животного.
Без большой натяжки можно сказать, что с момента гибели каждого
живого организма в его мертвых тканях как бы начинают работать невидимые и
неслышимые, но необыкновенно точно отсчитывающие время часы. С помощью
этих, так называемых углеродных, часов ученые установили, что зернышку
пшеницы, найденному в одной из египетских пирамид, 6100 лет, а костер,
остатки которого Тур Хейердал нашел на острове Пасхи, пылал ровным счетом
1550 лет тому назад.
Так обстоит дело с остатками живых организмов.
А как узнать возраст предметов, сделанных из какого-нибудь
неорганического вещества? Скажем, возраст какого-нибудь глиняного черепка?
Для этого в распоряжении сегодняшних историков имеется другой, так
называемый археомагнитный, способ. Он основан на том, что если очень
сильно - свыше шестисот градусов - нагреть глину, то находящиеся в ней
мельчайшие частицы железа при остывании намагничиваются и зафиксированное
в них направление магнитных силовых линий потом уже остается неизменным. А
ученые установили, что магнитные силовые линии Земли меняются в строго
определенной последовательности. Физики точно знают, какое направление
магнитных силовых линий было для данной точки земной поверхности в ту или
иную эпоху. Сравнив с этим, известным им, направлением, то направление
магнитных силовых линий, которое обнаружилось при исследовании найденного
глиняного черепка, можно точно установить, когда это изделие подвергалось
сильному нагреву, то есть когда оно было изготовлено. Этот способ дает
возможность определить время изготовления глиняного изделия с точностью до
двадцати пяти лет!
Раньше историкам приходилось довольствоваться другими методами,
относящимися к разряду не прямых, а косвенных доказательств.
Вот, скажем, производя раскопки какого-нибудь древнего поселения,
археологи находят разные изделия, сделанные из железа. Они постепенно
удаляют весь этот слой, а под ним, на большей глубине, обнаруживаются
другие предметы - бронзовые. Ясно, что более глубокий слой - более
древний. Таким образом, все предметы (или остатки предметов), обнаруженные
в этом, более глубоком слое, относятся к более древним временам, к более
древней цивилизации. Ну, а если вдруг посчастливится и среди этих обломков
найдется какая-нибудь монета с мало-мальски разборчивой надписью или
какой-нибудь другой предмет, время изготовления которого историкам хотя бы
приблизительно известно, тогда появляется возможность уже более точно
датировать, к какому именно времени относятся все изделия, найденные в
этом слое.
Способ этот (один из многих, применяемых в археологии), как видите,
довольно остроумен. Археологи пользуются им и поныне. Однако нетрудно
заметить, что все расчеты такого рода, какими бы остроумными и ловкими они
ни были, довольно-таки произвольны. Всегда остается вероятность, что
другой историк те же самые находки рассмотрит под иным углом зрения и
истолкует совершенно по-другому.
От Древней Эллады, от Древнего Египта, от античного Рима - от всех
этих древнейших цивилизаций до нас дошло множество наиреальнейших
свидетельств: развалины зданий, статуи, различные предметы утвари,
украшения. Наконец, многочисленные письменные свидетельства: разные
древние пергаменты и папирусы, глиняные клинописные таблички. Папирусы и
таблички удалось расшифровать, и существование городов, о которых там идет
речь, царей и цариц, законодателей, мыслителей, полководцев, ученых,
воинов, героев, прославивших их своими подвигами, казалось бы, уж
наверняка можно считать строго доказанной, неопровержимой, научной
истиной. Однако же сколько было по всем этим поводам (да осталось и
поныне) всяких сомнений, неясностей, споров, дискуссий! Сколько было
сломано (да и сейчас еще ломается) копий по поводу уточнения одной
какой-нибудь даты или одного исторического факта!
А теперь представьте себе, как должны были отнестись современники
Шлимана к его наивной вере в реальность существования древней Трои. Ведь о
Трое до нас не дошло решительно ничего. Даже крошечного обрывка папируса,
даже малюсенького осколочка глиняной таблички.
ЦЕПЬ БЕЗУМСТВ, СОВЕРШЕННЫХ КУПЦОМ
ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ ГЕНРИХОМ ШЛИМАНОМ
(П р о д о л ж е н и е)
Все, что современники Шлимана знали и слышали о Трое, было основано
на сведениях, содержащихся в двух величайших поэмах античной древности -
"Илиаде" и "Одиссее".
В "Илиаде" рассказывается о том, как ахейцы - жители средней и южной
части нынешнего Балканского полуострова и островов Эгейского моря -
осаждали малоазийский город Илион, иначе называемый Троей. В ней
воспеваются героические подвиги предводителей ахейцев - Ахилла,
Агамемнона, Одиссея, а также не менее героические подвиги троянского вождя
Гектора и других защитников Трои. Важную роль играет в поэме описание
богов-олимпийцев, кровно заинтересованных в исходе всех этих сражений и
принимающих в них весьма активное участие. Основной сюжет поэмы - раздоры,
возникшие в стане ахейцев между непобедимым Ахиллом и верховным
предводителем войска ахейцев - царем Агамемноном, гнев Ахилла, гибель его
друга Патрокла и смертельный поединок между Ахиллом и Гектором.
Вторая поэма, "Одиссея", рассказывает о приключениях, которые после
взятия и разрушения Трои претерпел, возвращаясь домой, царь Итаки -
хитроумный Одиссей.
По преданию, автором этих двух поэм был Гомер - слепой певец, живший
в незапамятные времена. Ничего мало-мальски достоверного о личности Гомера
до нас не дошло. Античный бюст изображает его в виде слепого старца со
строгим, мудрым челом, с вьющейся бородой. Невидящий взор его устремлен
вдаль, губы словно готовы раскрыться, чтобы запеть.
Но бюст - это ведь не фотография. Кто может поручиться, что он
представляет собой изображение реального, живого, конкретного человека?
Сохранились ведь и скульптурные изображения Зевса, Аполлона, Венеры, Афины
и других древних греческих богов-олимпийцев...
Известно еще, что в древности семь греческих городов - Смирна, Родос,
Колофен, Саламин, Хиос, Аргос и Афины - спорили между собой: каждый
отстаивал свое право считаться родиной великого Гомера.
Но существовал ли в действительности человек по имени Гомер? Вернее,
даже так: существовал ли на самом деле один какой-нибудь человек, которого
можно было бы с достаточным основанием считать автором этих двух поэм?
Это и есть знаменитый гомеровский вопрос, на который мы и сегодня еще
не можем ответить с достаточной определенностью.
Во времена Шлимана все сколько-нибудь авторитетные ученые-историки
отвечали на этот вопрос отрицательно. В результате кропотливейших
исследований они пришли к несомненному выводу, что "Илиада" и "Одиссея"
представляют собой свод народных песен, создававшихся на протяжении
нескольких столетий, наподобие наших былин. Ну и уж конечно, ни один
серьезный историк не считал возможным рассматривать содержание этих поэм
как отражение каких-то конкретных исторических событий.
Некоторые ученые даже были уверены, что все события, о которых
рассказывается в поэмах Гомера, представляют собой что-то вроде аллегории.
Они считали, что под видом войны троянцев с греками неведомый автор
(вернее, неведомые авторы) этих поэм изобразил совсем другие события из
жизни совсем иных народов.
Некоторые ученые, правда, не прочь были признать, что Троя - реальный
исторический город, а Троянская война - реальное историческое событие.
Иные из них утверждали, что в действительности Троянская война отражает
столкновение в Малой Азии фессалийских переселенцев с местным населением,
продолжавшееся много лет и закончившееся после многолетней борьбы полной
колонизацией этого района греками. Другие считали, что история Троянской
войны, рассказанная Гомером, в форме мифа изображает какую-то реальную
морскую экспедицию, быть может, предпринятую некогда под водительством
пелопоннесских царей из Греции в Малую Азию.
Но даже сторонники этой точки зрения были бесконечно далеки от того,
чтобы Ахилла, Агамемнона, Гектора, Патрокла, Одиссея и всех прочих героев
гомеровских поэм рассматривать как реальных исторических деятелей.
Специалистам по истории Древней Греции эта мысль, вероятно,
показалась бы просто смехотворной. Ну, скажем, все равно, как если бы мы с
вами стали всерьез рассуждать о деятельности таких исторических личностей,
как Илья Муромец, Святогор или Микула Селянинович.
Теперь вы можете представить себе, как потешались все эти
высокоученые специалисты над невеждой Шлиманом, который наивно верил, что
не только все главнейшие события, описанные Гомером, являются подлинными
историческими фактами, но верил даже в реальное существование всех
конкретных вещей и предметов, о которых с такими удивительными
подробностями поведал нам великий старец.
Вот, например, знаменитая кровать хитроумного Одиссея.
Когда многострадальный царь Итаки вернулся на родину и открылся своей
жене - верной Пенелопе, та, естественно, не сразу его узнала. И пожелала
получить доказательства, с несомненностью удостоверяющие, что перед нею не
кто иной, как сам Одиссей. Проверяя Одиссея, Пенелопа приказала служанке
Эвриклее вынести из дома кровать мужа. Если бы перед нею был не настоящий
Одиссей, а самозванец, он бы, разумеется, такому приказанию ничуть не
удивился. Но настоящий Одиссей не мог не знать, что это повеление
Пенелопы, обращенное к Эвриклее, совершенно невыполнимо. Кровать Одиссея
нельзя было вынести из дома по той простой причине, что свое ложе он
устроил на пне гигантской оливы, некогда выросшей у них во дворе.
Великолепное ложе это не было внесено в дворцовую спальню, а наоборот,
спальня была возведена вокруг ложа.
Приказание Пенелопы вынести из дома кровать было, таким образом,
чистейшей провокацией. Или, лучше сказать, это был своего рода экзамен,
который она устроила незнакомцу, осмелившемуся выдавать себя за ее мужа.
Но незнакомец этот экзамен выдержал с честью.
Оскорбленный Одиссей, выслушав приказ Пенелопы вынести кровать из
дома во двор, отвечает:
Признак особый в ней есть. Не другой кто, я сам ее сделал.
Пышно олива росла длиннолистая, очень большая,
В нашей дворовой ограде. Был ствол у нее как колонна.
Каменной плотной стеной окружив ее, стал возводить я
Спальню, пока не окончил. И крышей покрыл ее сверху.
Крепкие двери навесил, приладивши створки друг к другу.
После того я вершину срубил длиннолистой оливы,
Вырубил брус на оставшемся пне, остругал его медью,
Точно, вполне хорошо, по шнуру проверяя все время.
Сделал подножье кровати и все буравом пробуравил...
Так вот, можете себе представить, этот чудак Шлиман был уверен, что,
раскапывая место, где, по преданию, находился дворец царя Итаки, он во что
бы то ни стало найдет остатки этого гигантского пня!
А когда пня этого не оказалось, Шлиман заявил, что пень
просто-напросто сгнил за минувшие тысячелетия. И в доказательство своей
правоты указал на обнаруженные им трещины в скале, куда эта гигантская
олива, по его убеждению, некогда пускала свои корни.
Что и говорить! Подобные аргументы мог выдвигать и отстаивать либо
невежественный шарлатан, либо безумец.
Шарлатаном Шлиман явно не был. Для шарлатана он был уж слишком
наивен.
Как только этот богатый чудак-турист появился на Итаке, лукавые
местные жители мгновенно раскусили его и тотчас же стали без зазрения
совести играть на его трогательных детских слабостях, на его святой вере в
подлинность гомеровского мира. Они приводили к нему своих детей, уверяя,
что их зовут Телемахами и Одиссеями. Знакомили его со своими женами,
именуя их Пенелопами. Короче говоря, изо всех сил поддерживали в этом
милом, наивном чужестранце его трогательную веру в то, что мир Гомера не
только был, но и по сей день остается реальностью. Делали они это по той
простой причине, что он щедро платил за все эти россказни. Впервые в жизни
ему изменил его феноменальный коммерческий нюх, его деловая практическая
хватка.
В этих гомеровских местах Шлиман вел себя так, словно он и сам был
Одиссеем, всю жизнь скитавшимся в далеких чужих краях и вот, наконец,
возвратившимся на родину.
Иногда это было трогательно, а иногда даже смешно.
Вот, например, однажды он вошел во двор к какому-то крестьянину,
чтобы напиться воды или купить винограду. Вдруг четыре огромных пса с лаем
кинулись на пришельца. Того и гляди, они растерзают его! Но Шлиман вовремя
вспомнил, как в подобном же случае поступил Одиссей:
Вдруг вдалеке Одиссея увидели злые собаки;
С лаем они на него побежали; к земле осторожно,
Видя опасность, присел Одиссей...
Собаки не тронули сидящего. Точь-в-точь как в гомеровской поэме, на
лай прибежал хозяин и освободил новоявленного Одиссея.
В 1869 году Шлиман опубликовал свой первый археологический труд:
"Итака, Пелопоннес и Троя. Археологические исследования Генриха Шлимана".
Представьте себе, какое впечатление эта книга должна была произвести в
ученом мире. Какой-то отставной коммерсант, даже без докторского диплома,
с апломбом рассуждает о проблемах, над которыми поседели и облысели сотни
ученых голов. И как рассуждает! С какой поразительной беспечностью! С
какой легкомысленной самоуверенностью! Мало того, что Гомер для него -
несомненное историческое лицо. Каждая строчка Гомера представляется ему
истиной, не требующей доказательств! С ученым видом знатока этот невежда
позволяет себе высказывать такие, например, смехотворные суждения:
"Циклопы, несомненно, обитали на южном побережье Сицилии.
Действительно, на берегу моря, возле Катании, можно видеть огромный грот и
возле входа в него - мощный обломок скалы тех же размеров, что и
отверстие. Неподалеку в море возвышаются две скалы. Это, конечно, грот,
где жил Полифем, обломок скалы, которым он заваливал вход в свое жилище, и
две скалы, которые он вырвал и швырнул в ту сторону, откуда донесся до
него голос Одиссея".
С человеком, который считает легендарного Гомера реальным
историческим лицом, допустим, еще можно спорить. Над человеком, который
считает реальным историческим лицом хитроумного Одиссея, допустим, можно
потешаться. Но что прикажете делать с человеком, который всерьез считает
реальным историческим лицом сказочного одноглазого гиганта Полифема,
швырявшего обломки скал, которые якобы до сих пор возвышаются в море
неподалеку от Катании?
Тут впору только многозначительно поднести палец ко лбу, как это
делали во все времена, ведя речь о безнадежных, совсем уже неизлечимых
безумцах.
Помимо этих главных безумств, Шлиман совершал еще бесчисленное
множество мелких, так сказать, бытовых чудачеств, которые - если собрать
их вместе - складывались уже в совершенно несомненную картину безумия.
Расставшись с прежней своей семьей, он вознамерился во что бы то ни
стало жениться на гречанке, которая станет его Пенелопой. Встретившись со
своей невестой, Шлиман устроил ей нечто вроде экзамена. Вопросы он ей
задавал такие:
- Вы помните, когда император Адриан посетил Афины?
- Что вы знаете наизусть из Гомера?
Невеста экзамен, по-видимому, выдержала. Брак был заключен. Когда у
молодоженов родился первенец, его назвали, разумеется, Одиссеем. Вслед за
сыном молодая жена родила Шлиману дочь, которую он, не колеблясь, назвал
Андромахой в честь доблестной супруги Гектора. Третий их ребенок - на этот
раз опять мальчик - получил громкое имя Агамемнона.
Когда Андромаха чуть подросла, Шлиман обратился к своему другу
профессору Рудольфу Вирхову с просьбой, чтобы тот подыскал ей гувернантку.
Добросовестный Вирхов нашел подходящую особу, некую фрейлейн Марию Мелин.
Но тут Шлиман потребовал, чтобы фрейлейн Мелин, прежде чем она приступит к
своим новым обязанностям, приняла древнегреческое имя Икава (Гекуба).
Фрейлейн отказалась наотрез. Тогда Шлиман написал Вирхову следующее
письмо:
"Если ей не по душе имя Гекубы, пусть она назовется Клитемнестрой,
Лаодикией, Бризеидой, Тиро, Киппокастой или каким-нибудь другим
гомеровским именем..."
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг