Глава двадцать
вторая
Новая жизнь, новые надежды
Из дневника Уилла Иванова:
1
"Утром следующего дня на работу я не вышел, а стал мастерить глубокую
деревянную кадку, куда бережно собирался переселить Веньямина. В горшке
ему уже было тесно, пришла пора пускать корни, а для этого необходим
простор.
Каждые два часа я поливал Веню водичкой и ждал урожая.
Спустя сутки, я снял еще двести шекелей. "Однако цветоводство это
выгодно, - думал я, - старина был гений!"
На работу я в этот день не вышел, а в офис отправил заявление " по
собственному..."
Представляю, как удивились моему решению девочки: в этот день намечался
визит Самсона, в числе других я мог получить порядочный куш и пропустить
смену, значило лишиться верного заработка. Ах, знали бы, милые девушки,
что за ту же смену мой Веня может перекрыть все мыслимые их заработки.
В десять утра мне позвонил хозяин кабинета и поинтересовался причиной
моего увольнения.
"Не желаю более лизать задницы твоим клиентам" - Сказал я.
Наглость моя ошарашила баал а-байта. Разразившись вульгарной бранью, он
предупредил меня, что я еще пожалею о своем поступке и в раздражении
бросил трубку.
"И чего разволновался, - дивился я, - мало что ли претендентов на мое
место?" Стоило ему объявить конкурс на вакантное место и от кандидатов бы
не отбился. Так он впоследствии и поступил: заменил меня отставным
генералом авиации, репатриировавшим из Белоруссии.
Иван Брагин, так звали ветерана военно-воздушных сил СССР. Генерал Брагин
был крепкий русский мужик, женившийся на еврейке и ради нее пожертвовавший
военной карьерой и генеральской пенсией. Ранее он успешно воевал в
Афганистане и был не прочь поделиться опытом с еврейскими асами, но в
Израиле штурвала ему не доверили, и он стал вышибалой в доме терпимости.
Хозяин не упускал случая похвастать перед клиентами воинским званием
Ивана, и те не скупились на чаевые. Про генерала подрабатывающего в
борделе писали в местной прессе, но мне к тому времени было уже не до него.
С утра и до вечера я ходил в радостном возбуждении, пытаясь разрешить
назревшую проблему - как повысить урожайность Веньямина, ведь там, где
можно собрать двести шекелей в сутки, при научном подходе снимешь триста,
четыреста, а то и всю тысячу. А ежели дело пойдет, можно и рощицу
Веньяминов высадить, на пощади эдак в десять га. Нет, под открытым небом,
пожалуй, не посадишь - найдутся любители заглядывать в чужой огород. В
теплицах надо бы. Деньги должны расти без свидетелей.
Только теперь я понял, почему у старика временами водились деньги. И
вовсе не заграничные то были гонорары, просто в промежутках между
экспериментами ему удавалось стричь купоны, которые он, по обыкновению,
тут же раздавал каждому кому не лень было просить.
2
Теплые радостные ощущения грели мне сердце в те незабываемые дни.
Науку о растениях, ботанику, я знал плохо. Справедливости ради, надо
сказать, что я вообще ее не знал. Мне было известно лишь, что иные полевые
культуры следует удобрять для роста и урожайности. Из массы всевозможных
удобрений я знал один лишь навоз. Наскоро собравшись, я спешно выехал в
ближайший киббуц, где меня очень недружелюбно встретил член коллективного
хозяйства по имени Ехезкиэль.
С этим человеком у меня было шапочное знакомство: в свое время я наезжал
к нему с покойным ботаником. Старика он тоже снабжал навозом, как я тогда
полагал, для выращивания помидоров. О том, что ботаник растит еще кое-что
кроме томатов, я, понятно, в те времена не догадывался.
Старик сам представил меня Ехезкиэлю, сказав, что по-русски его зовут Изя
и в киббуце он заведует коровником:
- К беседам зав не расположен и русских не привечает, - предупредил меня
ботаник. - Ему кажется, что они распустили колхозы в России и теперь
прибыли в Израиль разваливать киббуцы.
Чтобы переговоры наши прошли в более дружественной обстановке я сунул Изе
сто шекелей в лапу.
Получив взятку, скотник тут же изобразил на лице обязательную улыбку, из
тех, что надевают на себя деятели дипломатического корпуса, и предложил
мне, не стесняясь, выложить свои затруднения. Он сказал мне, что всей
душой готов помочь соотечественнику, гражданину и просто русскому
человеку. Если бы я накинул к гонорару еще с пол сотни, он назвал бы меня,
другом, братом и родным отцом. Как однако велико воспитательное значение
денег. Знал ведь старинушка, с какой стороны подойти к человечеству.
Я унес из киббуца два мешка птичьего помета. Ехезкиэль проводил меня до
самой остановки. Когда я садился в автобус, он помог мне взобраться в
салон, а прощаясь, сказал:
- Товарищ, я могу поставлять вам всякий помет, вплоть до человеческого.
Бедняга довольствовался в киббуце одним лишь пайком в коллективной
столовой. За всю свою долгую трудовую жизнь он впервые держал в руках
настоящие деньги. Ни разу в своей жизни он не получил жалование, и чем
старше становился, тем меньше верил в силу коллектива. Единственное в чем
он был еще уверен, так это в своей супруге Эстер. Впрочем, в самом
коллективе мнение на сей счет разделились. Иные утверждали, что должность
начальника скотного двора Изя получил благодаря шашням Эстер с секретарем
киббуцного правления Ароном Брудерманом. Арон знал толк не только в
бухгалтерских книгах, но и в женщинах. В последнее время он писал трактат
о зарождении киббуцного движения в Израиле. Это было фундаментальное
произведение, в котором автор делился с потомками своим опытом по
управлению коллективным хозяйством. Все ценные мысли относительно
передового метода хозяйствования в условиях капитализма, записывала за ним
жена Ехезкиэля, состоявшая при нем секретаршей. Арон по обыкновению
надиктовывал ей текст допоздна.
В частые промежутки между зарождением ценных мыслей, он делал
продолжительные паузы, которые заполнялись производственной гимнастикой.
Некогда Арон занимался борьбой. К этому виду спорта он склонял и супругу
Ехезкиэля. Душными осенними вечерами секретарь отрабатывал с Эстер один и
тот же прием, именуемый в классической борьбе - работа в партере.
Ехезкиэль был горд тем, что Эстер имеет отношение к написанию
исторического произведения и ради этого готов был простить людям все
слухи, которые они распространяли о его благоверной"
Глава двадцать третья
В теплой компании
1
Изю я нашел в больнице, в соседней от Уилла палате.
Узнав об измене супруги, он искалечил Арона, поджог родное хозяйство и
был направлен в соответствующую инстанцию на предмет определения
вменяемости.
В инстанции нашли, что Изя склонен к тихому помешательству и подлежит
срочной изоляции, поскольку загорелся бредовой идеей уничтожить на корню
киббуцное движение в Израиле.
Я просил его рассказать об Уилле, но он заявил, что такого не припоминает
(в последние два месяца они проживали в смежных палатах и часто виделись
в столовой) и вообще просит оставить его в покое, так как он занят
критикой устаревшего метода коллективизации страны.
Бернштейн не знал, куда поместить скотовода. Поначалу он хотел устроить
его к политикам, но вспомнив печальный опыт Уилла, отказался от этой идеи.
2
А с политиками Уиллу действительно не повезло. Повадки у них были
величественные, держались они высокомерно и Уиллу, несмотря на его
уживчивость, не удалось найти с ними общий язык.
Они отдавали ему команды хорошо поставленными голосами, то и дело
попрекали палестино-израильским мирным договором, к которому Уилл не имел
никакого отношения, и принимали его за Михаила Горбачева, обещая
посчитаться с ним за развал Советского Союза.
Уилла, по его настоянию, переселили в палату, где обитали короли и
принцы. Эта аристократическая компания проживала дружной и многочисленной
семьей. Здесь можно было найти монархов всех европейских держав, начиная с
эпохи средневековья и до наших дней.
Среди прочих обосновался в палате наследный принц британской короны
Чарльз. Целыми днями он публично сетовал на супружескую неверность
принцессы Дианы.
"И кому дала, сокрушался он, конскому тренеру!"
Чарльз замолкал лишь тогда, когда иранский шах реза Пехлеви совместно с
королем Марокко Хасаном 2-ым пригрозили пойти на него войной, в случае,
если он не прекратит возводить поклеп на очаровательную принцессу.
В этой палате не было первых. Все монархи почему-то предпочли быть
вторыми. Несчастный Николай 2-ой также числился в этой компании. Это был
единственный, пожалуй, интеллигентный монарх, на словах сочувствующий
обманутому Чарльзу, а на деле ухлестывающий за легкомысленной Дианой,
обитавшей в соседней палате.
Дианой объявила себя молодая жительница Бат-Яма по имени Сузан
Багирашвили. Это была грузинская еврейка, промышлявшая международной
спекуляцией. В недалеком прошлом она была взята с поличным в аэропорту
имени Бен-Гурьона. Ей предъявили обвинение в контрабанде большой партии
грузинских кондомов. Для того чтобы избежать штрафа за незаконный ввоз
резиновой продукции она предпочла выдать себя несчастной женой
легкомысленного отпрыска британской короны.
Очутившись на территории "Абарабанель" Сузан страстно увлеклась русским
царем, в прошлом сапожником из Одессы. Любовь между ними разыгралась
великая, и однажды их застали в процедурной предающимися оральному сексу.
Бернштейн долго и упорно выслеживавший венценосных любовников,
распорядился натянуть на Николая смирительную рубашку, а легкомысленную
Диану не выпускать на утреннюю прогулку.
Принц Чарльз, узнав об очередной измене супруги, все порывался настучать
по августейшей тыкве русского царя, но Хасан второй со своим иранским
коллегой вовремя разняли монархов.
Все обитатели палаты распределили между собой мировые короны, но один из
них остался не у власти: вакантные места в Европе и Азии были уже заняты и
не знали, каким королем его назначить. Вначале ему предложили трон
иорданского королевства, но кандидату, видно, не улыбалось родство с
династией Хашемитов, и тогда, чтобы он не обижался, возвели его в сан Папы
римского.
Это общество с изысканными светскими манерами и весьма учтивое, кроме
Папы, который был всегда угрюм, полагая, что его обделили при раздаче
титулов, пришлось Уиллу по душе и он, на первых порах, не столь тяжко
переносил ужасное бремя трезвой жизни.
3
Прошел месяц.
Компания монархов и наследных принцев вскоре наскучила Уиллу своими
бесчисленными аудиенциями и бальными вечерами, где нужно было выплясывать
вышедшие из моды экосезы и полонезы. Придворные праздники, которым несть
числа, надоели Уиллу. Он захандрил и стал таять прямо на глазах. Доктор
Бернштейн (ему доложили, что воспитанник чахнет не по дням, а по часам)
попытался прописать ему лекции по научному коммунизму, но они возбуждали
пациента - он рвал на себе одежды и кричал по-турецки - "Белла, отдайся!",
после чего впадал в еще большую апатию. .
Дважды, истосковавшийся по чарке Уилл, пытался бежать из больницы. В
первый раз ему помешали выпрыгнуть из окна, и во второй раз вытащили из
мусорного контейнера, где он дожидался грузовика, который должен был
вывезти его за пределы клиники.
Именно эти поползновения несчастного пациента были зарегистрированы, а
потом и переданы комиссару бат-ямовской полиции, как попытки больного к
самоубийству.
Когда все методы были перепробованы и, казалось, ничто уже не спасет
бедного Уилла, Аркадий Семенович Бернштейн срочно позвонил мне и сказал:
"Старина, Ицик, я другого выхода не вижу, может быть, по чарке в день
подносить ему, а не-то умрет?"
Но добрый милый Аркаша поспешил, как оказалось, с выводами. Иванов вдруг
ожил и обнаружил признаки бурной деятельности. Он посвежел, стал шутить с
надзирателями, смешил королей анекдотами неблаговидного содержания,
хорошо ел, а в один прекрасный вечер попросил самописную ручку и бумагу.
Получив то и другое, он принялся писать.
Два месяца, замученный алкогольным воздержанием, Уилл не знал других
занятий, кроме вдохновенного писания. На него напал вдруг сочинительский
зуд, как это часто бывает с людьми, которым больше нечего делать. Попытки
надзирателей выведать, какой жанр литературного творчества избран Уиллом,
не увенчались успехом: несчастный никого не подпускал к рукописи. Лишь
однажды он потребовал к себе Бернштейна. Исполненный любопытства Бернштейн
не замедлил явиться. Тогда Уилл любезно попросил его пригласить меня. При
этом он подчеркнул: "Если господин Борухов сочтет нужным прийти и найдет
для этой цели время"
К тому времени я уже получил денежный перевод от него, хотя и не знал
еще, кому обязан столь неожиданно привалившем счастьем.
Я был ошеломлен, когда Уилл приятно ошарашил меня:
- Довольны ли вы моим подарком, господин Борухов?
"Вот те раз, - подумал я, - и впрямь, говорят, не суди по одежке, какие
жесты делает нищий-то наш"
4
Я прибыл в желтый дом с господином Фридманом.
Нас облачили в белые халаты и через палату политических лидеров, повели в
обитель царственных особ. Лидеры недобрым взглядом провожали нас. Они были
не в духе. В этот день к ним подселили сумасшедшего араба из Яффо.
Нового пациента звали Ахмад, но он представлял себя председателем ООП
Ясиром Арафатом, громко требуя при этом присоединить к палестинской
автономии город Яффо с прилегающим к нему Тель-Авивом.
Общество бывшего террориста встревожило осторожных политиков. Зная за
коварным Арафатом склонность к насилию и, опасаясь за свои венценосные
головы, они потребовали от Бернштейна дополнительной охраны.
А короли в это время проводили инсценировку расстрела большевиками
семейства русского царя.
Руководил расстрелом принц Чарльз. В палате стоял невообразимый шум и
гвалт. Пока один из надзирателей пинками разгонял королей по своим
кроватям, другой, дюжий парень с безобразным синяком под глазом, сообщил
нам, что Уилл никем себя пока не провозгласил, но исходя из его влечения к
литературным занятиям, Бернштейн распорядился с понедельника перевести его
в палату еврейских классиков, условно обозначив именем Шолом Алейхем.
Глава двадцать четвертая
Навозная эпопея
Из дневника Уилла Иванова:
1
"Придя, домой, я отсыпал в кадку удобрение, перемешал его с землей и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг