"Мы же говорили ему (им), что он (они) напрасно прет(-ут) на рожон!" Но не
ими жив народ, не ими живо человечество. Народы и человечество живы, пока
являются в них люди, стремящиеся за предел достижимого!
...Любарский давеча показал мне, что шлейф космических аппаратов,
выводимых с планеты MB, неотличим от протопланетного шлейфа,
выбрасываемого звездой,- как и сама планета при определенном ускорении
времени неотличима от звезды.
Так ведь естественно, что все это одной природы: какой же еще может
быть природы труд и творчество в любом месте Вселенной, как не той же
самой - звездной!
...И может быть, самой большой твоей ошибкой, сынок, было, что принял
ты за конец начало неизведанного, за смертную муку - муку нового рождения,
рождения в понимании".
Виктор Федорович прислушивался к этому полубезумному бормотанию,
выхватывал отдельные фразы - сопоставлял, додумывал, постигал. И снова
шептали, шелестели, шипели в ушах его пенные потоки Вселенского моря,
рокотали и пели, переплетаясь голосами, созвездия, светила, планеты,
симфоническими аккордами завершали их бытие вспышки сверхновых. И отходило
прочь так перекореживавшее его мечтание: закрепиться на посту главного -
это да, а прочее все чепуха. Он снова был на высоте - на той самой,
звездной.
IV
Когда Шар выдал вспышку, Герман Иванович Ястребов находился в гараже и
ничего не заметил. Сын, вернувшись, сказал, что затвор багажника опять не
держит, на ухабах открывается: "ехал обратно, как Анна Каренина в карете -
с поднятым задом",- и после обеда механик решил починить. Был он сейчас
сердит: на горьковчан (такие деньги дерете за "Волгу", так сделайте все
путем!..), на сына, у которого он теперь, получается, за обслугу (мог бы
сам поглядеть, раз катаешься, за бензин не платишь! Но зачем, если отец
все умеет?..), и вообще на жизнь.
Он не обратил внимания и на последовавший гром; но в гараж влетел сын:
- Батя! Гляди, что это там у вас? Герман Иванович вышел из гаража,
взглянул на Шар - пыльно трепещущий, грохочущий - сказал растерянно:
- Ё-ма... что ж там такое случилось?
- Таращанск сейчас будет, вот что случилось! - вскрикнул сын.-
Сматываться надо отсюда, батя! Брать, что поценнее - и драпать!
Они жили вдвоем, жену Ястребов схоронил два года назад. Хороших вещей у
механика было немало. Сын завел и выкатил из гаража поближе к крыльцу
"Волгу", потом они вдвоем - сын бегом, отец прихрамывая - выносили и
укладывали в багажник и на заднее сиденье дубленки, и шапки, кожаные
куртки, японскую магнитолу, цветной телевизор, столовое серебро. Герман
Иванович не забыл и припрятанные сберкнижки, деньги, ювелирные вещицы.
Набили все полностью; свою дубленку и норковую шапку сын, невзирая на
жару, надел на себя.
Оглядываться было некогда, но краем глаз Ястребов заметил суматоху и в
соседних дворах: справа тоже вывели из гаража и набивали добром "Жигули",
слева - мотоцикл с коляской; там и в доме напротив уже голосили женщины.
- Давай скорей, батя! - подгонял сын, выруливая машину за ворота.-
Медлить себе дороже, драпать надо!
Запыхавшийся Герман Иванович все-таки запер дом, ворота и калитку,
плюхнулся на сиденье. Сын дал газ.
Директорская "Волга" подлетела к проходной, когда в ядре Шара как раз
выпятилась последняя Метапульсация. Ее сине-лиловое зарево на миг
просветило висевшую в зоне пыль. Верх башни вблизи выглядел уступчатыми
крепостными развалинами: не было более лаборатории MB, профилактория,
экспериментальных мастерских вверху; рваными проемами, разлинованными
арматурой, зияли бока кольца-лифта. На этот раз не выскочила к барьеру НПВ
голубая точечная молния-звезда; только воздушный удар перекачки, грохот
рвущегося бетона, треск падающих обломков.
Пец, Буров и Зискинд выскочили, стояли, задрав головы, ждали, что после
удара все успокоится. Но нет, колыхания неоднородного пространства
продолжались; волнисто изгибались контуры башни, расстояния между рядами
окон (и размеры их) то уменьшались, то росли. Частично это были оптические
искажения пространства - но новые трещины в стенах башни, выпадающие
оттуда квадраты облицовки, стекла и целые рамы свидетельствовали, что НПВ
по-прежнему корежит ее. Ревел тот же, что они слышали, подъезжая, орган
перекачки, к нему добавлялся оглушительный басовый звук вибрирующих от
предельного натяжения канатов сети: они то удлинялись, то сокращались.
Ураганы и смерчи метались по зоне и около, раздували пыль и мусор,
шатали и валили автокраны. А с высот покрывал все это вьюжный
множественный вой сетей.
Шар бился в сетях огромной рыбиной, сотрясениями и ревом напоминал о
своем умении крушить города и горы.
Шар снова давал концерт!
А получилось так. Автоматический регулятор, датчики которого управляли
лебедками, как и всякая система с обратными связями, был хорош в
определенных границах - не сильнее шквальных порывов смещающего сеть ветра.
С ними он легко справлялся, вовремя перетягивая канаты, удерживал Шар
строго над башней. Но когда возмущение - да еще страшной силы - пришло не
извне, а изнутри, регулятор загенерировал; иначе сказать, с ним сделалось
нечто близкое к паническим метаниям животного от боли и испуга. Он рывком
дал обороты нужным лебедкам, чтобы выпустить одни канаты, подтянуть
другие, тем компенсировать смещение сети,- по инерции барабаны
прокрутились дальше, чем следует - для выравнивания регулятор послал
сильные противоположные импульсы - лебедки сработали с перетягом в другую
сторону - снова исправляющий сигнал - снова перебор - и пошло! Две стихии,
обычно противостоящие друг другу,- естественная и техническая,- сейчас
работали вместе, работали на разрушение.
...Они перешагнули защелкнутые турникеты на проходной - на этот раз
некому было их открыть. Комендант Петренко что-то сбивчиво объяснял в
телефон; увидев Пеца, протянул трубку ему:
- Это из крайкома, Страшнов. Ух... ну, дела! У него ходуном ходили усы
на посеревшем лице.
- Ну... ну-ну! - Директор положил трубку на столик, тряхнул коменданта
за плечи.- Вы же были на фронте.
- Так... так то ж на фронте! - Но подтянулся, доложил.- Заплаты готовы,
на площадке все в сборе. Три вертолета можем задействовать, а с
четвертого...
вертолетчик сбежал. Умчал на мотоцикле.
- Ясно. Поднимайте тремя, навешивайте по известной вам схеме. Работайте
осторожно, но без паники: вверху, над сетью, спокойнее, чем здесь.
Действуйте.
Петренко скорым шагом удалился в муть и грохот, к вертодрому.
Пец взял трубку:
- Виктор Пантелеймонович? Пец... Здесь шаротрясение. Ша-ро-тря-се-ние!..
Городу не угрожает, но все очень серьезно. Прошу употребить всю вашу
власть и поднять с аэродромов два самолета легкой авиации и один средний,
типа Ан-28, например. С полной заправкой. Что?.. Сюда, к нам! Задача:
слежение за Шаром, если сорвется и уйдет. Что?. Извините, остальное не
сейчас.
"Возможности... да вокруг нас океан возможностей!"
Все трое вышли в зону, смотрели из-под бетонного козырька над выходом.
Башню трясло, как дерево; спелыми плодами осыпались с нее, появляясь
вверху из сумрака и пыли, обломки, целые плиты, балки. На внешней стене,
примерно на третьем уровне, искрил, трещал, сыпал сварочными огнями
перебитый кабель.
Слева из зоны несло маслянистым дымом, там что-то горело.
Даже под густым крымским загаром было заметно, как у Зискинда
побледнело лицо.
- Что, Юра, каково вам после отпуска у нас здесь? - приблизясь к его
уху и напрягая голос, спросил Пец.
- И не говорите! - прокричал тот,- Но внутренние слои будут держаться.
И каркас, он же металлический.
- Энергетик, поди, удрал! - проорал им Буров.- Надо вырубить ток!
- Не выйдет, главный щит на кодовом замке! Код только Оглоблин знает!
- Значит, надо добраться в координатор, к регулятору! А может, просто
разобьем датчики на лебедках, а, Вэ-Вэ?! И застопорится!
- Нельзя, это надо на всех четырех одновременно, иначе хуже выйдет!
Несколько человек - смутные фигурки в пылевом облаке - выбежали из
арочного проема внешнего слоя башни, метнулись, петляя среди машин и
обломков, к ограде, перескочили ее и исчезли. Последний из них,
прикрываясь перевернутым стулом, выбежал к проходной, прямо на них.
- Ба, полковник! - узнал Пец.- Вы очень кстати! Волков был без кителя,
в разорванной рубашке, весь усыпан серой дрянью. Он остановился, тяжело
дыша.
- Вы?! - яростно выдохнул. Один момент казалось, что он трахнет
директора поднятым стулом.- Вы знали - и... да вас за это!
- Сейчас не об этом, Петр Максимович,- Пец вспомнил, наконец, имя этого
человека.- Прежде всего: как в башне, можно ли проникнуть наверх? Есть там
еще кто-то?
- Из моих никого,- полковник опустился на свой стул.- Установки
только...
такие машины! Да за одно это вас расстрелять!..- перевел дух, добавил
понуро: - В башню сейчас только за смертью идти. В осевой еще ничего, хоть
и штормит, а во внешних слоях все трещит и сыплется, не пройти.
- Но вот вы и ваши герои - проскользнули,- не без яда заметил Буров.
- Так! - Валерьян Вениаминович хлопнул в ладони.- Две минуты на
выработку плана - и действовать!
Это был прежний Пец, даже помолодевший - с блеском расширившихся глаз,
подтянутым одухотворенным лицом, уверенной речью и жестами. Зискинд
подумал, что таким не видел его. Никто не видел его таким (разве что
Корнев один раз, когда он ворвался к нему с идеей ГиМ) - потому что это
был человек, достигший высшей ступени понимания. Валерьяна Вениаминовича
не пугали сейчас ни грохот катастрофы, ни опасность, ни ответственность.
План выработали быстро: Бурову, который знал, где находится регулятор и
как 'с ним управиться, подняться туда, отключить или усмирить; Волкову -
собрать своих разбежавшихся помощников, сформировать четыре группы,
которые одновременно, по сигналу - выстрелом из пистолета, разобьют
датчики на лебедках.
Две возможности удержать Шар.
- А мы с Юрием Акимовичем здесь, в резерве. Все было решено под грохот
и водянистые колыхания пространства. Волков убежал собирать своих.
- Теперь вы, Витя. Возьмите вот стул, прикройтесь. Секунду Буров и Пец
смотрели в глаза друг другу. Виктору Федоровичу было что крепко сказать
директору напоследок ("Тоже мне король Лир - папа Пец, Хрыч, куда к черту!"
- мелькнуло в уме). Но вместо этого он вдруг шагнул к Валерьяну
Вениаминовичу, обнял его - и они расцеловались, как друзья, которым больше
не увидеться. Потом Буров через бомбардируемое обломками пространство
пошел к арке.
Возможно, ему лучше было бежать - только он не мог бежать. Душа была
охвачена восторгом и ужасом; но ужас этот не имел ничего общего с животным
страхом боли и смерти, от него не смешивались мысли и не дрожали колени.
Осколки бетона барабанили по днищу стула над головой, задевали бока,
падали около ног. Вокруг творилось такое, что юлить не имело смысла:
разбушевавшееся НПВ каждым своим шевелением могло скомкать его, порвать,
стереть в пыль. И сознание того, что не имеет смысла предугадывать
опасности, а надо просто идти и делать, что намерился,- придавало Виктору
Федоровичу спокойствие и силу.
И он дошел - сначала до арки, а там и до входа в средний слой. Скрылся
в нем.
- Может, и я пойду, подстрахую? - неуверенно предложил Зискинд.- Мало
ли что...
- Не следует проявлять отвагу через силу,- спокойно и без желания
обидеть сказал Пец.- Ничто не следует делать через силу. Вам ведь не
хочется идти. И не нужно, он дойдет.
"А вы?" - вопросительно взглянул на директора Зискинд - но не сказал,
поняв, что Валерьян Вениаминович снова отключился, думает о своем, глядит
туда, куда ушел Буров.
"Когда люди многое делают через силу, стихии воздают им тем же. Мы
живем в прекрасном и яростном мире, Платонов прав. Но, пожалуй, все-таки в
куда более яростном, чем прекрасном. Не людям увеличивать его ярость - в
этом они ничто перед вселенской мощью. Мир, природа ждут от них вклада
другим - прекрасным. Тонким, возвышенным, продуманным, умным. Энергия и
вещества коими, как нам кажется, мы владеем, у нас не свои, а это - свое.
Этого, красоты-тонкости, без нас не будет - ни в местных процессах, ни в
мировых. А объекты, даже и планеты - лишь мгновенные состояния процессов.
Образы событий.
Я немало ошибался, да ошибались и мы все, сомневались, искали, меняли
мнения и решения, разочаровывались, переделывали. Вероятно, я нахомутал, и
сейчас, Витя. Прости... Мог бы ошибиться, поступив по-иному. Что
поделаешь, нельзя нам ждать, пока в Совершенное Знание проникает
Совершенный Человек. Не дождемся. Надо самим, какие ни есть. Пытаться,
искать, стре... ох! Что это?!"
Вспышка света в глазах, но вместо грохота - боль в черепе. Это было не
внешнее: удар, как и в Шаре, пришел изнутри. Все сверхчеловеческое
напряжение последних часов, все прожитое и пережитое вложилось в этот удар
в мозгу, в кровоизлияние. Пец слепо нашаривал, за что бы ухватиться, но
руки не слушались. Тело само отшатнулось к стене проходной, оползало на
подгибающихся ногах. Зискинд едва успел его подхватить:
- Валерьян Вениаминович, что с вами?
"Ох... а!.. вот оно что... вот что - чего сам хотел. Все как у Корнева,
с точностью до плюс-минус желаний. Ооо! Ну и боль!.. Ничего, теперь
можно... отпущаеши... ничего. Оох!"
Малиновая "Волга" Ястребовых катила по проселку, поднимая глинистую пыль.
Сын выбрал направление, которое прямо уводило от Шара, и гнал, не жалея
рессор. Герман Иванович все оглядывался. В башне народу... ой-ой! "Драпать
надо, драпать!" - бился в уме энергически произнесенный сыном глагол.
...Герман Иванович отведал войны только в последний ее год,
девятнадцатилетним младшим сержантом, технарем на аэродроме. Тогда драпали
немцы. Впрочем, и в предыдущие годы этот глагол применяли исключительно к
ним; наши - отступали.
- Да не гони ты так! - не выдержал он последнего толчка на ухабе.-
Гляди, багажник опять распахнулся, зараза!
Сын оглянулся, затормозил, выругался. Он впервые при отце ругнулся
по-черному; тот удивился: гляди-ка осмелел.
- Говорил же тебе сколько раз!..- выскочил закрыть багажник. Дальнейшее
произошло как-то неожиданно для самого механика: он переместился на
сиденье сына, для пробы давнул правой, плохо слушающейся ногой педаль
тормоза: будет работать! - включая сцепление, дал газ. "Волга" рванула с
места. Отъехав метров сто, Герман Иванович свернул на сжатое поле, двинул
по стерне обратно. Сын бежал наперерез, махал сорванной с головы норковой
шапкой, что-то кричал. Но не успел, стал. Механик, проезжая, только
покосился на рыжего, родного, похожего: вид у того - в дубленке посреди
пыльного жаркого поля - был довольно дурацкий; пробормотал: "Ничего!.." -
прибавил еще газу, вывел машину на проселок, обратно к Шару.
Удар. Боль. Вспышка в мозгу. Болевой шквал будто дробил тело Валерьяна
Вениаминовича, он не слышал ничего, не видел клубов пыли и дыма, сверкания
искр наверху. Но какие-то участки его мозга еще сохраняли ясность - и
нельзя было поддаваться, надо что-то еще успеть додумать и понять.
"...о чем я перед этим?.. Ага, пытаться и стремиться. Ну, конечно, в
этом общий смысл:
- из всех движений материи лишь немногие, самые мощные, порождают
галактики, а из них лишь редкие в напоре своем разделяются на звезды - но
без прочих действий не было бы и их...
- и среди обилия живых существ лишь немногие выйдут за круг обменного
существования, начнут мыслить - но не было бы всех, не появились бы и
эти... - и так во всем... ооо!"
Удар, боль, вспышка. Юрий Акимович суетился, не зная, что делать:
положил Пеца вдоль стены на спину, решил было перетащить его в
комендантскую, кинулся туда - там явно не было места; принялся звонить в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг