правый носок был с дырой, оттуда высовывался палец.
- Не знаете...- сказал он устало и уверенно.- И вы не знаете. Что же, я
не в претензии, в конце концов, мы с вами одним миром мазаны, узкие
специалисты.
Да и не хочется, чтобы мы оказались марионетками, ох как не хочется,
Вэ-Вэ!
И что жизнь наша - кажимость... Знаете, бывает, снится что-нибудь, ты
целиком в этом сне, живешь наполненной жизнью. А потом... ну, приспичит по
малой нужде - вскакиваешь, идешь в туалет, сделал дело, вернулся в постель
- и не можешь вспомнить, что снилось. Даже смешно: только что переживал,
потел, чего-то там добивался, оказался перед кем-то в чем-то виноват, влез
в ситуацию всеми печенками... и как не было. вами не случалось?
- Случалось,- усмехнулся директор.
- Неужели это модель нашей жизни и смерти, Вэ-Вэ? Ой, не |хочу!.. Вот -
заметили, наверно? - я ввертывал то есенинское, то из Платонова, даже из
древних индусов. Это я здесь поднабрался,- Корнев мотнул головой в сторону
профилактория.- Искал ответы, изучал литературу - покрепче, чем для
какого-то проекта или диссертации. Немало книг из городских библиотек
перебрал, всех заново для себя открыл: Пушкин, Гоголь, Достоевский,
Толстой, Чехов, Успенский... В школе ведь мы их проходили. Когда
преподаватели корявыми казенными фразами пытаются объяснить, что они,
гиганты слова и мысли, хотели сказать,- это в сущности издевательство,
признанное воспитать у детей стойкое отвращение к литературе, что обычно и
удается. А теперь увидел: их мир не меньше нашей MB, хоть и на иной
манер...- Александр Иванович говорил задумчиво и просто.- Но, знаете,
только Толстой сумел углядеть в войнах французов волновые перемещения,
всплески и спады, подобные тем, что мы напрямую наблюдаем. Это век назад,
без техники - гением своим проник. Андрей Платонов тоже проникал в
первичное - но у него оно отдельными фразами просвечивает, а то и просто в
глаголе, в эпитете обстоятельно не высказывался, хотя сказать-то мог,
наверное, поболе графа. Опасался, вероятно: за мысли посадить могли, а то
и расстрелять... А другие вникали более косвенными вопросами. Живешь,
действительно, все кажется нормальным и ясным - а прочтешь, как Митя
Карамазов, пристукнув пестиком взрастившего его старика, заказывает четыре
дюжины шампанского, да балычку, да икорки, да конфет, едет кутить в
Мокрое, ведет там себя собачкой... и начинает схватывать внутри: да что же
мы такое - люди? И что есть чувства наши?
Понимаете...- он в затруднении пошевелил рукой волосы,- там чувствуешь
не как в обычной жизни - глубже, общее: не может быть, чтобы весь этот
ужас и позор были только поступком, который можно сквитать казнью или
сроком. Или - что движения войск и решения командующих, описанные Толстым,
происходят лишь ради завоеваний, освобождения, победы или поражения. За
всем этим иное, вне добра и зла. Просто - иное.
- Между прочим, и вы сейчас излагаете, что они хотели сказать, своими
словами,- не без ехидства заметил Пец.
- Излагаю... но не навязываю. И оценок ставить не собираюсь. Я ведь к
тому, что и в этом деле стремительный количественный прогресс при
качественном регрессе... не знаю уж, по закону ли Вина, или как. Число
книг-журналов нарастает по экспоненте, а мыслей, чувств, вопросов они не
вызывают. А ведь до тех пор и жив человек, пока задается такими вопросами,
чует первичное бытие. Перестанем, сведем все к удовлетворению потребностей
- хана: нет людей, есть руконогие желудконосители, нет человечества - есть
миллиардноголовая коллективная вошь, облепившая Землю.
Корнев вдруг снова скорчился, притянул туловище к ногам, положил
подбородок на колени:
- Да что на других пенять - и со мной вчера было такое, в духе
Достоевского.
Впрочем, не Достоевского: его Раскольникову понадобилось двух старух
зарубить, чтобы себя понять, а мне... Нет, это даже не для Гоголя, не для
Щедрина, великих сатириков. В самый раз для Зощенко, для его рассказа на
страничку.
- Что было-то? - полюбопытствовал Валерьян Вениаминович.
- Да-а... и говорить не о чем. Ну, зашел там же на вокзале побриться, а
за креслом Боря, -вместе в школе учились. Я его и не видел с тех пор, едва
признал. А он-то меня узнал сразу, еще бы! Выяснилось, что и все
одноклассники меня помнят, гордятся - так сказать, большому кораблю... И
он сам был рад и горд, брея меня, так разговаривать: на "ты", с "а
помнишь?.."
- сыпал забытыми именами, бросал довольные взгляды, на коллег за
соседними креслами. Я понимал, .что произвел некоторое событие в его
рутинной жизни, что после моего ухода он будет рассказывать, как мы с ним
в школе и то, и се, курили за уборной... а теперь такой видный человек! И
вернувшись домой, он скажет жене: а знаешь, кого я сегодня брил?.. И я вел
себя, как подобает:
демократично, но и сдержанно, с дистанцией, даже контролировал в
зеркале выражение намыленного лица - чтоб и волевое, и
одухотворенно-авторитетное.
Как подобает, распро......! - На этот раз Корнев выругался совершенно
чудовищно; Пец и бровью не повел.- А когда вышел, так стало тошно! Ладно,
был бы я просто главинжем крупного НИИ или там академиком, министром - но
подниматься каждый день в Меняющуюся Вселенную, наблюдать рождение, жизнь
и гибель миров... да еще так тонко понимать великих писателей, как я вам
сейчас вкручивал,- и оказаться в простом деле чванливым пошляком!
Александр Иванович скорчился еще более, напрягся телом, ткнул лицо в
колени; распрямился, продолжал, тоскливо глядя мимо Пеца.
- И ведь не только это во мне. Стремление к успеху, к власти, у утехам,
к победам над соперниками не уменьшилось от познания MB - временами
распаляется еще больше, прикидываю, как и это сверхзнание употребить для
того же. А ведь были и есть люди, куда меньше меня знающие, но с душой
поглубже моей плоскодонки,- они живут, мыслят, соотносятся с другими куда
лучше, светлее, опрятнее. Слова, ничто, Вэ-Вэ, образ жизни - все. Этим и
древние риши покоряли умы, вы знаете да и недавний Махатма Ганди. И граф
Толстой лет двадцать терзался несоответствием между своими идеями и
образом жизни, наконец решился, дал дёру из усадьбы... да вишь, поздно. И
мы все, вероятно, спохватимся с образом жизни слишком поздно, так и будем
до конца сотрясать воздух словесами, производить впечатление, какие мы
умные и интересные.
- А вот я, между прочим, электробритвой пользуюсь,- сказал Валерьян
Вениаминович.- У меня хорошая, японская.
Корнев поглядел на него без улыбки:
- Не надо иронизировать, Вэ-Вэ: мол, мелкий факт и такие глубокие
выводы.
Это ведь как в том кризисе физики: все факты соответствуют классической
механике, а один, постоянство скорости света, нет - и теории летят к черту.
Так и здесь: если не в трудах своих, кои все от надо, не в изобретениях
и даже не в глубокомысленных речах сейчас, а там, в парикмахерском кресле,
я обнаружил себя до самого донышка, то - чего же стоит остальное? Что
весит мое огромное, но не прошедшее через сердце знание? Нуль.
- Но... ну-ну! Вы уж совсем...- Валерьян Вениаминович встал, прошелся,
сунув руки в карманы, наклонив голову; собирался с мыслями. Больше всего
ему было жаль корчившегося от душевных мук Корнева, хотелось как-то
выручить.- Не надо так болезненно все воспринимать, Саша. Я понимаю, эти
наблюдения навалились на нас сразу, в них много такого... не каждому по
плечу. Но, понимаете, их исключительность не делает нас с вами
автоматически интеллектуальными гигантами. В принципе, на нашем месте
могли оказаться другие люди - и на вашем, и на моем. Давайте не считать
себя самыми умными людьми в мире: если мы сейчас не поймем всего, то, как
вы говорите, хана. Не хана. И кстати, давайте не забывать, что у нас здесь
было-перебыло столько ошарашивающих, сногсшибательных открытий и идей...
Это банально, но я призываю вас к скромности и смирению.
- Да не могу я так, Вэ-Вэ, не умею! - сказал Корнев глухим голосом.-
Если я вникаю в дело - да еще в такое! - я не могу не считать себя самым
умным в нем. Или так - или я действительно бродильный фермент в процессах,
которое мы ошибочно считаем "созиданием" и "познанием". Марионетка.
- Ну, вот вы опять! Саша, все это не впервой: не раз и не два познание
мира пребольно щелкало человека по носу, теснило его самоуважение,
спесивый антропоцентризм. Считали Землю всей Вселенной, а себя созданным
по образу и подобию божию, никак не меньше. Выяснилось, что Земля - шар,
люди, подобия божьи, в противоположных местах ориентированы друг
относительно друга самым несолидным образом. Шум, шок, скандал... "Но зато
уж наша планета - самое большое тело. И солнце светит только для нас, и
луна, и другие тела вокруг нас вращаются. А звезды и вовсе украшения
небесной сферы - чтоб было приятно для глаз". Новый шок: не солнце всходит
и заходит, а Земля вращается вокруг огромного светила в ряду всех планет,
среди которых она - одна из малых.
Снова шок, скандал, костры. А вскоре выясняется, что не божьи мы
подобия, а мерзких обезьян... опять негодования, обиды "обезьяньи
процессы". Смирились с трудом. "Но зато уж Солнце - самое. Единственное.
Средоточие!" Оказалось, что и оно - рядовая звезда на окраине Галактики.
"Но зато уж наша Галактика!.." Выяснилось, что и галактик во Вселенной
навалом.- Валерьян Вениаминович перевел дух; давно ему не приходилось
говорить так горячо и убедительно.- И всякий раз крушение иллюзий было
болезненным - но в конечном счете полезной, здоровой встряской
развивающейся человеческой мысли. Думаю, так будет и сейчас.
Корнев, сидя в той же позе на столе возле проектора, следил за
директором исподлобья с легкой усмешкой; в глазах возникли и исчезли
искорки.
- Положительный вы какой-то, Вэ-Вэ. Просто образцовый.
- А необязательно всем быть с декадансом, с червоточиной! - задорно
парировал Пец.
- Да, конечно. Так мысль человеческая развивается? Прогресс
наличествует?
Музыка играет, штандарт скачет?
- Ну... это, на мой взгляд, даже не тема для спора. Подумайте сами;
неужто природа с ее вселенским могуществом и размахом не нашла более
простых способов разрушать, распылять планеты, чем через наши дела,
изобретения, труды! Да у нее полно таких возможностей, и мы их видели в
MB. Все они взрывные преимущественно...
- В темпе "кадр-век" развал через цивилизацию как раз и будет выглядеть
взрывом.
- Да бросьте, Саша! Уж не говоря о всем наземном, как вы объясните в
своей гипотезе развала космоплавание? Вы его почему-то обошли. Ведь там
такое скопление идей, изобретений, достижений - сгустки мысли людской
вылетают в космос, не просто тела!
- Я не обошел... просто я подумал, что вы и так поняли. Но раз нет - я
вам это все покажу.
Александр Иванович слез со стола, выбрал из стопки кассет одну, вставил
в проектор, протянул и заправил ленту, выключил свет в зале.
II
На экране пошли - с надлежащей переменой планов и ритмов, с переходом
съемок с дневной части на ночную и обратно - импульсные кадры жизни одной
из землеподобных планет MB. Сначала крупные: материки, моря, извивающиеся
ветвистыми змеями долины рек; переползают цветными амебами водоемы и
растительные покровы по суше, пульсируют год от года ледники у полюсов и
на вершинах горных хребтов. Сначала только по легкому помутнению атмосферы
да по новым очагам света в ночной части Пец мог угадать, что на планете
шло послеэкстремальное смешение. Но вот в ближних и сверхближних планах
показались первые, заметные более размытостью, тепловым свечением и
точечными пузырьками "сыпи", свищи.
- Вот они на верхнем берегу моря... на северном, если для Земли, ну, а
там-то кто знает,- вон у отрогов хребта,- указывал и комментировал главный
инженер, стоя по другую сторону проектора.- Вон на нижнем берегу, при
впадении реки. Можете толковать, как хотите, Вэ-Вэ, но, по-моему, вы
слишком легко отметаете:
неужели, мол, природа ничего другого не нашла!.. Для газового или
расплавленного состояния веществ найти способы изменений не штука.- А вот
для твердого состояния: как ему пузыриться, рыхлиться и течь потоками?
Вполне возможно, что, окромя "созидательной деятельности разумных
существ", здесь ничего более и не изобретешь... Разрастается сыпь-то,
тепловые "трещинки" соединяют ее скопления, лучатся от "свищей" - видите?
Это, полагаю, там массовое производство пошло и "покорение природы". В
соревновательном темпе: кто лучше, кто быстрее, кто больше. Давай-давай!
Надо-надо!..- Голос Корнева зловеще, саркастически как-то похрипывал.-
Похоже, мы проскочили уже шесть секунд развития, соответствующие трем
векам нашей НТР, теперь на той пленке прокручивается наше будущее. Видите:
ледниковые шапки около полюсов уменьшаются, горные ледники тают,
атмосфера мутнее, ночная сторона все ярче излучает... Думайте, как хотите,
но, боюсь, это выгорают добытые в недрах там угли, нефть, сланцы, газы,
переплавляются в нужные им металлы руды, выдавая в среду ненужный дым,
золу, пыль, шлак. А "свищей"-то все больше, Вэ-Вэ, а тепловых
растрескиваний от них сколько ветвится - не дороги ли это с интенсивным
движением? А то и воздушные трассы, и морские...
Пец стискивал зубы, сдерживал желание крикнуть "Не надо!" Он было
воспрял, высказывая возражения и доводы, стремясь направить все по
накатанному пути научного обсуждения - и тем успокоить не только Корнева,
но и себя. А сейчас зримые факты, которые не Александр Иванович, нет, сама
Меняющаяся Вселенная пригоршнями швыряла в лицо,- испарили, превратили в
ничто его ученую логику, профессиональную искусность. И чувствовал себя
Валерьян Вениаминович просто щенком, которого взяли за шкирку, подняли
высоко: гляди, кутенок, на большой мир! Щенок скулит и дергает лапками;
ему не нужен, страшен этот мир, хочется на пол в прихожую, где пахнет
ботинками, пылью и написанным в углу.
- Обратите внимание на волнение в зоне этого большого "свища", Вэ-Вэ,-
указал Корнев,- оно почти концентрическое, как от капли на воде. Между
прочим, Москву в таком ритме снять, аналогичное увидим: сначала центр
вырастает, потом откат жилищной индустрии на окраины, в Черемушки, или там
в Теплый Стан - пятиэтажки, девятиэтажки, затем по шестнадцать... а потом
опять накат к центру: снос малых домов, сооружение тридцатиэтажных, на
проспекте Калинина, например. Ходи, изба, ходи, печь... По генеральным
планам волнуются "свищи", по проектам. А вот - ага, наконец! - и первые
огненные смерчики выскакивают из мутной атмосферы. Стоп, это надо глядеть
подробно.
Александр Иванович остановил катушку проектора на кадре, где - в
ближнем плане на ночном участке планеты неподалеку от линии терминатора -
вырисовалась длинная огненная загогулина. Нижний конец ее был ярок и
толст, почти вертикально шел от тверди, а чем выше, тем он изгибался все
более полого, утоньшался и тускнел.
- Первый "сгусток мысли" пошел в космос,- комментировал главный
инженер.- Или это еще испытание стратегической ракеты, как вы считаете?..
Между прочим, если бы не военное противостояние систем, мы на Земле еще
лет сто не имели бы космонавтики. Нынче слюни роняем от восторга: ах-ах,
высшее достижение цивилизации... а с чего началось-то? С самых простых
чувств, как и у всех животных: страх, жажда выжить. Только у животных это
выражается оскаленными зубами, выставленными когтями... самое большее,
испусканием неблагоуханной струи, как у хорька и скунса,- а у нас ядерными
бомбами и ракетами.
Снова застрекотал пущенный им проектор. Теперь в затянутых кадрах на
ночной части огненные линии и полосы с яркими нижними концами попадались
все чаще:
изгибающиеся в разных направлениях, круто или полого, а затем и почти
прямые.
- Ага, это у них уже завоевание космоса пошло,- приговаривал Александр
Иванович.- Нет, как угодно, недооцениваете вы это дело с точки зрения
развала мира. Мысли в этих "сгустках" все меньше, как и в любой освоенной
технике, а вещества, плоти планеты улетает все больше: носители, топливо.
Обратно вернется спускаемый аппарат, да и то не всегда. Разве сравнишь
с вулканическими извержениями: пальбы и грохоту куда больше, чем при
запуске ракет, сотрясений почвы, выбросов лавы тем более... а в космос
ничего не улетает. Не так это просто - раскрутить планету на разнос! И
чего нас тянет в космос, вы не скажете? Знаем свою Землю в слое не толще
кожуры яблока, а туда же...
- Хватит! - резко сказал Пец и сел, прикрыв глаза. У него ослабели
ноги, тупо давило в голове. Все стало безразлично.
Корнев выключил проектор; переждал с минуту, затормошил Пеца:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг