый  способ
для достижения старых целей: власти, богатства,  влияния,  почестей  и
покупных удовольствий. Если дать им  наш  способ,  они  увидят  в  нем
только одно "новое": выгодно! Дублировать знаменитых певцов, актеров и
музыкантов?  Нет,  не  выгодно:  грампластинки  и  открытки  выпускать
прибыльнее. А выгодно будет производить  массовым  тиражом  людей  для
определенного назначения:  избирателей  для  победы  над  политическим
противником (рентабельнее, чем  тратить  сотни  миллионов  на  обычную
избирательную  кампанию),  женщин  для  публичных  домов,   работников
дефицитных   специальностей,    солдат-сверхсрочников...    можно    и
специалистов посмирней с узко направленной одаренностью, чтобы  делали
новые  изобретения  и  не  совались  не  в  свои  дела.  Человек   для
определенного назначения, человек-вещь - что может быть хуже!  Как  мы
распоряжаемся  с   вещами   и   машинами,   исполнившими   назначение,
отслужившими свое? В переплавку, в костер, под пресс, на свалку. Ну, и
с людьми-вещами можно так же".
    - Но ведь это там... - неопределенно указал рукой дубль. -  У  нас
общественность не допустит.
    "А разве нет у нас людей, которые готовы употребить все:  от  идей
коммунизма до фальшивых радиопередач, от служебного положения до цитат
из классиков, - чтобы достичь благополучия,  известного  положения,  а
потом еще большего благополучия для себя, и еще, и еще,  любой  ценой?
Людей,  которые  малейшее  покушение  на   свои   привилегии   норовят
истолковать как всеобщую катастрофу?".
    - Есть, - кивнул дубль. -  И  все  же  люди  -  в  основном  народ
хороший, иначе мир давно бы превратился в клубок кусающих  друг  друга
подонков и сгинул бы без всякой термоядерной войны. Но... Ведь если не
считать мелких  природных  неприятностей:  наводнений,  землетрясений,
вирусного гриппа - во всех своих бедах, в том числе и в самых ужасных,
виноваты сами люди. Виноваты,  что  подчинялись  тому,  чему  не  надо
подчиняться, соглашались с тем, чему надо противостоять, считали  свою
хату с краю. Виноваты тем, что выполняли  работу,  за  которую  больше
платят, а  не  ту,  что  нужна  всем  людям  и  им  самим...  Если  бы
большинство  людей  на  Земле  соразмеряло  свои  дела  и  занятия   с
интересами человечества, нам нечего было бы опасаться за это открытие.
Но этого нет. И поэтому, окажись сейчас в  опасной  близости  от  него
хоть один влиятельный и расторопный подлец - наше  открытие  обернется
страшилищем.
    Потому что применение научных открытий - это всего  лишь  техника.
Когда-то техника была выдумана для борьбы человека с природой.  Теперь
ее легко обратить на борьбу людей с людьми. А  на  этом  пути  техника
никаких проблем не решает, только плодит их.  Сколько  сейчас  в  мире
научных, технических, социальных проблем вместо  одной,  решенной  два
десятилетия назад: как синтезировать гелий из водорода?
    Выдадим мы на-гора свое открытие - и жить станет еще  страшнее.  И
будет нам "слава": каждый человек будет точно знать,  кого  и  за  что
проклясть.
    - Слушай, а может... и вправду? - сказал дубль.  -  Ничего  мы  не
видели, ничего не знаем.  Хватит  с  людей  страшных  открытий,  пусть
управятся  хоть  с  теми,  что  есть.  Вырубим  напряжение,  перекроем
краны... А?
    "И сразу - никакой  задачи.  Израсходованные  реактивы  спишу,  по
работе отчитаюсь как-нибудь. И займусь чем-то попроще, поневиннее..."
    - А я уеду во Владивосток монтировать  оборудование  в  портах,  -
сказал дубль.
    Мы замолчали.  За  окном  над  черными  деревьями  пылала  Венера.
Плакала где-то кошка голосом ребенка. В тишине  парка  висела  высокая
воющая нота -  это  в  Ленкином  КБ  шли  стендовые  испытания  нового
реактивного двигателя. "Работа идет. Что ж, все правильно: 41-й год не
должен повториться... - Я раздумывал над этим, чтобы оттянуть решение.
-  В  глубоких  шахтах  рвутся  плутониевые  и  водородные   бомбы   -
высокооплачиваемым  ученым  и  инженерам  необходимо  совершенствовать
ядерное оружие... А на бетонных площадках и  в  бетонных  колодцах  во
всех уголках планеты смотрят в небо остроносые ракеты. Каждая нацелена
на свой объект, электроника  в  них  включена,  вычислительные  машины
непрерывно прощупывают их "тестами": нет  ли  где  неисправности?  Как
только истекает определенный исследованиями по надежности срок  службы
электронного блока, тотчас техники в мундирах отключают его,  вынимают
из гнезда и быстро, слаженно, будто вот-вот начнется война, в  которой
надо успеть победить, вталкивают в пустое гнездо  новый  блок.  Работа
идет".
    - Вздор! - сказал я. - Человечество для многого  не  созрело:  для
ядерной энергии, для космических полетов - так  что?  Открытие  -  это
объективная реальность, его не закроешь. Не мы, так  другие  дойдут  -
исходная идея опыта проста. Ты  уверен,  что  они  лучше  распорядятся
открытием? Я - нет... Поэтому надо  думать,  как  сделать,  чтобы  это
открытие не стало угрозой для человека.
    - Сложно... - вздохнул дубль, поднялся. - Я посмотрю,  что  там  в
баке делается.
    Через секунду он вернулся. На нем лица не было.
    - Валька, там... там батя!

    У радистов есть верная примета:  если  сложная  электронная  схема
заработала сразу после сборки, добра не жди. Если она на испытаниях не
забарахлит, то перед приемочной комиссией осрамит разработчиков;  если
комиссию  пройдет,  то  в  серийном  производстве  начнет  объявляться
недоделка за недоделкой. Слабина всегда обнаружится.
    Машина вознамерилась прийти в информационное равновесие уже не  со
мной, непосредственным источником информации, а со всей информационной
средой, о которой узнала от меня, со  всем  миром.  Поэтому  возникала
Лена, поэтому появился отец.
    Поэтому же было и все остальное, над чем мы с дублем хлопотали без
отдыха целую неделю. Эта деятельность машины была продолжением прежней
логической линии развития; но технически это была попытка с  негодными
средствами. Вместо "модели мира" в баке получился бред...
    Не могу писать о том, как в баке возникал отец, -  страшно.  Таким
он был в день смерти: рыхлый, грузный старик с широким  бритым  лицом,
размытая седина волос вокруг черепа. Машина выбрала самое последнее  и
самое тяжелое воспоминание о нем. Умирал  он  при  мне,  ужо  перестал
дышать, а я все старался отогреть холодеющее тело...
    Потом мне несколько раз снился один и тот же сон: я что есть  силы
тру холодное на ощупь тело отца - и оно теплеет, батя начинает дышать,
сначала прерывисто, предсмертно, потом обыкновенно - открывает  глаза,
встает с постели. "Прихворнул немного, сынок, -  говорит  извиняющимся
голосом. - Но все в порядке". Этот сон был как смерть наоборот.
    А сейчас машина создавала его, чтобы он  еще  раз  умер  при  нас.
Разумом  мы  понимали,  что  никакой  это   не   батя,   а   очередной
информационный  гибрид,  которому  нельзя   дать   завершиться;   ведь
неизвестно, что это будет - труп, сумасшедшее существо или еще что-то.
Но ни он, ни я  не  решались  надеть  "шапку  Мономаха",  скомандовать
машине: "Нет!" Мы избегали смотреть на бак и друг на друга.
    Потом я подошел к щиту, дернул рубильник.  На  миг  в  лаборатории
стало темно и тихо.
    - Что ты делаешь?! - дубль подскочил к щиту, врубил энергию.
    Конденсаторы фильтров не успели разрядиться за эту секунду, машина
работала. Но в баке все исчезло.
    Потом я увидел в баке весь хаос своей памяти: учительницу ботаники
в 5-м классе Елизавету Моисеевну; девочку Клаву из  тех  же  времен  -
предмет мальчишеских чувств; какого-то давнего знакомого с поэтическим
профилем; возчика-молдаванина, которого я видел мельком  на  базаре  в
Кишиневе...  скучно  перечислять.  Это  была  не  "модель  мира":  все
образовывалось смутно, фрагментарно, как  оно  и  хранится  в  умеющей
забывать человеческой памяти. У Елизаветы Моисеевны, например, удались
лишь маленькие строгие глазки под вечно  нахмуренными  бровями,  а  от
возчика-молдаванина вообще осталась только баранья  шапка,  надвинутая
на самые усы...
    Спать мы уходили по очереди. Одному приходилось дежурить  у  бака,
чтобы вовремя надеть "шапку" и приказать машине: "Нет!"
    Дубль первый догадался сунуть в жидкость термометр  (приятно  было
наблюдать,  в   какое   довольное   настроение   привел   его   первый
самостоятельный творческий акт!). Температура оказалась 40 градусов.
    - Горячечный бред...
    - Надо дать ей жаропонижающее, - сболтнул я полушутя.
    Но, поразмыслив, мы принялись  досыпать  во  все  питающие  машину
колбы и бутыли хинин.  Температура  упала  до  39  градусов,  но  бред
продолжался. Машина теперь комбинировала образы, как в скверном сне, -
лицо начальника первого отдела института  Иоганна  Иоганновича  Кляппа
плавно приобретало черты Азарова, у того вдруг отрастали хилобоковские
усы...
    Когда  температура  понизилась  до  38  градусов,  в  баке   стали
появляться плоские,  как  на  экране,  образы  политических  деятелей,
киноартистов, передовиков производства  вместе  с  уменьшенной  Доской
почета, Ломоносова, Фарадея, известной в нашем городе эстрадной певицы
Марии Трапезунд. Эти двухмерные тени - то цветные,  то  черно-белые  -
возникали  мгновенно,  держались  несколько  секунд  и   растворялись.
Похоже, что моя память истощалась.
    На шестой или седьмой день (мы потеряли счет времени)  температура
золотистой жидкости упала до 36,5.
    - Норма! - И я поплелся отсыпаться. Дубль остался дежурить.  Ночью
он растолкал меня:
    - Вставай! Пойдем, там машина строит глазки.
    Спросонок я послал его к черту. Он  вылил  на  меня  кружку  воды.
Пришлось пойти.
    ...Поначалу мне показалось, что в жидкости бака  плавают  какие-то
пузыри. Но это были  глаза  -  белые  шарики  со  зрачком  и  радужной
оболочкой. Они  возникали  в  глубине  бака,  всплывали,  теснились  у
прозрачных стеной, следили за нашими движениями, за миганием  лампочек
на пульте ЦВМ-12:  голубые,  серые,  карие,  зеленые,  черные,  рыжие,
огромные в фиолетовым зрачком  лошадиные,  отсвечивающие  и  в  темной
вертикальной  щелью  -  кошачьи,  черные  птичьи  бисеринки...   Здесь
собрались,  наверно,  глаза  всех  людей  и  животных,   которые   мне
приходилось видеть.  Оттого,  что  без  век  и  ресниц,  они  казались
удивленными.
    К утру глаза начали появляться и  возле  бака:  от  живых  шлангов
выпячивались мускулистые отростки, заканчивающиеся веками и ресницами.
Веки раскрывались. Новые глаза смотрели на нас пристально и с каким-то
ожиданием. Было не по себе под бесчисленными молчаливыми взглядами.
    А потом... из бака, колб и  от  живых  шлангов  стремительно,  как
побеги бамбука, стали расти щупы и  хоботки.  Было  что-то  наивное  и
по-детски трогательное в их движениях. Они сплетались, касались стенок
колб и приборов, стен лаборатории. Один щупик дотянулся  до  оголенных
клемм электрощита, коснулся и, дернувшись, повис, обугленный.
    - Эге, это уже серьезно! - сказал дубль. Да,  это  было  серьезно:
машина  переходила  от  созерцательного  способа  сбора  информации  к
деятельному и строила для  этого  свои  датчики,  свои  исполнительные
механизмы...  Вообще,  как  ни  назови  ее  развитие:   стремление   к
информационному  равновесию,  самоконструирование  или   биологический
синтез информации - нельзя не восхититься необыкновенной  цепкостью  и
мощью этого процесса. Не так, так эдак - но не останавливаться!
    Но после всего, что мы наблюдали, нам было не до восторгов и не до
академического любопытства. Мы догадывались, чем это может кончиться.
    - Ну хватит! - я взял  со  стола  "шапку  Мономаха".  -  Не  знаю,
удастся ли заставить ее делать то, что мы хотим...
    - Для этого неплохо бы знать, что мы хотим, - вставил дубль.
    - ...но для начала мы должны заставить ее не делать того, чего  мы
не хотим.
    "Убрать глаза! Убрать щупы! Прекратить  овеществление  информации!
Убрать глаза! Убрать щупы! Прекратить..." - мы повторяли это  со  всем
напряжением мысли через "шапку Мономаха", произносили в микрофоны.
    А машина по-прежнему поводила живыми щупами и  таращилась  на  нас
сотнями разнообразных глаз. Это было похоже на поединок.
    - Доработались, - сказал дубль.
    - Ах так! - Я ударил кулаком по стенке бака. Все щупы задергались,
потянулись ко мне - я отступил. - Валька, перекрывай воду!  Отсоединяй
питательные шланги.
    "Машина, ты погибнешь. Машина, ты умрешь от жажды и  голода,  если
не подчинишься..."
    Конечно, это было  грубо,  неизящно,  но  что  оставалось  делать?
Двойник  медленно  закручивал  вентиль  водопровода.  Звон  струек  из
дистилляторов  превратился  в  дробь   капель.   Я   защемлял   шланги
зажимами... И, дрогнув, обвисли щупы! Начали скручиваться, втягиваться
обратно в бак. Потускнели, заслезились и сморщились шарики глаз.
    Час  спустя  все  исчезло.  Жидкость  в  баке  стала   по-прежнему
золотистой и прозрачной.
    - Так-то оно лучше! - я снял "шапку" и смотал провода.
    Мы снова пустили воду, сняли зажимы  и  сидели  в  лаборатории  до
поздней ночи, курили, разговаривали ни о чем, ждали, что будет. Теперь
мы не знали, чего больше бояться: нового машинного бреда или того, что
замордованная таким обращением система  распадется  и  прекратит  свое
существование. В день первый мы еще могли обсуждать идею "а не закрыть
ли открытие?". Теперь же нам становилось не по себе при мысли, что оно
может "закрыться" само, поманит небывалым и исчезнет.
    То я, то дубль подходили к баку, с опаской втягивали воздух, боясь
почуять запахи тления или тухлятины; не  доверяя  термометру,  трогали
ладонями стенки бака и теплые живые шланги: не остывают ли?  Не  пышут
ли снова горячечным жаром?
    Но нет, воздух в комнате оставался теплым, влажным и чистым: будто
здесь находилось большое опрятное животное. Машина  жила.  Она  просто
ничего не предпринимала без нас. Мы ее подчинили!
    В первом часу ночи я посмотрел на своего двойника, как в  зеркало.
Он устало помаргивал красными веками, улыбался:
    - Кажется, все в порядке. Пошли  отсыпаться,  а?  Сейчас  не  было
искусственного дубля. Рядом сидел товарищ по работе, такой же  усталый
и счастливый, как я сам. И ведь - странное  дело!  -  я  не  испытывал

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг