тоном сказал министр, - не спускайте с него глаз, Вольф. Будьте на минуту
раньше во всех местах его возможного появления. Держите в поле зрении
этого... как его там...
- Бывшего зятя академика Ашкенази. - Услужливо напомнил Вольф, - его
зовут де Хаимов.
- По непонятным нам причинам, герцог повсюду ищет этого прохвоста.
Воспользуйтесь данным фактором, комиссар, и станьте его тенью.
В этот вечер Иуда не спускал глаз с Васи, и кто-то из телохранителей (он
окружил себя ими после тяжелого нокаута, в который поверг его крестоносец)
пошутил даже:
- Уж, не намерен ли Вольфыч держать свечку у кровати молодоженов?
Чтобы не возбуждать излишнего любопытства гостей, Иуда облачился в
скромный серый костюм, сидевшей на нем мешковато, и явился на торжество с
супругой, на которую пялились почти все мужчины вокруг. Она воспринимала
это как само собой разумеющееся, ей всегда нравилось быть в центре
внимания, а он безумно ревновал ее, хотя повода для этого она ему никогда
не давала.
Сегодня Ривка была особенно не в духе: вместо того чтобы увлечь ее в
хоровод танцующих пар, как это делали другие, более расторопные партнеры,
он вовсю таращил глаза на эту вульгарную девку, которую все почему-то
здесь называли прекрасной герцогиней и даже забыл предложить ей руку,
когда они, в числе прочих гостей торжественно и чинно вошли в сверкающий
яркими огнями банкетный зал.
"Дерьмо!" - мысленно обозвала она мужа, подозревая, что он раздевает в
эту
минуту герцогиню в своем грязном воображении.
Вскоре объявили белый танец, и мадам Вольф, дабы побольнее задеть
развратного мужа, пригласила Циона на тур вальса, хотя рядом стояли
настоящие светские львы, и она могла сделать выбор получше; встречая
гостей, в качестве шафера, Заярконский неосторожно улыбнулся печальной
даме, с которой пришел комиссар, и теперь расплачивался за свое
легкомыслие. Виолетта в это время ни на шаг не отходила от своей госпожи,
терпеливо поднимая с паркета бледно-розовую накидку, то и дело спадающую с
мраморных плеч миледи. Деталь эта не была предусмотрена в традиционном
платье невесты, но герцогиня прибегала к ней на рыцарских турнирах и здесь
не собиралась делать исключение. Разница была лишь в том, что на турнирах
воздушная накидка органично вписывалась в продуманную композицию пышного
головного убора, а тут приходилось использовать ее в качестве шали,
которая ни только не гармонировала с фатой, а, напротив, невыгодно
оттеняла ее, постоянно и не во время, соскальзывая на пол. Гости,
разумеется, не замечали подобных мелочей захваченные волшебным вкусом
креветок, а у бедной Виолетты от частых наклонов давно уже ныла спина.
Лишь на мгновение Заярконский оказался без присмотра, и Ривка в миг
увлекла его на танцевальную площадку.
После первого довольно продолжительного вальса, опьяневший от крепчайших
духов Цион нечаянно будто бы ткнулся носом в роскошную грудь комиссарши, и
это "умышленное действо" не ускользнуло от ревнивого взора Виолетты.
Комиссар тоже поймал себя на мысли, что ему хочется выстрелить Циону в
висок.
Вырвавшись, наконец, из объятий огненной фурии, Заярконский попал в лапы
клокочущей от злости "служанки". Этим прозвищем она была обязана
профессору Хульдаи, который не стеснял себя обычно в выражениях. Пригласив
однажды Виолетту для беседы (она, как и все "пришлые " служила материалом
для его будущей книги) в свой аскетически обставленный кабинет, он будто
случайно, но со знанием дела коснулся ее интимного места и получил
решительную затрещину, после которой неделю ходил в темных очках, скрывая
от сослуживцев безобразный синяк под глазом.
- Милорд, как вы могли оставить свою даму в одиночестве? - гневно
спросила Виолетта.
- А что, - вяло, оправдывался Цион, - разве я не могу уже заинтересовать
женщину?
- После первого раза, сэр, вряд ли - едко поддела жестокосердная
служанка. Впервые она упрекнула его в том, о чем он сам стал уже забывать,
благодаря ее тактичному поведению.
- И поделом, - сказал Василий, наблюдавший со стороны за этой банальной
сценой, - не буди в женщине зверя, если не умеешь справиться с ним!
Глава 43
Сенсационные откровения Ахмада утвердили Кадишмана в том, что в жизни,
слава богу, зло всегда уравнивается добром, и справедливость в конечном
итоге торжествует. В глубине души он, также как и все вокруг,
злорадствовал тому, что суровый неприступный комиссар стал вдруг
посмешищем в глазах всего Управления. Люди смеялись не только потому, что
в прошлой жизни тот, оказывается, был простым торговцем старья, а потому
еще, что все эти годы он считал себя великим сыщиком и беспричинно унижал
своих сотрудников. Размышляя о превратностях судьбы, которая сурово
наказывает безмозглых гордецов случайно оказавшихся на вершине славы,
Кадишман легче воспринимал предстоящие тяготы очередной бессонной ночи;
лейтенант работал на износ в последнее время, забывая порой поесть, и не
имея возможности толком выспаться дома. Безрезультатная, бешеная погоня за
беглым генералом неожиданно затянулась и основательно вымотала его.
Предстоящую ночь бывший инспектор считал важной и даже судьбоносной для
своей карьеры: на его счастье - вдруг отчетливо и ясно заговорила голова
Иды Васерман:
- Мальчик, - сказала она молодому полицейскому, приставленному к ней для
охраны, - позови-ка, сюда профессора, пожалуйста.
- Какого профессора, бабушка? - растерялся полицейский, не поверивший
сначала, что звуки исходят из почерневшего рта вредной старушенции.
- Этого... на букву Х... - ворчливым тоном сказала голова.
- А, Хульдаи?! - радостно засиял юноша и со всех ног побежал к шефу
докладывать, что безобразная бабулька заговорила, слава богу, и срочно
требует к себе босса.
Профессор Хульдаи сидел в это время в административном крыле тюремного
изолятора и вдохновенно писал очередную главу своей новой книги,
посвященной анализу речей мертвого араба. Визит взволнованного Кадишмана
застал его врасплох.
- Вы уверены, что она заговорила, инспектор? - пытливо спросил он
лейтенанта, отстраняя от себя толстенную рукопись, которую собирался
назвать "Загробная демагогия и ее влияние на внешнюю политику страны"
Через минуту оба были уже в экспериментальном отсеке изолятора и пытливо
смотрели в мутные очи Иды Васерман.
В тесной наглухо загерметизированной холодильной камере набился почти
весь личный состав городской тюрьмы.
- Посторонние вон отсюда! - прогнал любопытных профессор, и лишь затем
грубо обратился к старушке, - что ты хочешь сказать, тетка?
- Х.., - сказала голова, - коверкая фамилию профессора не из желания
поддеть его, а из-за поврежденных барабанных перепонок, мешающих ей
правильно воспринимать звуки, - я вижу... я отчетливо вижу...
- Чего ты видишь, карга старая! - обиделся за фамилию Хульдаи.
- Сегодня ночью убийцы взойдут на кладбище Тель-Кабира. - Загробным
голосом изрекла бабка.
- Ну и что, - сказал профессор, - что из того, что они взойдут, дура ты
зарезанная.
Но старушка уже замолкла, оскорбившись, вероятно, за дуру. Обложив
пациентку грязным уличным матом, Хульдаи нехотя повернулся к Кадишману.
- Я свое дело сделал, господин Холмс - с усмешкой сказал он - теперь
ваша очередь опростоволоситься.
Во время похорон убиенной старушки (когда Хульдаи приказал принести в
камеру телевизор "чтобы наблюдала, старая, как ее закапывают!"), Кадишман
назвал ученого садистом. Профессору донесли об этом подхалимы, и он
потребовал от Вольфа (а потом и министра), немедленной отставки
неблагонадежного офицера.
- Этот невежественный тип ставит под сомнения эксперименты
государственной важности! - строго сказал он Когаркину. Но комиссар Вольф
(сам с трудом выносивший Кадишмана) отвоевал его у высокого начальства,
радуясь в душе, что хоть этому неповоротливому дебилу удалось "достать"
ученого выскочку. Кадишман, привыкший к унижениям со стороны язвительного
шефа, не очень то обижался на участившиеся выпады мстительного профессора.
Гораздо больше его занимало в эту минуту странное поведение заговорившей
старушки. Желая как-то направить не удавшийся разговор в нужное русло, он
робко подступил к ней и тихо спросил:
- Скажите, бабуля, возьму я нынче мертвецов или нет?
Голова, и ранее не слишком привечавшая Кадишмана, на сей раз, попросту
проигнорировала его глупый вопрос.
Хульдаи, с интересом наблюдавший за этой дикой сценой, не сдержался и
разразился очередной колкостью по адресу инфантильного лейтенанта:
- Ясновидение мадам Васерман не распространяется на деятельность
доблестной полиции, - с ухмылкой заметил он.
- Это почему же не распространяется? - спросил Кадишман. Помня о кровавом
плевке в Азуре, он старался держаться подальше от непредсказуемой
старушки. - - Да потому, что деятельность иных стражей порядка
иррациональна по своей сути и не под силу даже самой светлой в Управлении
голове (он иронично оглядел сократовский лоб Кадишмана) не говоря уж об
отрезанной.
Хульдаи сам же и рассмеялся своему блистательному каламбуру, а Кадишману
показалось, что бледные губы зловредной бабки тронула едва заметная
усмешка. "Это от того, вероятно, что я почти не сплю ночами " - решил
Кадишман и с укором посмотрел на лоснящуюся чисто выбритую физиономию
профессора.
- Кадишман! - вдруг ясно и громко окликнула его голова.
Вздрогнув от неожиданности, лейтенант обернулся к ней. В глазах гражданки
Васерман он увидел нечто вроде запоздалого раскаяния. Лейтенант был
единственный в Управлении человек, который относился к ней как к живому
существу, а не "подопытному органу" (по выражению Шломо Хульдаи), и именно
его она невзлюбила больше всех.
Ей трудно было говорить и Кадишман, привыкший уважать старших, подошел к
ней и вежливо наклонился.
- Гостинца принес? - деловито поинтересовалась голова.
Кадишман виновато покачал головой.
- Тьфу! - сказала старушка и смачно плюнула в его большие доверчивые
глаза.
* * *
Но Кадишман не обижался на старушку. Он знал, как жестока она была
обманута, и жалел ее до боли в сердце. Ясновидение Иды Васерман
подтвердило версию Гавриэля Шварца о том, что генерал Хильман скрывается
на арабском кладбище. Кадишман не выносил этого задаваку художника и его
сомнительное свидетельство о покойном дедушке подверг серьезной критике.
- Покойничек то ваш еврейский, - понимающе подмигнул он парню, - а
кладбище, между прочим, мусульманское, уж, не заблудился ли случаем
родственник ваш?
Но после неожиданного пророчества старушки, подтверждавшего правоту этого
хлюпика, ему уже было не до шуток. "В отличие от людей, Бог, очевидно,
придерживается интернациональной политики, - рассудил Кадишман, - раз
еврейские приведения разгуливают у него по мусульманскому кладбищу"
Лейтенант верил, что и на сей раз, ему крупно повезет, и он возьмет
покойников теплыми, "насколько может, конечно, покойник быть теплым".
Он был так уверен в своем везении, что не пошел даже в синагогу, как в
прошлый раз, когда ему удалось захватить Араба после целого дня молитв.
Особой крепостью в вере Кадишман никогда не отличался, придерживаясь лишь
религиозной традиций, но с появлением в городе странных привидений,
пожирающих людей, поддался (как и многие, в это тревожное время), активной
пропаганде ортодоксов, призывающих безбожников вернуться в лоно религии
(дабы избежать надвигающейся - в лице людоедов - кары небесной), и стал
усердно молиться, чтобы заручиться от возможных неудач в будущем.
Расставив посты на подступах к старому кладбищу, он подумал о том, что
после блестящей поимки мертвого араба в тель-авивской дискотеке, Иуда
Вольф заметно переменился к нему; стал больше доверять, и главное не
высмеивал уже в присутствии младших чинов. Если ночью он закрепит успех,
это будет королевский подарок со стороны мертвецов. Однажды они уже крепко
помогли ему в его служебной карьере: он возглавил оперативную группу
(предел его мечтаний в последние годы) и оказался в центре самого громкого
скандала в стране. Если так пойдет дальше, можно вполне рассчитывать на
серьезное повышение в звании и даже прибавку к жалованию, которая теперь
была бы весьма кстати: летом он собирался поразить воображение обожаемой
Берты двухнедельным турне по классической Европе; совсем она, бедняжка,
заскучала дома, пока он тут возится с призраками.
Утром он лично отобрал надежных ребят из группы захвата, прибывшей
накануне из Хайфы, и распределил обязанности.
- Не высовываться из укрытия, - строго предупредил он сержанта
Альтермана, - и не стрелять попусту без моей команды.
С наступлением темноты люди Кадишмана грамотно рассредоточились вокруг
старого арабского кладбища и, прильнув к биноклям ночного видения,
терпеливо стали дожидаться покойников. В свое время они прошли через
горнило борьбы с международным террором и не боялись ни Бога, ни черта, не
говоря уже о каких-то там жалких привидениях.
* * *
В два часа ночи сержант Альтерман, отвечавший за южный участок
заброшенного кладбища, увидел вдали два темных мужских силуэта, медленно
приближающиеся со стороны старого Яффо. В городе был комендантский час, и
свободно разгуливать по пустынным улицам мог лишь армейский патруль,
совершающий дежурный объезд по местам возможного появления покойников. Но
объезды эти делались на бронированных машинах, и солдаты обычно не искали
случайных встреч с мертвяками, курсируя преимущественно в местах
сосредоточения увеселительных заведений и, минуя городские кладбища, где
вероятность нежелательных столкновений была особенно высока. Южные районы
старого Яффо были отведены под контроль лейтенанта Кадишмана, который
настрого запретил движение автотранспорта до утра, и силуэты,
следовательно, могли принадлежать только злополучным покойникам,
возвращающихся после кровавых оргий в свои холодные могилы.
Сердце Кадишмана гулко забилось. Он вспомнил презрительные насмешки
профессора Хульдаи и подумал, что если упустит сейчас генерала, не видать
ему больше прибавки к зарплате, а значит и выстраданная им мечта -
отчалить с Бертой в классическую Европу явно намоется. "Спокойно, парень,
ты должен быть абсолютно тверд и хладнокровен, нельзя действовать
необдуманно, это может привести к срыву операции" Иуда Вольф впервые
поручил ему столь ответственное дело, и он должен быть на высоте.
Темные силуэты медленно приближались к кладбищу, принимая все более
реальные очертания. Один из них был одет в серый военного покроя китель с
голубыми нашивками, правый пустой рукав которого свободно болтался на
ветру - это был Румын, верный денщик генерала Хильмана. Сам генерал
поменял свой обычный камуфляж, и был на сей раз в пятнистой форме
десантника и армейских говнодавах, с налипшей на толстые подошвы
кладбищенской глиной. Генерала вполне можно было достать уже из
гранатомета, но лейтенант решил подождать, пока тот подойдет на расстояние
пистолетного выстрела. Впрочем, не слишком ли это близко? Покойники
запросто могут засечь засаду. Кадишман вспомнил слова осторожного Гавриэля
о том, что мертвяки чуют патруль на расстоянии, и воздержался от силовых
мер, боясь, что в последнюю минуту мертвецы скроются из виду.
Зловещая парочка неумолимо продвигалась к железным воротам кладбища.
Лейтенант уже видел металлический блеск в глазах генерала, и весь сжался
от нервного напряжения. Еще несколько мучительных мгновений он сдерживал
себя и дал команду "Вперед" лишь тогда, когда жуткие трупы бывших
ветеранов миновали в узкие ворота кладбища и почти вплотную приблизились к
засаде. Бойцы специального подразделения из Хайфы вмиг окружили
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг