- Поменяемся местами? - Флора нажала на тормоз. - Устала. - Тут она
наконец посмотрела на меня. Серьезно. Без улыбки. И вдруг подмигнула: - До
роли приемного отца вы еще не доросли. Это несомненный факт.
Она уселась поудобнее на сиденье справа от меня, пристегнула ремень и
надела темные защитные очки.
Навстречу неслись белые оградительные столбы. Внизу, за нами,
начинался обрыв. Достаточный, чтобы костей не собрать, - метров шестьсот.
А справа стеной тянулся мощный лес.
- Что же вы не радуетесь?
- Чему, Флора?
- Окончанию странствий. Вы уже не господин Онегин, не бродячий
романтик.
Я не сразу понял, о чем она говорит. Да тут еще машину мощно потянуло
влево. Успел заметить, что навстречу нам движется автопоезд с лесом. Его
тянул КрАЗ. Попробовал вывернуть - ничего не вышло. Флора вскрикнула.
Машина не слушалась руля. Лесовоз надвинулся. Он уже навис над нами. Успел
заметить испуганное лицо водителя. Сработал инстинкт - переключил с
третьей скорости на первую, съехал в кювет и притормозил.
К счастью, нас не развернуло, не бросило под колеса лесовоза. Не
скатились мы и в пропасть. Резкий скрип тормозов лесовоза. К нам уже бежал
водитель. Он указывал рукой на левый передний скат.
Вышли из машины. Конечно же, это был обычный гвоздь. Его шляпка
торчала в углублении протектора.
- Ну и ну! - кричал шофер. - Под счастливой звездой родились, ребята!
Мы с Флорой глядели друг на друга и хохотали.
- Хорошо, что не я была за рулем! Я хитрая. Знала, когда пересесть...
Через полчаса сменили скат и двинулись дальше.
Солнце спряталось за гору. Но прохладнее не стало. Мы промчали мимо
мотеля "Бескиды", переехали линию узкоколейной железной дороги. Вскоре
вдали показались рассыпанные по ущелью огни города. Они навевали грезы о
покое и отдыхе.
В гостинице нас ждали заказанные еще со вчерашнего вечера номера.
Было поздно. В ресторане гасили огни. Поужинали в моем номере добытым у
дежурной печеньем и чаем.
- Все! - сказала Флора, вымыв у рукомойника стаканы. - Завтра трудный
день. Спокойной ночи!
Уже у двери, что-то вспомнив, остановилась, затем быстро прошла к
тумбочке у кровати, взяла пачку сигарет, вынула одну и положила на
тумбочку, а остальные унесла с собой. Я ошарашенно молчал. Со мною впервые
обращались столь бесцеремонно. Засыпая, пытался понять, какое гибкое и
хищное животное Флора мне напоминает? Будто бы видел даже когда-то
картинку... Может, в детстве? Ну да, конечно, пантеру Багиру из книги
"Маугли" с иллюстрациями Ватагина. И тут же провалился в темноту. А
очнулся оттого, что меня похлопывают по плечу.
- Пора! - услышал голос Флоры. - Половина девятого.
- Отдайте сигареты! - рявкнул я.
- После завтрака. Брейтесь, умывайтесь. Буду ждать внизу, в
ресторане.
Бритвой я орудовал с необъяснимым ожесточением, будто лишал любимой
бороды своего смертельного врага. Да и вправду был очень сердит на себя -
не для того я так мучительно и сложно прояснял абсолютно все, каждую
ситуацию в своей собственной жизни, чтобы сейчас, добравшись до сорока,
вновь запутаться между двумя дамами - одной уже вполне зрелой, а второй из
породы юных и самоуверенных прагматичек, которые с пеленок знают, чего
хотят, и даже первые шаги делают не куда придется, а только в нужном им
направлении. Но не исключено, что я напрасно думал о Флоре слишком уж
резко. Она того не заслужила. Сердился я, наверное, еще и потому, что
никак не мог отогнать одну странную и пугающую мысль. Может быть, я
напрасно бежал от образа "господина Онегина"...
Почему я бросил сцену? Не в том ли дело, что я ни разу, никогда, ни
на одно мгновение не почувствовал себя полностью поглощенным музыкой,
частью ее, единственной и органично вписанной нотой в сложном ансамбле,
который именуется оперой? Я всегда видел себя со стороны... Вот я подхожу
к беседке, вот снимаю цилиндр, кладу на скамейку хлыст, стягиваю перчатки
и начинаю арию о том, что душа моя чужда блаженству и что совершенства
Татьяны ни к чему... Пел легко, некоторые ноты звучали, как утверждали
слушатели, проникновенно. Но я-то отлично понимал, что в чем-то обманываю
публику. Уж не умелое ли это было имитаторство и подделка под высокое
искусство? А даже при минимуме образованности подделаться ведь довольно
легко. Мне просто-напросто нечего было сказать в Онегине такого, чего бы
не говорилось до меня. Не в этом ли все дело? Не потому ли я так истово
бросился разыскивать таинственного дарителя голосов...
Я так разволновался, что решил прекратить бритье и минуту-другую
отдышаться.
И Флора-то хороша! Сумела увлечь меня в поездку. Или почувствовала,
что я сам хочу разобраться в диковинной и нелепой в наши дни истории с
возникновением голосов из ничего? Тут пришло на ум, что Флора чем-то
неуловимо напоминает Ирину Ильенко, хотя они люди разных поколений да и
масштабов. Надо же, единственная реальность - это она сама и черный кофе,
ею сваренный! Что это - самовлюбленность или же агрессивная защитная
реакция? Может быть, отметая все остальное, Флора укрепляется в
собственном мнении о себе? И тогда мне следовало бы научить себя верить,
что главное в моей жизни - две благодарности в приказах по редакции да
статьи, время от времени по решению редколлегии попадающие на так
называемую Доску лучших материалов. Почему бы и нет? А остального не
существует. Если же и существует, то оно все равно как бы нереально...
Допустим, я сижу в зале театра и смотрю на сцену. По ней движутся Марина,
Николай Николаевич, Флора, чета Ильенко... Я вникаю в их хлопоты,
заботы... Сострадаю, сопереживаю, но держу в уме мысль, что в конце
спектакля в зале вспыхнет свет, я возьму в гардеробе свой плащ и
спокойненько отправлюсь домой... Кто-то умеет жить именно так.
Тут мне показалось, что мое лицо в зеркале затуманилось, как будто я
внезапно стал хуже видеть. Кольнуло в сердце. Почувствовал, как оно стало
выбивать чечетку на ребрах. Такое было внове. Ощущение не из приятных.
Быстро ополоснул лицо и спустился в зал ресторана. Кроме Флоры, в
зале никого не было. Она сидела у дальнего столика и смотрела в окно.
- Все заказано, - сказала она. - Вот сигареты. Вы бледны.
- Видимо, устал.
- Да, наверное. - Она посмотрела на меня внимательнее, чем глядят
обычно на собеседника. - Не вернуться ли нам?
- Этого не хватало! Мчать за четыреста километров, чтобы тут же
повернуть назад?
Принесли мясо по-полонински в горшочках, салаты и неизменный кофе. Не
успели мы доесть, как появился официант, узнал, не желаем ли мы еще
чего-либо, а затем подал счет. Здесь все, даже обслуживание в ресторане,
было по-домашнему удобным и уважительным. Посетителей старались не
раздражать. Не исключено, что к ним еще не научились относиться как к
единицам, заполняющим плановое посадочное место... Это трогало, умиляло и
почему-то влекло к сентиментальным воспоминаниям о детстве, когда тебя все
любили и никто не желал тебе зла.
Минут через десять мы ехали по малолюдным, тихим улочкам городка,
заснувшего на берегу скатившейся с гор реки. Городок был мал, тих, но
знатен и самостоятелен. Его история уходила в туманную древность. И музеев
тут было много. А местная картинная галерея могла похвастаться полотнами
Рубенса и Гойи.
Мне нравились эти городки, доставшиеся нам в наследство от иных эпох.
И хотя в каждом доме, как и везде, нынче с экрана телевизора пели Муслим
Магомаев и Эдита Пьеха, что-то здесь в самом стиле жизни осталось
неизменным.
Однажды я разговорился в одном из таких городков с парикмахером,
который за свою шестидесятилетнюю жизнь никогда никуда не выезжал. Обернув
меня простыней, парикмахер спросил, откуда я.
- Здешних я знаю. Всех до одного. Только вот молодых начал путать. То
ли от моды, то ли от причесок, но вроде поодинаковел народ. Может, я и
ошибаюсь, но у стариков даже глаза у каждого свои. У одного смеются, у
другого - плачут...
Парикмахер, щелкая ножницами, отходил в сторону, чтобы посмотреть на
дело рук своих, и все говорил, говорил... Наверное, давно на душе
накопилось. Или же новому слушателю был рад.
- Да и уезжают теперь молодые. Не сидится им. Значит, появилось
где-то такое, чего у нас нет. Человек, если ему на месте хорошо, никуда не
поедет. Вот ежели бы мне сказали: "Петро, хочешь в какой-нибудь Париж,
Одессу или Неаполь?" Я бы знаете что ответил? Конечно, не знаете. И знать
не можете. Я бы сказал: "Садитесь в кресло, я вас постригу не хуже, чем
стригут в Париже!" Потому что у меня своя гордость. Зачем мне быть у
кого-то гостем? Я в своем городе лучший мастер! Значит, у молодых уже не
то на уме?
С этой встречи с парикмахером я начал свою недавнюю статью о
маленьких городках, о том, почему отсюда многие все же уезжают? Казалось
бы, именно теперь, когда повсюду радио, телевидение, все новые дома с
лифтами, а до ближайшей столицы можно за полдня добраться, пробил звездный
час для этих городков. Они перестали быть провинцией. И все же их
покидают - самые сильные, самые молодые. В статье не было ни рецептов, ни
рекомендаций. Скорее, раздумья по поводу этого малообъяснимого явления. Уж
не существует ли еще не познанный нами закон, толкнувший в путь дальний
Садко и Пера Гюнта? Не сидит ли в каждом из нас кровинушка Садко, смутное
воспоминание о нем?
Я понимал, что статья покажется в редакции странной и вызовет
возражения. Ведь принято, чтобы журналист не просто называл явления, но и
указывал пути выхода из тупика. Но этих-то путей я как раз и не знал. Тем
не менее статью напечатали. И именно она была замечена читателями. Хлынул
поток писем. Все подтверждали, что "надо усилить внимание" к духовной
жизни маленьких городков. Были и конкретные предложения, особенно от
пенсионеров и старых педагогов. Впрочем, очень наивные.
- О парикмахере вспомнили?
Я вздрогнул и откровенно испугался. Откуда могла о моих мыслях узнать
Флора? Неужели женщины вправду отличаются сверхъестественной
обостренностью чувств, неведомой нам, мужчинам, или они в дружбе с
телепатией? Флора улыбалась. Она, видимо, заметила мое смятение и хотела
меня успокоить.
- Нет, я не фокусник и не ясновидец, - сказала она. - Просто у вас
было точно такое же лицо, как в тот вечер, когда вы диктовали статью о
парикмахере. Этот парикмахер говорил, что у нынешней молодежи одинаковые
глаза... Осторожно - правый поворот запрещен! Нам нужно музыкальное
училище. Оно должно быть где-то на этой улице. Та самая женщина, знакомая
моей сестры, у которой тоже изменился голос после визитов к зубному врачу,
назначила встречу ровно на одиннадцать... Не забыли?
Нет, я ничего не забыл. И внутренне был готов к встрече с кем угодно,
хоть с самим дьяволом, только бы доискаться причин, по которым Марина
сначала захотела, чтобы я разгадал секрет "внезапно запевших" (так мы
именовали их в последние недели), а затем сама стала упрашивать прекратить
розыски. Чтобы понять, за что меня вознамерилась утопить в самом синем на
земле море решительная, как хоккеист у ворот соперника, дама по имени
Ирина, почему, наконец, не стал со мною говорить откровенно тот же Юра?
Что они все скрывали? Чего боялись? Какую тайну берегли? Может быть, этой
тайны и вовсе не было? Но я вспомнил "стеклянное" звучание голосов Юры и
Ирины - резковатых, без полетности, даже без намека на то удивительное
вокальное эхо, которое во многом стало открытием Федора Ивановича
Шаляпина. Даже после того как певец заканчивает фермату, голос его еще
некоторое время как бы звучит под сводами зала. Это и есть вокальное
эхо...
Музыкальное училище находилось в бывшей загородной резиденции графа
Эстергази. Ко входу в маленький "карманный" дворец вела через парк
дорожка, усыпанная мелким речным песком. Сердце перестало покалывать. Но я
с трудом поспевал за Флорой. И даже на второй этаж поднялся не без труда.
В маленьком уютном зале с камином, обложенном сюжетным гуцульским
кафелем, сидели трое. Мужчина и две женщины. Лиц двух других я бы сейчас
уже и не вспомнил, что же касается ее, той самой, ради которой мы и
совершили путешествие, то я вряд ли когда-либо забуду огромные печальные
карие глаза и робкую улыбку человека, стесняющегося своего уродства и себя
самого. Она была горбата.
- Да, да, меня зовут Валентина Павловна. - И, обратившись к Флоре: -
Это вы звонили мне по междугородному? Выйдем в коридор.
Женщина повела нас к огромному венецианскому окну. За ним - как
открытка - раскинулся карабкающийся на холмы город, утопающие в
виноградниках домики с красными черепичными крышами. Рай, да и только!
Здесь бы поселиться после выхода на пенсию. В той безумной гонке, какой
была моя жизнь в последние годы, я и позабыл о том, что существуют тихие,
защищенные горами долины, куда никакому урагану не ворваться, где всегда
покойно и так легко дышится. Флора тронула меня за рукав. Действительно, я
совсем не вовремя задумался. Горбатая женщина говорила о чем-то горячо,
настойчиво, и я, наверное, пропустил что-либо важное.
- Поймите мое положение и мои чувства... Мне всегда чудилось в этом
что-то неэтичное, неестественное. Если бы вы знали, сколько пришлось
передумать, выстрадать за последние полтора года. Но секрет принадлежит не
мне одной. И я не имею права ни о чем конкретно говорить.
У женщины были глаза раненого оленя. Сам не знаю, почему мне пришло
на ум это сравнение. Где я видел раненых оленей? Усмехнувшись, подумал,
что все мы в большей или меньшей степени в плену литературных шаблонов - и
те, кто пишет, и те, кто только читает.
- Чему вы смеетесь? - Женщина неверно истолковала мою улыбку. - Над
людьми вообще нельзя смеяться. Никогда! Пусть даже они ошибаются. Сейчас
же возвращайтесь назад, в свой город.
- Но я улыбнулся по совершенно другому поводу... Собственным мыслям,
если хотите...
- И мы не уедем, пока не поговорим откровенно. Так ведь? - вмешалась
Флора. - Конечно же, именно так. И вы это знаете. И мы это знаем. Не проще
ли...
- Хорошо, - сказала женщина, глядя на нас снизу вверх. - Оставьте мне
адрес. Я напишу вам письмо. Правда, обязательно напишу. А сейчас больше ни
о чем говорить не стану. Не имею права. И вот еще что, запишите телефон.
Да, да, это там у вас, в вашем городе... Единственный человек, который
может объяснить все... Только он... Вы записываете? Двойка, тринадцать,
сорок четыре... Он знает, я ему только что звонила... Письмо я все равно
вам напишу. До свидания!
Она не ушла. Она убежала. Было бы бесполезно пытаться ее остановить.
Я растерянно глядел на Флору.
- Ничего, теперь у нас есть хотя бы телефон. Это уже что-то. Но
почему вы сегодня так бледны?
- Видимо, недоспал.
Мы вышли на улицу.
- Назад машину я поведу сама.
- Ничего, обойдется. Но я бы с удовольствием где-нибудь присел, чтобы
подумать... Не съесть ли нам мороженое в ресторанчике на берегу реки? Он
очень живописный. Террасы, тенты...
Оказалось, что, кроме тентов над рекой, в ресторане есть еще и
старинные подвалы, украшенные средневековым оружием. Да и блюда там
подавали особенные: не то бифштекс по-рыцарски, не то лангет "Ричард
Львиное Сердце".
- Жаль, что официанты не в латах и не при мечах, - заметила Флора.
- Хватает туристов. Выполняют план, иначе не только мечи и латы, но и
шлемы мигом появились бы.
- А мне скучно в этих ресторанчиках. Один или два таких на город -
хорошо. Но их что-то здесь слишком много. Расплатитесь с официантом - и
давайте взберемся на ту горку... Есть дорога - серпантин. Вон машина
пробирается.
- Хорошо, - сказал я обреченно. - На горку так на горку!
Вправду, за эти месяцы я как-то устал. Наверное, надо было уехать в
какую-нибудь глухую деревню, недели две посидеть там, ложиться с петухами,
подниматься с зарей. Но отпуск полагался лишь в октябре... Флора
действительно вела машину осторожно и точно. Да, конечно, женщины реже
делают аварии. Иначе и быть не может. Вот и площадка, где паркуются
машины. Дальше надо идти пешком.
Флора поминутно оглядывалась, будто я мог потеряться или затеять
какую-нибудь шалость. Ну, например, побежать с горы вниз, в долину, в
набег на этот милый комнатный городок. На вершине была устроена смотровая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг