чтобы звезды получше разглядеть, а!
- Лазерами собирались,- добавил тот.
- Ну, Борис Борисыч, поздравляю,- столь же весело обратился главный
инженер к Мендельзону, дымившему первой в этот день сигарой,-вы оказались
на сто процентов правы. Да что - на миллион процентов! Там не одно тело,
там их навалом: и звезд, и планет, и чего хотите. Не вижу энтузиазма на
вашем лице!
А Бор Борыч и не испытывал энтузиазма. Даже напротив, его лицо как-то
сразу одрябло; оно если и напоминало сейчас черчиллевское, то никак не
времен Антанты, а скорее - окончания второй мировой войны, когда сэр
Уинстон проиграл на выборах. Какие поздравления, какой энтузиазм - дураку
понятно, что концепция "массивного тела" в ядре (под которую была
подогнана работа отдела, опубликованы статьи, прочтен доклад на
конференции) лопнула мыльным пузырем.
- Мм...- Мендельзон вынул сигару изо рта.- По-моему, все это пока еще...
очень предположительно.
- Но до сих пор мы такого и не предполагали,- ошеломленно сказал
Зискинд, почему-то взглянув вверх.- Н-да!..:
- А кстати, Александр Иванович, лазер-то,- перегнулся через стол к
Корневу Приятель,- уже оплачен и отгружен из Сормова. Восемнадцать тысяч
четыреста, чтоб вы мне все так были здоровеньки!
- Ничего,- откликнулся тот,- найдем применение. И - съехало. Опало.
Снова вспомнили о том, что еще не отгружено, не оплачено, не сделано...
вернулись к текучке, на круги своя. Минута шока миновала. Подернулись
дымкой нереальности неизмеримые дали в Шаре, где плескался и блистал
мирами океан материи-действия. Первостепенной снова стала реальность
связей, неотложная Реальность Здесь и Сейчас.
...Но все-таки всколыхнуло. Вечный оппозиционер Мендельсон поднялся с
Васюком к ядру, поглядел в телескоп на "мерцания", потом явился к Пецу:
- Как хотите, Валерьян Вениаминович, но я в эти, с позволения сказать,
галактики не верю.
- А в учебниковые, из каталога Мессье - верите?
- В те верю.
- Вы их видели? Не фотографии с ретушью, а в натуре - в телескоп.
- Мм... не приходилось.
- Я видел. И поверьте, трудно согласиться, что эти отражаемые
рефлекторами вихревые светлячки, а то и клочки светящейся ваты...
поменьше, знаете, тех, что на спичку накручиваем в ухе почистить,- такие
же, как и наше небо, скопления из многих миллиардов звезд.
- Допускаю. Но они - в большом небе. Во Вселенной. А здесь... как-то
это выглядит игрушечно.
- Борис Борисович, а картину искажения гравитации, исходя из
предположения, что в Шаре тысячи мегапарсек, вы рассчитали?
- Мм... еще нет.
- Так что же вы: верю, не верю, игрушечно! - рассердился директор.- У
нас не божий храм. Извольте посчитать, если сойдется, то и спору конец.
Мендельзон удалился походкой сконфуженного бегемота. Он задал работу
отделу.
Три дня его сотрудники толклись в зоне с маятниковыми гравиметрами,
уточняли картину искажений, мешали. Потом ринулись в выси - рассчитывать,
строить графики. Как раз сегодня утром Бор Борыч принес Пецу отчет,
положил на стол, молвил, пыхнув сигарой: "Вопрос остается открытым,
Валерьян Вениаминович",- и удалился с тяжеловесной торжественностью.
Пец прочел - и не мог не умилиться. Нет, отчет был безукоризнен,
содержал убедительные формулы и таблицы, пояснительные тексты и
многомерные, сложенные гармошкой диаграммы. Но - над всем этим возвышалась
фигура толстяка с сигарой и обрюзгшим лицом, коя молчаливо извещала: вот
если бы я, Б. Б. Мендельзон, разделял идею, что в Шаре галактики, то
подкрепил бы ее данной проверкой, а поелику не разделяю - не обессудьте,
Мендельзон применил для проверки метод последовательных приближений.
Сначала он принял, что физический диаметр Шара составляет десять миллионов
километров; реальные искажения поля тяготения оказались при этом на треть
сильнее расчетных. Он увеличил предполагаемый поперечник до ста миллионов
километров: расчет дал картину, лишь на три процента уступающую реальной.
Он повысил диаметр Шара еще на порядок - и теория совпала с измерениями в
пределах допустимой погрешности приборов. Все более крупные поперечники,
вплоть до мегапарсек, укладывались в ту же погрешность. Вопрос оставался
открытым, потому что искажения определялись переходным слоем, а не
глубинами Шара.
II
- Все-таки Меняющаяся Вселенная название не из самых удачных,- сказал
Пец.- Это мы впопыхах. Разве наша обычная Вселенная не меняется? Только
что темп не тот.
- Ну... давайте: Быстро Меняющаяся Вселенная,- предложил Корнев.-
БээМВэ.
- Марка немецких мотоциклов,- поморщился Валерьян Вениаминович.
- Событийная Вселенная,- подал голос Любарский,- эСВэ!
- Ага, это уже ближе! - поднял палец директор.
- Мерцающая Вселенная,- сказал Александр Иванович.- Тогда и название
менять не надо: MB и MB.
Все трое негромко посмеялись.
Кабина замерла на предельной высоте. Корнев выключил ненужные приборы,
их подсветки и индикаторы погасли, установилась полная темнота. И в ней
они увидели, как "мерцания" над прозрачной крышей кабины расплываются,
образуют в ядре сплошной колышущийся блеклый комок - и как он тускнеет,
растворяется в ночи.
- Та-ак,- с досадой молвил Корнев,- прибыли к самой паузе. ...Это было
первое, что установили: существование неких Вселенских циклов. Пец,
поклонник древнеиндийской философии, отождествил их с "кальпами", циклами
миропроявления, Днями и Ночами первичного вселенского существа Брахмо (он
же Брама и Брахман). При взгляде с крыши они следовали 10-12 раз в минуту
- когда чаще, когда пореже. При этом яркие выразительные "мерцания"
составляли малую долю цикла. В черных глубинах ядра (как правило, всякий
раз на новом месте) зарождалось округлое голубоватое сияние; оно
расширялось, охватывало изрядную часть ядра и одновременно накалялось;
равномерный накал вдруг свертывался в ослепительные "вихринки", "штрихи" и
"вибрионы" - в галактики и звезды. Затем, посуществовав, все рассасывалось
и исчезало во мраке паузы.
На высоте, куда они забрались, она могла тянуться сотни часов.
- Придется пятиться, здесь не пересидим. Не отработано это у вас,- с
неудовольствием заметил Валерьян Вениаминович.
- Есть, капитан! Виноват, капитан! Исправим, капитан! - по-боцмански
рявкал Корнев, нажимая кнопки и щелкая тумблерами.
Александр Иванович, как ни странно, не ввязывался в дискуссии о природе
"мерцаний". Во-первых, он давно раскусил Мендель-зона - что для того
выставление поперек всему своего мнения было способом самоутверждения, а в
какой мере это способствовало истине и делу. Бор Борыча не волновало.
Во-вторых, для самого Корнева вопрос не был открытым: с первых слов
Пеца на совещании он уверился, что в Шаре именно галактики и звезды, что
там живет и дышит Вселенная - Вечность-Бесконечность!
Тогда он комментировал новость весело, со смехом. Но это был что
называется видимый миру смех сквозь незримые ему слезы. В душе было
холодное кипение.
Не он, создавший аэростатную кабину и первым поднявшийся в ней к ядру,
пришел к потрясающей расшифровке "мерцаний", даже не Толюня, не другие
питомцы, а случайный астрофизик в компании с Пецем. Опять унавозил почву
для других! "Занесся, самообольстился, почил на лаврах! - думал Александр
Иванович, бледнея от гнева на себя.- Я, мол, такой-сякой значительный,
кабинет имею, персональную машину, орден, секретарей... Значит, умный и
все постиг. Куда к черту! Вот и получил. И перед глазами ведь было!
Телескоп в кабине установил - чтобы экранную сеть за Шаром разглядеть. Не
Вселенную, а проволочки за ней. мелкач распро...ный! - Думать так было
чуть ли не физически больно, но он истязал себя дальше.- А ведь сам себе
внушал - на пути из Овечьего после той грозы: насчет безграничной смелости
мысли, которой только и можно познать и покорить Шар... помнишь, гнида,
помнишь?!
И, выходит, не хватило ни смелости, ни мысли, ни воображения. Ух, ты!.."
Словом, ушибла и его Меняющаяся Вселенная, она же Событийная и
Мерцающая. С того дня серыми стали для Александра Ивановича еще недавно
заполнявшие его душу проблемы башни в ядро Шара уносились его мысли и
мечтания.
- Слушайте,- говорил он и на НТСах, и Пецу или другим руководителям, и
в лаборатории MB (которая чем далее, тем больше становилась думающим
клубом, куда каждый приносил суждения и идеи),- слушайте, Но ведь Шар со
всеми своими тысячами физических мегапарсеков внутри ~ все-таки шар.
Компактное пространственное образование поперечником четыреста пятьдесят
метров. Мы его уловили проволочными сетями, приволокли сюда, привязали
канатами к трубам.
Можем, если пожелаем, отвязать, таскать - как детки разноцветные пузыри
на Первомай... Со всеми Вселенными, что в нем, понимаете?
- Так уж и можем,- возражал Зискинд или кто-то из архитекторов,- а
башня?
- А что башня? Аккуратно поднять Шар вверх - она и не шелохнется.
Останется стоять дура дурой. Она принадлежит Земле. А галактика в ядре
принадлежит Шару. А он принадлежит нам!
- Ты куда гнешь, скажи прямо? - не выдерживал Васюк-Басистов или кто-то
еще.
- А Туда и гну, Толюнчик (или Буров, Бармалеич, т. п.), что раз мы
по-настоящему открыли Шар, надо по-настоящему его и осваивать. Ускоренное
строительство, всякие испытания и проекты в НПВ - семечки, пройденный этап.
Этим мы доказали, что в неоднородном пространстве-времени работать и
жить можно... в чем, кстати, никто особенно и не сомневался. Теперь надо
внедряться в Шар!
- Как? - вопрошали.- Запускать в него спутники? Космонавтов?
- Здесь картина тяготения неблагоприятная для запусков,- замечал
Мендельзон или кто-то из его отдела.- Запустить, собственно, не штука,
только обратно не вернется.
- О чем вы говорите, товарищи? - тревожно озирал всех Альтер
Абрамович.- Надо заказывать космодромное оборудование? Пусковые ракеты?
Космические корабли "Союз" и орбитальные станции "Салют"? Вы это всерьез?..
- Действительно, о чем вы говорите! - широко раскидывал руки Корнев.-
Видите, какое у вас ординарное мышление: в самый обрез для однородного
пространства - да и то на рядовых должностях. Ракеты, спутники!.. У нас
должен быть свой путь к звездам - к нашим звездам!
- Какой?! - вопрошали.
- Ну вот, пожалуйста! - Теперь Александр Иванович вскидывал руки и очи
горе,- Да если бы я знал, то зачем тратил бы время на неинтересные
разговоры с неинтересными людьми, домогался бы от вас проблесков мысли!..
Надо думать, искать и найти этот путь! А для этого и мне, и вам, и даже
Валерьяну Вениаминовичу, который вот сидит молча, но, я уверен, глубоко
взволнован своим вторым открытием Шара,- всем необходимо перестроить свое
мышление. В том именно плане перестроить, что Шар - и чепуховина размером
в полкилометра вместе с сетями и башней, и необъятный мир чередующихся во
.времени вселенных. Должно что-то открыться, должно, я чувствую!
Даже на деловитых НТСах после пламенных речей главного все затихали. Но
- шли сообщения с уровней, звонки извне, на экранах разворачивались
ситуации, требующие вмешательства и решений - башня брала свое, жизнь
брала свое.
Думали, делали... Отличился главприборист Буров, тот нерадивый в
обеспечении НВП специальный аппаратурой завлаб - молодой, толстощекий и
скуластый. Его романтическую душу не могли увлечь поделки ради экономии
бетона, погонных метров сварочного шва или его оптимизации, блошиных
скачков вертолетов около башни. И только когда добрались до звезд, когда
он сам поднялся в кабине и узрел голубые вселенские штормы, вихри и
звездные вибрионы - душа его пробудилась, проблема видения в неоднородной
вселенной встала перед ним в полный рост. "Потрясно, фартово и лажа,-
заявил он на современном языке, вернувшись на крышу.- Только это, ребята,
все бодяга. Вы видите не то.
Видеть - вообще проблема из проблем. Даже на обычный мир мы не столько
смотрим, сколько подсматриваем в спектральную щелочку для волн от 0,4 до
0,8 микрона. А здесь у вас и в эту щелочку попадают, вы меня извините,
радиосигналы. Ваши штрихи и вихрики - радиозвезды и радиогалактики. Не
спорю, внутри их могут быть вещественные звезды и туманности, но их надо
уметь обнаружить. Пока что их свет смещен в диапазон жесткого
ультрафиолета.
Не надо рыдать - я с вами, я за вас, я вам помогу".
И помог, построил электронно-оптический преобразователь: спектральная
щель расширилась, смотреть через нее в Меняющуюся Вселенную стало
интересней. На этом деятельный приборист не остановился, толкнул девиз:
"Свет мало видеть - свет надо еще и слышать!" - и сочинил акустический
комбайн, который превращал электромагнитные волны из MB в звуки разной
силы и тона. В этот подъем Корнев намеревался его опробовать.
Но все равно - все это было не то, не то. не то...
III
Кабина опустилась до уровня 15000. Переждали Вселенскую паузу (Ночь
Брахмы в терминологии древних индусов) - шесть минут по времени кабины,
четыре секунды крыши, сотые доли секунды Земли, несчитанные миллиарды лет
в MB.
Когда в ядре снова голубовато замельтешило, тронулись помалу вверх.
"Мерцания" множились, крупнели, приобретали выразительность и накал.
Впечатление было такое, что не только кабину с наблюдателями несет к
ним, но и сами первичные комковатые туманности мощное движение объема
ядра, вселенский выдох полной грудью, раздувает во все стороны, выносит
сюда и закручивает в вихри разных размеров и вида, а их друг около друга.
- Поток и турбуленция в нем - вот что это такое,- молвил внезапно
Любарский.- Галактические и звездные вихри - будто водоворотики на реке в
половодье.
Варфоломей Дормидонтович еще не знал, что вые казал догадку, которая
определит образное понимание ими космических (не только в Шаре) процессов
и которую они будут плодотворно развивать. Так, сказалось. Он произнес,
другие запомнили, никто не отозвался: лица троих, освещенные светом
рождающейся в Шаре Вселенной, были обращены вверх.
..."Не образумлюсь, виноват!" - эти слова Чацкого постоянно вертелись в
уме доцента. Человек приехал на конференцию - не выступать даже, послушать
других. Зашел почаевничать " давнему знакомцу. Увидел фотоснимки - и жизнь
его переменилась. А жизнь была установившаяся, добротная, да и сам человек
был не из тех двуногих бобиков, кои стремглав мчат на первый свист фортуны.
Даже в лекциях Варфоломей Дормидонтович всегда держался основательного,
несколько консервативного тона, излагал студентам устоявшиеся теории и
хорошо проверенные факты астрофизики. а к модным новинкам типа
квазаров-пульсаров, гравитационных коллапсов и "черных дыр" относился
сдержанно.
И вот - все полетело кувырком. Его и здесь именовали доцентом (Корнев -
так вообще как угодно, только не по имени-отчеству. "Жизнь коротка,-
объяснил он,- ее надо экономить. Хватит с меня Валерьяна Вениаминовича и
Вениамин Валерьяновича!") ---а таковым он, вероятно, уже не .был. Среди
семестра отказаться от чтения курса на трех потоках, бросить университет -
ч не по-хорошему, с выдумыванием уважительных причин, а прямо: телеграмма
ректору об уходе - такие вещи даром не проходят. На его имя в НИИ НПВ
прибыл пакет с увещевательным письмом декана и копией направленного в ВАК
ходатайства Ученого совета СГУ о лишения к. ф.-м. В. Д. Любарского ученого
звания доцента.
И жене в телефонном разговоре ничего не смог растолковать. Здесь
приютился у Пеца ("Ради бога, Варфоломей Дормидонтович, хоть и надолго,
Юлия Алексеевна тоже будет рада!"). Впрочем, время, проводимое им - как и
Пецем, Корневым, другими сотрудниками, вне башни было настолько
незначительным, что не имело большого значения, где и как его скоротать.
И в лаборатории было трудно. Работали на энтузиазме, себя не жалели - а
добиться от человека, работающего на энтузиазме, чтобы он аккуратно или
хоть разборчиво делал записи в журнале наблюдений, а в конце рабочего дня
чехлил приборы и прибирал свое место, куда труднее, чем от работающего
ради хлеба насущного. Да и характер был не командирский: когда после
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг