постучал ладонью у локтя выразительно согнутой правой рукой.
Не Александр Корнев, работник, творец, искатель - пьяненький жлоб в
растерзанной одежде сквернословил и куражился перед ликом Вечности.
Блестя в прожекторных лучах, разворачивались электроды, поднимались
аэростаты, кабина несла Корнева в раздающуюся во все стороны черноту -
туда, где океан материи-действия плескал волнами-струями, а в них кружили
водовороты галактик, вспенивались мерцающим веществом звезды и планеты.
Несла в убийственную огромность масштабов, скоростей, сил, в простое
бесстыдство изменчивости, в наготу первичности, несла в самую боль,
любовь, в отчаяние и проклятие на веки веков. "Возлюбленных все убивают,
так повелось в веках... успокойся, смертный, и не требуй правды той, что
не нужна тебе... не образумлюсь, виноват! - шептали губы все, что
приходило в голову,- ...ваш сын прекрасно болен... и достойные отцы их...
аренды, аренды хотят эти патриоты!.. Ничего, ничего, молчание!.."
Кабина вышла на предельную высоту к началу очередного Вселенского
Шторма.
Александр Иванович переключил систему на автоматический поиск...
чего-нибудь. Образ цели - размытая планетка землеподобного типа -
хранился в памяти персептрон-автомата и сейчас возник на экране дисплея.
Сами собой наращивались напряженности верхнего и нижнего полей, убирая
пространство и замедляя время; боковое смещение влекло кабину за ближайшей
галактикой.
Стремительно брошенным сюда из тьмы диском приблизилась заломленная
набекрень сияющая спираль с рыхлым ядром и по-мельничному машущими
рукавами; заслонила собой все великолепие Шторма - и заискрилась мириадами
бело-голубых мерцающих черточек. Переход на импульсные снования - черточки
потускнели, пожелтели, стянулись в точки. Приближение к одной звезде... к
другой... к третьей... автомат бегло просматривал-отбраковывал планеты
около них. Наконец восьмая попытка удалась.
И повисла над куполом кабины планета - чем-то похожа на Марс, чем-то на
Луну, но поскольку в кратерно-округлых морях темнела влага, то, пожалуй, и
на Землю. Зашумели в динамиках светозвуки ее жизни-формирования,
сопровождаемые метками "кадр-год"... потом "кадр-десятилетие" и "кадр-век".
Автомат сам знал, как и что показывать: ближний план - перемена частоты
на "кадр-год", отход на крупный - снова "кадр-век"-. Перевал за максимум
выразительности - изменения ускорились, делали облик планеты расплывчатым
- автомат участил полевые снования.
Корнев сидел в кресле, смотрел почти равнодушно. Изменения объектов
важнее объектов - а когда понимаешь, что к чему, то неважно и это. Не
шибко интересно, какие там возникли смышленые жители - комочки активной
плесени, деятельного тлена и праха. Ясно одно: все они страстно жаждут
счастья. Чтоб им, именно им... ну, пусть еще и близким - было хорошо. Если
человек рожден для счастья, то и завросапиэнс тем более. А
кремниеорганические электросапиэнсы пластинчатые и вовсе не глупее.
...И все стремятся, и чудится им во всех влечения глубокий смысл, и
кажется, если их удовлетворить, то он откроется. А когда утолят, то
открывается лишь, что никакого особого смысла не было, надо стремиться и
действовать дальше.
...И еще: натура, предельно ограничив их, разумников, возможности
действовать и познавать своими законами и плотной связью со средой, не
поскупилась, предоставила широчайшие возможности вольно толковать ощущения
и действия, домысливать, воображать - заблуждаться.
...И то, что в повседневной нормальной жизни невозможно держать в уме
вселенский набор образом, вселенский масштаб событий и причин, показывает,
насколько глубоким заблуждением является нормальная жизнь. Мир
сумасшедших, которые. объявляют сумасшедшими всех, кто с ними не заодно.
...И больше всего жаль тех, для кого жажда счастья первична, априорна:
баб, детишек, людей ущербных. И у них там тоже так? И возникают там
чувственные вихрики семей, супругов или любовников?
...И, наверно, там тоже есть таланты, даже гении. И живется им,
особенно тем, кто кладет свой дар на алтарь служения обществу, хреново.
Век укорочен.
Потому что бог гонки, бог раскручивания мира на разнос в иррациональном
безумии своем не делает различий: талантлив ли ты, прост ли умом и духом -
отдай свой импульс в космический процесс. Вынь да положь, а что будет с
тобой - неважно. Потому что никакого бога нет, а стихии не знают
оптимальности. Талантливость суммируется в космический идиотизм. Психики и
интеллекты, вся психическая и интеллектуальная жизнь - хоть тех существ,
хоть здешних - просто колебания напора в потоке времени. Гидродинамика с
точки зрения клочка пены.
Не был сейчас Александр Иванович заодно ни с теми, кто внизу, ни с теми,
что наверху мутят и рыхлят свою планету. А был он над теми и другими, над
всем.
И понял он наконец, почему его так часто последнее время влекло сюда:
не ради общения с Меняющейся Вселенной и дальнейшего понимания ее, нет.
Здесь он - как и другие, но, пожалуй, что поболе их! - был на высоте. На
высоте своих знаний и возможностей. Здесь он мог куда больше, чем эта
раздувающаяся турбулентными штормами стихия: мог поворотом ручек
вычеркивать из MB громадные участки пространства, просматривать выборочно
или подробно миллиарднолетние события. Разве то, что он обозревает
галактику, не означает, что он больше ее? Точно так же он и вечнее планет,
звезд, галактик, даже Вселенских циклов миропроявления. Черт побери,
когда-то он, Корнев, призывал других не забывать, что все это в Шаре
поперечником в полкилометра... а сам, оказывается, забыл! За весь мир
расписываться не будем, но у этой Вселенной, в НПВ, есть бог. Есть!
А раз так, то надо утвердить себя разумным божественным насилием.
Нарочитостью, как выражается папа Пец. Как?.. Что, если поднапрячь
верхние поля... в "пространственных линзах" и под ними - чтобы крутой
градиент НПВ вытянулся в MB этаким ножом... или шилом? - и вошел в объект?
В какой? В планету?.. Разрезать или разорвать этот комочек... а?
Поглядеть, что там внутри, хо! Это будет следующий шаг.
...Да нет, чепуха. То есть - вполне возможно, но зачем? Те жители и
сами справятся со своей планеткой, вон как распухает, им немного осталось.
А вот... разорвать их звезду-светило круто деформированным пространство!
Как дома в Таращанске, а? Как он... он сам! - рвал почву для котлована
башни здесь. Ведь эти звезды рвутся на искры, когда входят в барьер, он
видел. Вот тогда он докажет - и себе, и Вселенной!
Он отключил автомат, заработал рукоятками на пульте. Планета ушла в
сторону, на ее месте над куполом возникла звезда - диск ее был почти как у
Солнца, жар почти такой же. "Давай, жарь! Поглядим сейчас, кто кого будет
жарить.
Возлюбленных все убивают... но я буду любить тебя обыкновенно. Без
причитаний в стихах и прозе. Что ты можешь, Вселенная, почва, толстая
баба, если не оплодотворять тебя мыслью! Сама ты никогда не забеременеешь
новым, не родишь. Если не по Уайльду, а по жизни, то возлюбленных -
оплодотворяют!"
Все реостаты были введены до упора, но звезда не приблизилась. Жар ее
грел голову и руки Корнева. "Ах, да, там ограничители! Реле
безопасности... Как бы чего не вышло. А надо, чтобы именно вышло! Если
желаешь оплодотворить, не заботиться о дозволенных пределах..." Он
отщелкнул затворы на задней панели пульта ГиМ, заглянул внутрь схемы.
"Ага, это долой! И это!" - Пальцы умело выдергивали из гнезд коробочки
электронных реле, прямоугольнички лишних микросхем. Сунул ноготь в прорезь
в стержне дополнительного потенциометра, повернул, глядя вверх.
Вот теперь звезда приблизилась! Над куполом поместился только край ее с
опадающим протуберанцем - но край этот жег лицо, глаза, шею, нагревал все
предметы в кабине. "Давай-давай, грей, что ты еще умеешь!.. Так, теперь
внедрим в тебя пространственные линзы... кои никакие не линзы, а выросты
напряженного пространства-времени. Оно, знаешь, куда плотнее и первичнее
тебя, теплая малютка-пышка. И крупнее. А я еще первичней и крупнее..."
Пальцы, между тем, сами находили нужное в знакомых узлах схемы,
вынимали, выламывали, скручивали оборванные концы, переставляли штекеры.
Сделав, он вернулся к пульту, взялся за рукояти пульта "пространственных
линз". Поднял лицо с прищуренными от зноя глазами:
- Ну?..- и начал скачками добавлять избыточное поле.- Наддай... еще,
еще!
Раздвигай-ка ножки Вселенная!..
Нарастал жар, свет, звон. Все смешалось, все было едино: темь ли это
вселенских просторов рядом с ядерным пламенем - осенняя ли ночью на
морском берегу, штурмуемом волнами? Грохот ли миров в динамиках - шум ли
прибоя и свист ветра?.. Мечется и рыдает, схватившись за голову, буря во
вселенской ночи, в горячей огненной тьме. Земля дрожит от ударов сердца,
белые от ярости волны поднимаются в атаку-и откатываются скрежеща галькой:
- Вода еси - и в воду отыдеши!
Смешение - разделение. Разделение - смешение... Накаляются звездным
сиянием Метапульсации, нарастают галактиками-всплесками,
звездами-всплесками, планетами-всплесками - мчат во времени - и сникают
сверкающей пеной, тщетой усилий:
- Среда еси - и в среду отыдеши!
- Не среда!.. НЕЕЕЕ СРЕЕЕЕДААААА!!!
Это был момент, когда все работавшие в зоне и на внешних площадках
башни увидели, как в черном сгустке ядра накаляется ослепительная голубая
точка, как она превращается в пляшущее пятнышко, чей сине-белый
беспощадный свет заливает окрестность, затмевает прожекторы, лампы верхних
этажей и склоняющееся к закату солнце. Поднялась паника, люди хлынули
вниз, и прочь из зоны, прыгали через заборы, убегали в поле, прятались в
ямы, за отвалы земли и мусора или, не успев, кидались ничком - ногами в
сторону вспышки.
Завыла сирена общей тревоги.
Но вспышка тотчас и, погасла. Ласковое тепло ядерного пожара звезды,
приближенное "пространственными линзами", нагрело и вздуло до предела
аэростаты системы ГиМ. Они потянули кабину, в которой находился Корнев,
вверх, еще ближе к этой ласке и нежности Вселенной, лопнули все разом - и
система, ее электроды, кабели, канаты, кабина - все рухнуло с
двухкилометровой высоты.
ГЛАВА 26
"УМЕР НАШ ДЯДЯ..."
Профессионалы - вовсе не обязательно люди, которые умеют что-то делать
лучше других. Часто обнаруживается, что все остальное они просто вовсе не
умеют делать.
К. Прутков-инженер. Мысль © 57.
Хоронили Корнева. Все работники Шара, все, кто знал его по Институту
электростатики, просто так,- сошлись проводить в последний путь Александра
Ивановича, Главного, Сашу Корнева, Корня, Кореша, Корешка (и так называли
его между собой), геройского и свойского парня, замечательного знаменитого
человека. Именно его многие считали душой и фактическим воротилой всех дел
в Шаре, а Пец - так, для красы, потому что у Саши тех званий не было.
Все работы были остановлены на часы, когда многотысячная процессия
темной лентой змеилась по грунтовой дороге в сторону реки, все дальше от
бетонного кольца зоны, от громады Шара, приплюснувшего ступенчатый
холм-башню. Корнева решили похоронить не на городском кладбище, а на
высоком берегу Катагани, откуда будет виден покоренный им Шар, город,
далекие синие горы за степью, и поставить здесь обелиск.
Был теплый, по-осеннему ясный сентябрьский день, похожий на тот, в
который год назад опустилась в этой местности и принялась чудить
непонятная напасть, Шайтан-шар. От реки веял легкий тетерок. Ноги шагавших
поднимали желтую глинистую пыль. Лица всех были красны от духоты.
Хоронили Корнева. Никто ничего толком не знал. Утром у проходных
появился траурный плакат, который извещал в надлежащей форме о трагической
гибели главного инженера НИИ НПВ "при проведении эксперимента". Многие
вчера видели, как метнулась, разворачиваясь и уменьшаясь с высотой, к ядру
Шара аэростатная система, как засияла там синяя вспышка - и съежившиеся
баллоны с кабиной сначала пулей, потом все замедляясь, упали на крышу; для
смотревших снизу все произошло за считанные секунды. Говорили всякое:
взорвался, сгорел, разбился... В кузове медленно двигавшегося впереди
грузовика среди венков стоял намертво запаянный гроб, убранный красным. На
нем установили снятый с Доски почета портрет Александра Ивановича.
Некоторые высказывали сомнения, есть ли вообще в гробу останки.
Немалые толки вызвало и то, что среди провожающих не видели ни
ближайших сподвижников Корнева - Васюка, Любарского, Бурова, ни самого
Пеца. Шли за оркестром, неся на лицах подобающее случаю выражение,
Мендельзон, Приятель, Бугаев, Документгура, Петренко, референт Валя;
спотыкалась, ничего не видя зареванными глазами, Нюсенька (ему было худо
вчера, Александру Ивановичу, как она не поняла - девчонка, дура! Ему было
плохо, трудно, больно, поэтому так и сказал... а она... а она!..); шла
рядом с ней постаревшая Люся Малюта.
А этих, самых главных и близких, не было. Не случилось ли и с ними что?
Хоронили Корнева. Выводили печальные мелодии блестевшие под солнцем
трубы оркестра. Поддерживаемая с двух сторон, шла за машиной безутешная
вдова в эффектном трауре, с вуалью над заплаканными глазами. Немного
позади важно и тяжело шагала беременная женщина, первая жена Александра
Ивановича; ее поддерживал муж. Две девочки - одна постарше, другая меньше
- шли сначала возле своих мам, обе напуганные, с одинаковым вопросом в
глазах, не знающие, как себя вести; потом сблизились, взялись за руки.
Несли на подушечках ордена: Красного Знамени и Ленина. Второй Корневу
еще не дали - представили месяц назад; не ясно было еще-дадут ли (впрочем,
теперь посмертно-дадут). Но Страшнов - он тоже шагал в процессии усталой
походкой мало двигающегося человека - отцепил свой, полученный за успехи
катаганской промышленности: он был герой, Александр Корнев, и хоронить его
подобало как героя.
Разные шли люди в толпе, разные были настроения. У большинства -
искреннее огорчение гибелью человека, который мог бы еще жить да жить. У
многих к этому примешивалась озабоченность и тревога: не усмирили,
выходит, Шар, снова он потребовал жертву, неладно это. Но шагали и такие,
у которых факт, что Корнев, с быстротой ракеты взлетевший вверх в своей
карьере, так же быстро пал и гробанулся, вызывал затаенное похихикивающее
удовлетворение,- те именно мелкие души, каким никогда не пережить
штормовой накал чувств, не взлететь и не пасть мыслями и духом, но которые
зато - ага, ага! - живы и здоровы.
Хоронили Корнева. Людмила Сергеевна внешне выглядела спокойной,
подтянутой и сухой, как всегда, а сама пребывала в состоянии
бессмысленного нежного отчаяния; то думала, что более в ее жизни ничего не
будет, да и не надо, то мысленно называла Александра Ивановича, Сашу,
Сашеньку всеми теми ласковыми словами, которые хотела сказать ему тогда,
но так и не решилась - стеснялась.
Да, многими умами и душами, мыслями и чувствами владел, многих
взбаламутил человек, чьи останки - если они были - везли сейчас в
запаянном гробу к берегу Катагани!
Валерьян Вениаминович, хоть и был назначен председателем комиссии по
похоронам, от комиссии этой начисто отстранился. И на похороны не хотел
идти, не приехал на гражданскую панихиду у проходной. Ни слушать ему эти
речи, ни говорить... И только когда процессия одолела половину пути,
догнал на машине, вышел, плелся позади - не по дороге, в стороне, в тени
дубков и акаций лесополосы - сам не зная зачем. Вроде как не участник, а
сторонний наблюдатель.
"А как выглядела бы такая процессия при наблюдении ее на планете MB?
При ускорении раз в пять, смазанности и охвате одним взглядом степи, реки
и города-"свища"?.. Быстро вьющаяся темная змейка мчит к реке, поднимая за
собой пыль. Впрочем, из-за сдвига спектра не темная - самосветящаяся даже.
Можно принять за транспорт или за живое существо. И вся ее медленная
заупокойная торжественность - псу под хвост".
Не сама пришла в голову эта мысль, притянул силком, натужно развивал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг