Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
мертвеца профессор, в душе радуясь его блестящим успехам, - а лучше скажи,
куда подевались дети супругов Шварц?
  Профессор, вероятно, поспешил немного со своим неуместным вопросом,
потому что мертвяк вдруг надолго и беспричинно замолк. Чтобы по новой
разговорить это безмолвное чучело, ассистентам пришлось целых два дня
прокручивать в глухой камере зажигательную речь главного раввина Петах
Тиквы, вынесшего недавно галахическое постановление, запрещающее верующим
сморкаться по субботам.
  - Устами мудреца глаголет маразм! - радостно констатировал Ахмад и
серьезно стал убеждать уважаемого профессора принять магометанство, - у
нас, по крайней мере, вы можете сморкаться, когда вам заблагорассудится,
учитель! - соблазнял он ученого. -
  - Да поговорите вы с ним, наконец, об этих религиозных фракциях, -
сердито потребовал Когаркин от профессора, когда ему доложили о первых
успехах неуравновешенного араба, - глядишь и разговорится то ваш вонючка.
  Тщеславный ученый хоть и не любил прямого нажима сверху на сей раз,
последовал все-таки совету нетерпеливого министра, и действительно в
настроении араба явно обозначился перелом: он не уходил теперь в себя как
прежде, когда Хульдаи задавал ему каверзные вопросы. Для этого, правда,
профессору пришлось выслушать ряд антисемитских высказываний араба,
считавшего, что Израиль конца двадцатого столетия превратился в
государство, живущее по законам религиозной диктатуры. Путаные замечания
мертвеца рассмешили угрюмых ассистентов Хульдаи, но оставили равнодушным
профессора.
  За день до этой грубой инсинуации со стороны покойного араба, кто-то из
ассистентов дал ему послушать (в записи) нашумевшее выступление академика
Сидора Ашкенези, утверждавшего, что Израиль был, есть и будет оплотом
мирового расизма на Ближнем Востоке
"Увы, в этой стране невозможно найти человека, который любил бы ближнего
просто так!" - сказал академик и привел араба в восторг:
  - Академик, несомненно, прав, - с пафосом заметил Ахмад, уставившись
мертвыми глазами на профессора, - хотел бы я видеть еврея, который
искренне любит араба, или араба, который хоть сколько-нибудь уважал бы
еврея. Вы посмотрите, как ортодоксы ненавидят светских, и как светские
гордо презирают ортодоксов.
  - Не надо преувеличивать. - Уныло пробурчал профессор, дожидаясь, когда
мертвец заговорит, наконец, по делу.
  - Но самое забавное явление современного Израиля - это затаенная
ненависть всех этнических групп населения друг к другу, - продолжал Ахмад,
не замечая невольного раздражения ученого, - ашкеназы не любят сефардов, а
те, в свою очередь, отвечают им тем же... Война всех против всех, самая
разрушительная и страшная, которая власть предержащим только на руку, ибо
сказано - разделяй и властвуй.
  Профессор отчаялся уже вытянуть из Ахмада что-либо стоящее, но тот вдруг
сам заговорил о мертвяках, поведав ему вещи сенсационного порядка,
которые, в сущности, полностью подтвердили его гипотезу о переселении душ
в нематериальном мире и свели на нет все необоснованные идеи академика
Ашкенази.
  Случилось это после того, как уставший от дежурных разглагольствований
араба Хульдаи мягко прервал его болтовню заранее заготовленным вопросом из
жизни генерала Хильмана. Еще с минуту разгоряченный араб продолжал бросать
обличительные фразы типа "Межэтническая рознь позорит нацию, которая сама
страдала от антисемитизма других народов" и вдруг выдал без всякой связи
с предыдущими заявлениями.
  - Ури Хильман - есть предпоследнее переселение души герцога Балкруа
второго"
  - А кто его последнее перевоплощение? - вкрадчиво спросил профессор,
затаив дыхание и боясь пропустить хоть одно слово заключенного.
  - Не знаю! - отрывисто сказал Ахмад, и было видно, что он нагло лжет.
  - А кто такой Румын?
  Профессор весь сжался в ожидании ответа.
  - Румын есть - Альберто де Брук четвертый.
  Хульдаи, не имевший понятия о де Бруке, тем более четвертом, не стал
вдаваться в подробности, боясь, что "колющийся" с таким трудом араб
умолкнет так же внезапно, как и начал, говорить, и он не успеет выжать из
него сведения столь необходимые для продвижения застопорившегося
следствия.
  - А в ком теперь твоя душа, дружище Ахмад?
  - Комиссар Иуда Вольф - есть моя душа! - торжественно заявил Ахмад.
  Последние слова араба вызвали у лейтенанта Кадишмана не очень склонного к
веселью (из-за участившихся придирок профессора) взрывы неуправляемого
хохота. Вместе с другими ассистентами инспектор присутствовал на этом
незабываемом допросе нацмена, и это были, наверное, самые счастливые
минуты в его жизни. О том, что комиссар Вольф был в прошлой жизни
старьевщиком и торговал барахлом на рынках большого Тель-Авива, через
каких-то десять минут знало почти все полицейское управление; люди от души
потешались над ненавистным шефом, который порядком надоел уже всем своим
"гнилым" самодурством и желанием показать "нижестоящим товарищам" всю
полноту своей власти.
  Признание мертвого араба было весьма кстати для противников Вольфа и
дало повод многим подчиненным лишний раз поиздеваться над шефом, который
оказывается не такая уж большая Цаца, каким обычно представляется
окружающим. Самое интересное было в том, что эти несопоставимые и
полярные, казалось бы, личности имели, согласно версии покойного
старьевщика, одну общую душу, и это абсурдное обстоятельство особенно
веселило младших офицеров Главного управления, знавших Иуду, как
выдающегося борца за интересы еврейского народа, что не мешало ему от
случая к случаю прибегать к грязной антисемитской терминологии
направленной против ортодоксов в частности и каждой еврейской сволочи,
конкретно, активно подкапывающей под него.
  В свое время комиссар полиции был смещен с занимаемой должности за грубую
и одиозную фразу, брошенную им вскользь в кругу близких людей, которая,
тем не менее, была доведена до сведения высшего начальства:
  - Самый лучший араб, - сказал тогда Иуда Вольф, - это мертвый араб.
  Пикантность ситуации в данном случае заключалась в том, что сам Иуда
Вольф, согласно фактам представленными покойником, пострадал, оказывается
в прошлом совершенно безвинно, и столь "изящный комплимент" по отношению к
"двоюродным братьям" был сделан им не какому-то там абстрактному арабу, а
самому себе, в сущности, - бывшему, как выяснялось, и теперь уже мертвому
арабу.
   

  * * *

   
Быстрое интеллектуальное развитие Ахмада радовало профессора Хульдаи.
  Бывшему торговцу старьем нравилось произносить страстные политические
речи.
  О политике в Израиле говорит обычно и стар и млад, и вряд ли этим можно
кого-либо удивить в стране, но мертвый араб мог развивать эту тему
бесконечно, причем количество произнесенных им слов отнюдь не отражалось
на их качестве. В короткое время покойный старьевщик превратился в
блистательного партийного пропагандиста, который умел так зажечь аудиторию
своими пламенными речами, что приводил в экстаз зачарованных ассистентов
профессора Хульдаи. Несомненно, питомец знаменитого ученого имел бы
колоссальный успех на политическом поприще, выпусти его полиция на волю.
  Ораторское искусство мертвого араба вызвало изумление даже у бывалых
депутатов кнессета, пришедших однажды поучиться его умению - срезать
оппонента на взлете, без лишних церемоний. Говорил он, как правило, с
эмоциональным подъемом и особенно любил предвыборную тематику, где
используя красоты литературного иврита, убеждал избирателей голосовать за
демократический Израиль, свободный от религиозного засилья и межэтнической
розни. Почти в каждом его воззвании проглядывал стиль какого-либо
известного политика современности; то он блестяще копировал генерала
Шарона, то - незабвенной памяти, Ицхака Рабина, а однажды с большой долей
сходства передал даже русский акцент выдающегося политика конца двадцатого
столетия Арнольда Сперанского.
   

  * * *

   
Свадьбу четы де Хаимовых справляли в банкетном зале "А-Несиха".
  По вечерам здесь танцевали длинноногие девицы, и вышколенные официанты в
гвардейских мундирах подавали суфле из морских креветок.
  Василий решил провести праздник в привычной атмосфере сексапильных девиц
и знакомых официантов, готовых исполнить любое его пожелание. За день до
Хупы он спрятал саквояж, набитый деньгами и усиленно читал "Глобс",
соображая в какое дело надежнее поместить инвестиции.
  - Вот если бы умники из института Времени пустили свою бумагу на бирже, -
мечтательно сказал он, - мы бы их непременно поддержали, скупив все акции.
  Подкинь им такую идею, Ципа. Вряд ли в нашем столетии можно придумать
что-либо более выгодное, чем путешествие во времени, или я не де Хаимов.
  Амбициозные планы влюбленного маэстро не очень привлекали излишне
осторожного Циона.
  - Эта опасная авантюра, маркиз, - уныло сказал он, - надо скорее
отделаться от этих грязных бабок и смываться, пока еще не поздно.
  Но маркиз, с присущим ему нахрапом, заставил замолчать обеспокоенного
друга - Во-первых, никакие они не грязные, сэр, можешь понюхать,
пожалуйста, - не пахнут, во-вторых, налет сей, был организован местной
мафией и ею осуществлен и, наконец, я был просто вовлечен в эту опасную
акцию, а фактический ее исполнитель - герцог, разве не так?
  - Да, но деньжонки то достались тебе, сэр...
  - А ему они ни к чему, Ципа, впрочем, я готов прилично одеть его, а то он
и впрямь в обносках ходит стыдно смотреть, право.
  Василий успел уже приодеть (вполне прилично) самого Заярконского,
которому
намеревался также отдать половину денег; идея погостить некоторое время
в старой Англии, исходила все-таки от друга, и гонорар он вполне заслужил.
  Василий полагал, что финансовая поддержка с его стороны отвлечет, наконец,
Циона от бесполезной рыцарской поэтики и обратит его взоры на истинные
радости жизни; он может, в конце концов, заняться каким-нибудь престижным
бизнесом, или даже жениться на этой бойкой девице, прислуживающей
герцогине.
  - Поверь мне, Ципа, - проникновенно сказал Василий, - я высоко ценю твою
дружбу и готов отдать половину денег в твою пользу.
  Цион, в сущности, не отказывался от щедрого подарка, но и восторгов
особых по этому поводу не выказывал; вооруженное ограбление банка -
преступление довольно серьезное, и Вася, пусть косвенно, но принимал в нем
участие, а значит в будущем это чревато некоторыми осложнениями.
  - Да, но ты ведь сам хотел заполучить капитал, Ципа?
  - Хотел, но не таким путем, сэр, - мрачно отмежевывался Цион.
  - Финансы, кстати, повышают половую потенцию, - пустил в ход свой
последний аргумент Василий.
  - Право, сэр, не стоит тревожиться, - усмехнулся Цион, - у нас с этим
делом полный порядок...
  - Браво, Ципа, браво! - искренне порадовался за друга Василий и решил при
случае сделать комплимент Виолетте, сумевшей возродить к жизни этот почти
ни к чему не пригодный биологический экземпляр.

  * * *
 
На своей свадьбе Василий выглядел безукоризненно: костюм от Юдашкина,
туфли от Лиор и золотая брошь на синем в горошек галстуке делали его
неотразимым, вызывая восхищение многочисленных поклонниц. Де-
нег маэстро не жалел, желая потрясти воображение "академиков", до которых
дошли слухи о его удачной помолвке.
  - Мужчина, не умеющий начать с нуля - сам есть ничто иное, как абсолютный
нуль, - поучительно сказал он Циону, - моя бывшая жена предрекала мне
нищету и смерть под забором, а я, как видишь, обрел миллионы и женился на
герцогине. Теперь вот куплю дом в Швейцарии и поеду в Бразилию на
карнавал, смотреть обнаженные попки.
  - Как бы ты в тюрьму не угодил заместо карнавала, - мрачно предостерег
Заярконский, все еще опасавшийся происков коварного комиссара.
  - Тюрьма - это для неудачников, Ципа, - весело отозвался Василий, - а я
любимец фортуны и призван служить музам.
  Алису наряжали в лучшем салоне для невест. Она вся была увешана
драгоценностями, и про ее наряды писали в "Едиот Ахронот". Василий нарочно
пригласил корреспондента из популярной газеты, зная, что семейство
Ашкенази читает именно это издание.
  Герцогиня пожелала, чтобы на ней сверкали самые дорогие бриллианты, и
Василий купил их у знаменитого ювелира Лузмана.
  Он сорил деньгами налево и направо и готов был, кажется, истратить все до
единой копейки, чтобы угодить любимой.
  Среди приглашенных почетных гостей находился сам Иуда Вольф с супругой и
свитой телохранителей, отвечающих за жизнь бесценного босса.
  Нижняя челюсть главы Тель-Авивской полиции все еще ныла после классного
удара, которым его угостил герцог, и могучие телохранители из спецназа не
отступали от него ни на шаг. В боковом кармане Вольфа время от времени
позвякивал мобильный телефон, вызывая неудовольствие его очаровательной
супруги. Комиссар был заметно озабочен сегодня и нервничал больше
обычного; он забыл сказать своей бывшей секретарше, чтобы не ждала его
нынче к ужину, а главное, не звонила то и дело на сотку, отключить которую
он не мог, поскольку ждал важных сообщений от Кадишмана; неудачливый
лейтенант должен был выйти, наконец, на мертвецов, и комиссар боялся, что
об этом важном событии прознают журналисты. В последние дни секретная
информация, касающаяся каннибалов, неведомым образом просочилась в прессу,
и обеспокоенный комиссар приказал держать в строжайшей тайне утвержденный
план оперативных мероприятий полиции. Одна из запланированных на сегодня
вылазок была возложена на лейтенанта Кадишмана, и у комиссара были все
основания полагать, что он непременно завалит дело.
  Супругу комиссара звали Ривка Вольф. Это была огненно рыжая особа с
тонкими чертами лица и мягко очерченными капризными губами, которые,
казалось, постоянно выражали недовольство мужем. Изогнутые в ниточку брови
и умело приклеенные пушистые ресницы придавали ей вульгарный вид, но она
знала, что именно эта деталь особенно нравится в ней мужчинам, и старалась
стрелять своими быстрыми глазиками при каждом удобном случае.
  Ривка Вольф обладала отличной фигурой, главным достоинством которой были
тяжелая литая грудь и длинные ноги, которые она не скрывала от взоров
истинных ценителей женской красоты. Иные из этих беспристрастных
ценителей прелестей мадам Вольф считали объем ее грудной клетки
единственным, пожалуй, диссонансом в ее вызывающе красивой фигуре. Но
большинство справедливо полагало, что именно эта характерная деталь, как
нельзя более соответствует ее имиджу гордой львицы тель-авивских салонов,
облагораживая и без того аристократический облик первой дамы Главного
полицейского управления. Сам Иуда Вольф безгранично любил Ривку и гордился
ее "монументальной грудью", но это не мешало ему, однако, вовсю флиртовать
с секретаршей, рассказывая жене сказки (которым она, разумеется, не
верила), о том, как он по горло занят работой, и как жаль, что завтра ему
снова надо идти на ковер к министру. На самом деле "Завтра" он собирался
трахнуть, наконец, свою студенточку, а послезавтра отвести душу с
секретаршей, к которой он наведывался не чаще одного раза в неделю.
  Впрочем, студенточка и отставная секретарша были частью его опасной и
трудной работы, настоящее же отдохновение и покой он находил только рядом
с верной супругой, которой, как ему казалось, он был беззаветно предан -
разумеется, в духовном смысле этого слова.

  * * *
 
Гулять на свадьбе этого ублюдка, возомнившего себя знатным вельможей,
комиссару не очень то и хотелось, но на этом, как всегда, настоял
Когаркин, который долго и тупо распекал его в своем кабинете за то, что он
не блокировал тогда (при штурме русской церквушки) патрульную машину, на
которой умудрился удрать Герцог, успевший вымотать ему за последнюю неделю
все нервы.
  - Это вещи, которые знают даже начинающие полицейские, - безнадежным

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг