Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
значение. Он может спокойно набрать номер телефона и услышать голос Берты.
  Возможно ли это, Бог мой? А если из этого ничего не выйдет? Тогда он
покончит с собой. Так ведь он и так давно уже кончился - мертвее не
бывает. "Звони уж скорее, чудило"
Дрожащими пальцами, Кадишман набрал знакомую комбинацию цифр и замер, не
чуя сердца. Еще секунда и он услышит любимую женщину. К его изумлению
откуда-то издалека раздались длинные гудки. Неудержимая радость охватила
его. "Господи, ведь есть же ты, есть! и, Слава Богу, что ты Есть! Я люблю
тебя, Господи, и я всегда буду в Тебя верить, отныне и во веки веков,
Аминь!" Кадишман никогда не верил в Бога по-настоящему, разве лишь в
самые трудные минуты, когда было выгодно заключить с Всевышним сделку -
"Ты вот устрой так, чтобы у меня все получилось, а я за это никогда не
усомнюсь в твоем существовании"
Но теперь, когда он умер (иначе он не мог назвать все, что с ним
произошло), и лично удостоверился, сколь ничтожен он был в миру, мысль о
Боге вспыхнула в нем с новой силой, и он вспоминал о нем по каждому
поводу. Ему казалось, что отныне его Вера в единого и всемогущего будет
истинной и крепкой, не в пример той постыдной сделке с Всевышним, которую
он замыслил, когда обеспокоенный, как и все, творящимися, в городе
мерзостями, несколько раз ходил в синагогу, так - чтобы ублажить Бога
(если он есть) и успокоить на всякий случай совесть.
  Солнце и мир засверкали для него новыми красками. Ему захотелось
неистовствовать, прыгать, кричать или заняться любовью с Бертой, сию же
минуту на этой зеленой лужайке. Он отдал бы все, только бы это свершилось,
не потому что им овладела постыдная греховная похоть, а потому что в этом
единении с любимой женщиной он видел теперь олицетворение всего живого и
прекрасного, которое, увы, навсегда оставил в неоцененном им прежнем Мире.
  Длинные гудки звучали долго, и это остудило его пыл. Он боялся, что
неуверенный писк в трубке нечаянно заглохнет - ну линия там сорвется, или
еще какая неисправность, мало ли что может случиться по закону мирового
свинства в тот момент, когда он ждет от судьбы самого главного подарка в
своей безвременно закатившейся жизни. На мгновение он устыдился своего
счастья - вокруг такая могильная тишь и безысходность, а ему весело,
словно барашку, которого ведут на бойню.
  Не отвечают... Нет, непросто, видать, дозвониться с того света. Наконец,
трубку подняли, и незнакомый хриплый бас грубо рявкнул:
  - Кого надо?
  Кадишман понял, что ошибся номером, но на всякий случай спросил:
  - Это квартира Кадишманов?
  - Да, - бесцеремонно сказал хриплый бас, - кого надо?
  - Мне Берту. - Сказал Кадишман, холодея от недобрых предчувствий.
  - Зачем тебе? - сурово сказал хрипун.
  - Я муж, - не узнавая своего голоса, сказал Кадишман, боясь, что
незнакомец опустит трубку. Что может быть смешнее - объясняться с чужим
человеком по поводу своей законной жены. Кадишман был рад, что никто не
видит его глупой физиономии, и ему не надо сгорать от стыда на глазах у
людей. На другом конце провода послышался булькающий смех:
  - Не заливай, дядя! - недоверчиво сказал хрипун, - ее муж дал дуба неделю
тому назад.
  Кадишман предполагал, что находится здесь долго,
но, чтобы целую неделю. А ведь тут почти не чувствуешь, как летит время.
  - Ты кто такой? - с закипающей в груди злостью, - спросил он.
  - А это, мужик, не твоя уж забота? - в том же грубом тоне ответил ему
хрипун и вслед за этим внезапно отключилась связь.
   

  * * *

   
Он знал, что на четырнадцатом этаже находится министерство внутренних
дел. Ему часто приходилось бывать здесь по вопросу иностранных рабочих,
ютившихся в жалких трущобах южного Тель-Авива; многие из этих несчастных
полуголодных людей въезжали в страну нелегально, и он регулярно участвовал
в крупных полицейских акциях по их выявлению.
  Поднявшись в лифте на нужный этаж, лейтенант без труда отыскал дверь с
номером 102. Раньше в этой зеркальной приемной царственно восседала
модница секретарша, которую звали Дафна. Они были в приятельских
отношениях, и однажды она даже отозвалась на его робкий комплимент,
который ни к чему его не обязывал. Нет, он и не думал изменять Берте, он
слишком ценил ее для этого. Обыкновенный мужской флирт, как это водится у
некоторых доморощенных ловеласов, не устраивал его и унижал то святое и
великое чувство, которое он испытывал к жене. Просто, что-то бездумно
игривое нашло на него в то безоблачное утро, и он позволил себе сказать
девушке витиеватую любезность, не имеющую какую-либо сексуальной окраску.
  Она ответила ему дежурной улыбкой (мало ли ухажеров вокруг), пропустив
без очереди к шефу - комплимент пошел на пользу.
  Как и следовало ожидать, Дафны на сей раз, в приемной не оказалось, и
большой канцелярский стол, за которым она божественно лицедействовала еще
несколько дней назад, был непривычно пуст, как, впрочем, все, что он видел
в этом уродливом одиноком мире. Открыв дверь в кабинет начальника
канцелярии, Кадишман неуверенно вошел в большую светлую комнату и не сразу
приметил за столом низкорослого господина с невыразительным круглым лицом.
  - Здравствуйте, господин Кадишман! - скрипуче сказал маленький господин и
придирчиво оглядел посетителя. Он был в темном фраке, плотно облегавшем
его узкие плечи; на тощую длинную шею была приклеена щегольская бабочка
ярко красного цвета, а на яйцевидную голову натянут лакированный
блестящий цилиндр.
  Первое впечатление оказалось обманчивым, и Кадишман понял это, как только
Цилиндр простецки улыбнулся ему.
  - Присаживайтесь, мистер! - Сказал он вдруг погустевшим мягким басом, и
просветлевшее лицо его приняло вполне интеллигентное выражение.



                                  Глава 47



  Весть о том, что Ахмад достиг небывалых высот в ораторском искусстве,
заинтересовала политическую верхушку страны. Послушать его забористые
речевые обороты приходил сам министр по внутренней безопасности, которого
мертвый араб встретил неожиданным и слишком политизированным приветствием.
   
  - Неделимый Израиль от Иордана и до моря - есть утопия, - сказал он, - и
не следует подходить к сионизму устаревшими мерками господина
Жаботинского.
  Для Эммануила Когаркина, который по праву считался одним из лидеров
партии "Ликуд", у истоков которой стоял Владимир Жаботинский, слова
покойного торговца были заведомой провокацией.
  - Распустились! - строго отчитал он сконфуженного комиссара и впредь
распорядился представлять ему на цензуру все речи неблагонадежного араба.
  По приказу Вольфа все выступления мертвого оратора стали записывать на
магнитофонную пленку, которую хранили потом за семью запорами. Но одна из
тайных кассет, за определенную мзду попала в руки пронырливых журналистов
и те, не раздумывая, пустили ее в номер. Запись с цитатами нацмена
вольнодумца произвела фурор в стране и за ее пределами.
  "Он действует на психику нации!" - бурно возмущался пасквилянт Факельман.
  "Он выступает в роли народной совести!" - писала египетская газета
"Аль-Хаят"
 

  * * *


  Длинными душными вечерами прозревший вдруг Ахмад монотонно перечислял
названия всех утвержденных кнесетом законопроектов (услышанные им в
передачах тридцать третьего канала), а утром с ученым видом комментировал
особо трудные параграфы перед смущенными надзирателями городской тюрьмы. С
наступлением темноты надзиратели боялись приближаться к камере покойника;
электрического освещения он не любил, и в полумраке глаза его вспыхивали
зловещими огнями, это наводило ужас на дворняжку, которая недавно
прибилась к тюремной лаборатории и пользовалась симпатией, как
заключенных, так и жалостливых полицейских, подкармливающих ее некошерными
сосисками. Дворняга по кличке Шошана, чуя близкое присутствие покойника,
жалобно выла тоскливыми вечерами и вконец была изгнана с тюремного двора
по настоянию профессора Хульдаи, решившего, что псина срывает ему важный
эксперимент.
  Унылое нытье собаки непонятным образом повлияло на сложный механизм
памяти новоявленного Цицерона, и вместо проникновенных парламентских
речей, он начал произносить скучные реплики с мест, изображая негодующих
депутатов от религиозной фракции, пытающихся заблокировать законопроект об
импорте в страну некошерного мяса. Речи покойного араба стали принимать
все более анти еврейский характер.
  - Не может один народ полностью подчинить себе другой! - выкрикивал он
погожими вечерами, а в тихую полночь начинал цитировать двадцать второй
параграф палестинской конвенции, не признающей еврейского государства в
пределах границ, очерченных резолюцией ООН.
  Так продолжалось неделю, пока пресловутый двадцать второй параграф не
навел страху на работников следственного изолятора и самого профессора
Хульдаи, выдворившего псину из тюрьмы. И странное дело - после изгнания
дворняги в разладившемся механизме мертвого араба вновь пробудился зуд
пропагандиста агитатора, и он встретил утром нервно вздрагивающих от его
пронзительных криков надзирателей, бодрым декламированием предвыборных
лозунгов всех политических партий Израиля.



                                  Глава 48



  Бросив прощальный взгляд на пепелище, оставшееся от роскошного
двухэтажного особняка, в строительство которого он вложил кучу денег,
комиссар Вольф устало приказал водителю:
  - Гони в контору!
  Привычно раскинувшись на заднем сидении служебной автомашины, он запросил
по рации своего нового заместителя.
  - Я на линии, командир, - раздался голос послушного зама.
  - Сообщите немедленно всем постам о "Форде" молочного цвета, - сказал
комиссар, - размножьте фотографию моей жены и раздайте ведущим сыщикам
оперативного отдела.
  - Уже размножили и передали, - четко отвечал помощник, и комиссар
представил себе, как тот исполнительно мигает своими длинными восточными
ресницами.
  - Браво, Исмаил, - вяло похвалил майор, соображая, какую сумму денег ему
отвалит страховая кампания за сгоревший дом.
  - Есть что-нибудь на свете, что ты еще не сделал? - с несвойственной ему
теплотой похвалил он зама; в его отношении к заместителю появились
неведомые ему ранее доброжелательные нотки. "Судьба порой так дико
непредсказуема, - грустно размышлял Иуда, сраженный известием о своей
прошлой арабской жизни, - кто знает, возможно, мы с ним когда-то были
родственники "
Комиссар не мог смириться с мыслью о том, что он - гениальный еврейский
парень Иуда Вольф, один из самых талантливых и высокопоставленных чинов в
израильской полиции, принадлежал некогда к иной вере и был даже заурядным
уличным торговцем. Ему вспомнились лихие войны с арабами, в которых он
принимал активное участие, то презрительное пренебрежение, которое он
испытывал к врагам, и это привело его в совершенное недоумение. "Выходит,
против своих же и дрался. Я, конечно, не националист, - убеждал он себя с
некоторой обидой на провидение, распорядившегося столь неосмотрительно, -
и меня в данном случае задело не то, что я был араб, а то, что торговал
старьем на рынке"
Он вспомнил организованную им недавно широкомасштабную акцию против
израильских арабов, имеющих обыкновение торговать в общественных местах
без лицензии, и ему стало не по себе.
  Заместителя Вольфа звали Исмаил. Это был статный, смуглолицый бедуин,
которого сверху сосватали ему в Замы вместо погибшего майора
Петербургского.
  Раньше Исмаил вел отдел борьбы с преступностью в арабском секторе и был
известен как исполнительный офицер, готовый предупредить любое желание
босса.
  Погибший от рук герцога отъявленный склочник Давид Петербургский, красиво
умер, земля ему пухом, и теперь никто не стучал на комиссара в
министерство, сообщая начальству о коррумпированности шефа полиции.
  Трагическая гибель Зама, заслонившего его своей грудью, была ему на руку.
  Он с удовольствием пропускал иногда рюмочку любимого французского коньяка
за "светлую память" героического майора (остерегаясь на людях выказывать
свои истинные чувства по этому поводу), и всю свою не востребованную
служебную ласку источал теперь на нового заместителя, лишенного, к
счастью, каких-либо претензий и личных амбиций. Как представитель
национального меньшинства, проживающего в Израиле, Исмаил был рад своей
более менее приличной зарплате (тому относительно высокому положению,
которое занимал в служебной иерархии тель-авивской полиции) и не собирался
подкапывать под начальство, как это делали зачастую склонные к интригам
еврейские сотрудники Главного управления. Начальственная ласка Вольфа была
приятна Исмаилу, и он соображал, что из предполагаемых пожеланий шефа он
мог упустить из виду:
  - Через час буду на месте, - отрывисто бросил ему комиссар, - срочно
доставь в кабинет "путешественников"
  - Сию минуту, шеф, - немедленно отозвался красавец Исмаил и со всех ног
бросился выполнять приказание любимого шефа.
   

  * * *


  Через час "путешественники" были срочно доставлены в кабинет Иуды
Вольфа. В душе комиссар был готов убить Васю, но внешне соблюдал
приличие. Маэстро, которого оторвали от вкусного завтрака, сказал, что
рассчитывает на чашку черного кофе, по крайней мере, или булочку с
голландским сыром.
  - Обойдешься! - сухо оборвал комиссар, не предлагая ему сесть, хотя рядом
стояли стул и низкое кресло с потертой обшивкой. Вася не стал дожидаться
приглашения, и вальяжно раскинулся в кресле, отведенном, очевидно, для
более почетных гостей.
  - Садись, Ципа! - предложил он также Циону, но тот предпочел робко
стоять, дожидаясь специального разрешения комиссара.
  Иуда Вольф мрачно восседал в своем рабочем кабинете, готовый сожрать,
кажется, собственную парадную фуражку: ценности, припрятанные им дома,
были варварски преданы огню, студенточка увлеклась окружным прокурором,
жену увел безмозглый герцог, а этот хамоватый хлыщ, выдающий себя за
маркиза, еще и улыбается, сволочь. Ему хотелось, как это он проделывал в
добрые старые времена, посадить славного маркиза на шпагат и крепко
хлопнуть ладошками по его аристократическим ушам, чтобы враз оглох от
боли, поганка. Но вместо этого он вынужден склонять эту мразь к действию
умеренным давлением сверху, чтобы не отбить у него охоту к сотрудничеству.
  Такова была установка Эммануила Когаркина, и отступать от нее, он не имел
права.
  - Совершенно очевидно, господа, - начал комиссар издалека, - что взять
герцога конвенциональными методами невозможно, поэтому я счел
целесообразным прибегнуть к более эффективным мерам, как-то -
дипломатический маневр или прямой подкуп, разумеется, при вашем активном
содействии.
  Василий усмехнулся, витиеватые обороты комиссара говорили о том, что тот
отчаянно нуждается в его помощи.
  - Вам придется меня выслушать, господин Дубровский, как бы тяжело вам это

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг