глупейшим образом из-за моего знакомого возницы, только что
возвратившегося. Завидев меня вновь перед собою, он в изумлении вытаращил
глаза, на предложение повторить поездку отвечал тем, что хлестнул свою
лошадь да крикнул что-то на местном диалекте своим ждущим седоков
сотоварищам, промчавшись мимо них. Слов его я не понял, но последствием их
было то, что ни один везти меня не согласился, я видел, как иные украдкой
осенили себя крестом. Возможно, тогда в этой местности были живы еще
предания, позднее утерянные, мне было все недосуг это выяснить.
Не добившись ни от кого толку, я решился отправиться пешком, но хотя
знал дорогу, умудрился снова заблудиться посреди какого-то нескончаемого
пустыря. Кое-как, уже глубокой ночью сумел добраться к себе домой, улегся
в собственную постель, преотлично выспался, а проснувшись, обнаружил себя,
сидящим все в том же деревянном кресле перед столом, на котором горела все
та же свеча и медленно вращался мой глобус!..
Я думаю с тех пор, г-н Аусель, что было бы, если бы я сам не хотел
сюда вернуться? Имелся ли шанс получить вновь свободу, или я был обречен с
самого начала, может быть, еще прежде своей поездки, может быть, еще от
рождения? Не знаю, не знаю, не знаю!
Замешательство мое продолжалось недолго. Я тут же отправился
улаживать всяческие личные свои дела и прожил день самым обыкновенным
образом, видя вокруг знакомые лица; во мне тоже никто не увидел никаких
перемен, не удивились даже скорому приезду. И опять я вечером улегся в
постель, а утром проснулся в кресле.
Позднее оказалось, что довольно лишь глубоко задуматься, позабыв об
окружающем, чтобы здесь очутиться, довольно и попросту этого пожелать,
причем ни одна живая душа не замечала подобных отлучек.
Смешно, г-н Аусель, вспоминать, как пьянила меня мысль: передо мною
весь мир, и я - его владелец! Описание моих занятий и приключений
потребовало бы множества толстых томов. Появиться когда угодно и где
угодно, поступить как угодно и направить ход событий любым угодным мне
образом - да, все это я мог, и я, к стыду своему, действовал вовсю!.. Не
скорой обнаружил, как скован последствиями собственных действий, вернее
сказать; желаний, ибо пожелать и означало действовать. Сколь страшно
оружие мысли, каким Мы без разбору пользуемся, и в повседневности, когда,
для осуществления требуются руки, орудия, труд, но еще страшнее, когда
видишь, что мысль осуществляется непосредственно, незамедлительна!
Начинаешь понимать, что думать - это искусство, которым мы не умеем
владеть, не желаем учиться, и в том повинны.
Да, могущество мое было велико, да, мне довольно было пожелать, чтобы
дело исполнилось! Но я был обязан принять все, что из этого проистекало, и
ничего не мог повернуть вспять, ничего исправить, последствия были
подчинены уже законам несокрушимым и ничему другому не подвластным -
законам мысли! Ей же можно было противопоставить лишь другую мысль, но она
влекла свои неумолимые следствия, люди и обстоятельства вступали в борьбу,
которой я мало чем мог помочь: все действовали ведь, по моей воле.
- Приведу пример, какого менее других стыжусь: я искал встреч с моими
прежними друзьями из Ноодортской округи, добиваясь, чтобы они вспомнили
меня, узнали, но не имел никакого успеха, я был для них новым знакомым,
вполне безразличным.
Мне желалось блага для человечества, было бы мудро пожелать этого и
устраниться, нынче бы я так именно и поступил. Однако в те далекие дни я,
нашпигованный теориями, воображал, будто бы знаю точно, в чем благо это
заключается, и всячески его добивался. Описание моих похождений составляет
целые тома новейшей истории - позор, который я унесу и в могилу. Я не
хотел худого, поверьте мне, ради бога. Но во всем том худом, что
свершилось, повинен. Как гнусно окончились бесчисленные предприятия,
затеянные с наилучшими намерениями! Это, к сожалению, не все.
При своем небывалом могуществе, я ощущал и сопротивление - не со
стороны каких-то отдельных лиц. Иногда я начинал поневоле ненавидеть
человечество за его тупость и косность, за то, что оно непрерывно чинит
помехи собственному благу, и эта ненависть приносила злые плоды. Добавьте
к этому нечаянные мысли и желания, над коими мы не властны, вообразите,
что и обрывок мысли действует полноправно, а в дальнейшем, в виде
следствий, и самоуправно!
Я учился мыслить и желать, избегая всяческих случайностей. И все же
мне скоро стало не до общего блата: только бы исправить, что возможно!
Имени своего я Вам не скажу. Вы вправе именовать меня г-н Счастливый
Случай, говорю это, разумеется, о иронией. Больше права у меня все же
называться г-ном Несчастным Случаем.
Я стал круглосуточным работником, даже во сне меня не оставляли мои
заботы. Чаще всего я снился себе хозяином ткацкой фабрики, оставшимся в
одиночестве посреди станков, остановить которые нельзя. Пряжа поминутно
рвется тут и там, и я мечусь между станками, связывая нити, и обнаруживаю
все новые и новые безостановочные обезумевшие станки. Были другие сны,
скоро я понял, что снятся они неспроста, иногда с их помощью случалось
выходить из затруднений, если я умел понять подсказку, но подсознание, где
они рождаются, иногда шутило со мной злые шутки...
Чем больше я уставал, тем чаще мысли мои обращались к началу моего
приключения, к его загадке. Нет, я не замышлял еще побега, отказ от
всемогущества не прост! О том, чтобы выбраться отсюда насовсем и вести
обычную жизнь, я не думал. Но только я никак не мог обнаружить городка на
моем глобусе. Много раз являлся я в эти места, брел по знакомым приметам и
не находил ничего, городок словно бы земля поглотила. Означает ли это, что
никто не найдет запущенного сада, не вступит в полуразрушенный сарай и не
отворит мою дверь?
Сперва это меня мало заботило. Лишь уставая, принимался я за поиски,
если находил для этого минуту. Шли годы, все меньше становилось свободных
минут, все копилась моя тяжкая ноша, заставляя уж под собою шататься. С
горечью сознавал я себя не хозяином мира, как когда-то, а всеобщим рабом,
нерадивым и неумелым, жалким, хнычущим Атлантом, живою подпоркою.
Я давно не был счастлив и не мог быть счастлив, потому что заслуживал
суда и справедливой расправы.
Усталость лишала сил, я чувствовал, как равнодушие овладевает много,
мало-помалу становясь главным качеством остывающей души. А затем, г-н
Аусель, произошло нечто чудовищное.
Я увидел сон: в неких джунглях мы с какими-то товарищами ищем древнюю
Книгу. Вся мудрость мира заключена в ней, для спасения мира должна она
быть найдена, а находка сохранена в тайне.
Мы нашли ее. Оплетенная корнями вывернутого бурей огромного дерева,
она была как новенькая, в переплете с застежками. Поверх переплета
блестело тоненькое гладкое золотое кольцо. Чтобы оно не потерялось, я
надел его на палец, раскрыл книгу и увидел, что не пострадали и листы.
Книга не была написана ни буквами, ни иероглифами: рисунок за рисунком
сменялись на листах, легко и радостно было понимать простой их смысл.
Я сумел только до середины просмотреть Книгу, когда на поляне
появилась женщина. Расслабленное тощее тело, облаченное в какой-то белый
балахон, измятый и нечистый, двигалось будто бы помимо желания владелицы,
подталкиваемое невидимой силою. Нелепо, угловато дергаясь, она подошла и
упала без сил возле Книги!
А мы должны были уйти, оставив здесь Книгу на время, чтобы после за
нею вернуться. Рисковать Книгою нам не было дозволено и даже преступление
ради Книги почиталось бы благим делом, не требующим прощения. Но я сказал
своим товарищам:
- Какой вред Книге способно причинить это жалкое существо? Оставим ее!
И они со мною согласились. И, вернувшись, мы не нашли уже Книги.
Только та женщина, неподвижная и безгласная, лежала посреди поляны. Я
схватил ее за плечи, спрашивал, спрашивал, но пусты, бессмысленны были ее
глаза, говорившие лишь о том, что ответа дожидаться бесполезно.
И мы ушли, но вскоре я заметил, что никто не в состоянии ответить
отказом ни на одну мою просьбу; каждый становился необыкновенно добр в
моем присутствии. И я догадался, что разгадка в кольце!
Я был снова счастлив, г-н Аусель, в этом сне, как в свои давние
лучшие дни. Я пользовался этим даром со щедростью и полагал, что дарю
людям счастье, они ведь становились добры и друг с другом! Это было
прекрасно!
Но опять - до поры. Прелестная женщина согласилась выйти замуж за
ненавистного ей дрянного человека - сделалась так добра, к несчастью всей
дальнейшей жизни. Надзиратели по доброй воле выпустили из тюрьмы
потрошителя: наученный не попадаться, он вскоре опять принялся за свое
ремесло-Дар оказался преждевременным. Должно быть, он предназначался тому,
кто узнает Книгу до конца, но не было еще такою человека.
Сняв кольцо, я бросил его в воду.
Проснулся я с думою об избавлении. И вот тут, это и случилось!..
Я весьма заботился о том, чтобы не выделяться из толпы, и Вы г-н
Аусель, встречали меня не раз - и, конечно же, не запомнили. Теперь иве,
сидящему в кресле, причиняло неловкость что-то непривычное: это была
огромная, во всю грудь, пышная седая борода!
Жизнь моя окончена, остаток ее посвящу заботе об освобождении. Если я
не мог жить как все, то хочу, по крайней мере, умереть по-человечески - не
как крыса в этом проклятом подземелье!
Да, конечно, я могу покидать его когда вздумается и даже сейчас
нахожусь не там: я давно облюбовал достойное убежище на воле и намерен,
освободившись, провести в нем остаток своих дней. Моя комната тиха и
уютна, окно открыто в парк, я слышу крики птиц и шелест листвы, различаю
запахи подступающей осени. За обыкновенном столом я пишу Вам письмо,
которое будет отправлено по почте Вот она, жизнь, какая мне по сердцу!
Никому из окружающих не закрадывается в голову малейшего подозрения, даже
мой обычай держать дверь всегда на запоре объясняют старческой причудой.
Но, г-н Аусель, стоит уснуть или крепко задуматься - и Вы
догадываетесь, что происходит. А ведь с каждым днем мне труднее
передвигаться и процедура возвращения, все же требующая усилий, кажется
ужаснее и отвратительнее. Пуще всего боюсь, что когда-нибудь не смогу
этого сделать.
Попыток избавления предпринято было немало, ни одна не оказалась
удачна: ведь действовал я наугад, не имея доныне объяснения чудовищной
своей судьбе. Возможно, что я не оказался достаточно настойчив, когда еще
хватало сил, что существовал более достойный выход, чем свалить ношу на
чужие плечи. Поздно пришедшая догадка обличает вновь мою
несостоятельность, однако и каяться поздно!
Впрочем, это было затеяно поначалу лишь в виде опыта. Я однажды
предположил, что недоступное мне может сделаться доступным для других, не
подвластных никаким зарокам. Честный нотариус получил известные Вам
указания, которые весьма его удивили: я готов был на любые условия, ничуть
не веря в успех, проявил крайнюю неосторожность. Как был я поражен, узнав,
что и нотариус, и все им приглашенные нашли без труда дорогу в покинутый,
забытый миром городок, сознаюсь, это повергло меня даже в трепет. На мое
счастье, среди вас не нашлось человека с воображением, никто, как
догадываюсь, не проник в истинный смысл предложенных условий, а потому все
требования, включая даже Ваши, г-н Аусель, оказались далеко не чрезмерны!
Они могли быть любыми - и были бы все непременно исполнены, как
исполняются в свой срок без остатка уже высказанные пожелания, за
исключением тех, которые вступают в несовместимое противоречие, - тут дело
решается в пользу того, кто высказался первым. Своими руками вы изготовили
себе судьбу, таково было ваше право, такова цена моей свободы.
Нет смысла спрашивать у меня, как и когда сбудется все занесенное на
скрижали г-на Когля, я не могу этою знать и не смею вступать в дальнейшие
разъяснения: мы касаемся опасной темы. Для себя я хотел немного: лишь
надеялся, что, когда городок будет вновь населен, кто-то пойдет опять
прогуляться по лесу, кто-то откроет дверь... Но сразу вспоминается сказка
о перевозчике. Случались минуты уныния, я все же, г-н Аусель, сознательно
я никогда и никому подобной участи не пожелал!
Может быть, в Вашей власти ускорить события. Может быть, зная об
опасности, позаботясь о том, чтоб не подвергнуть ей ни себя, ни другого -
несведущего, Вы захотите отворить дверь темницы. Тогда, прошу Вас, будьте
осмотрительны! Поиски следует вести в ближайшей окрестности, самое
большее, в двух часах ходьбы, в направлении примерно к югу или юго-востоку
от окраины. Ничего не могу добавить к описанию дома, из которого вышел на
эту прогулку, да и цел ли он нынче! Сад, должно быть, заглох окончательно,
изгородь и сарай превратились в труху, однако никуда не мог подеваться
небольшой холм посреди леса, ничего не сделалось каменной стене под его
травянистым покровом и бронзовой двери.
Это единственный способ нам увидеться, о котором могу Вас даже
умолять. Ни при каких обстоятельствах не измышляйте другого: без того
достаточно людей, по моей вине страдающих, а наказание было бы тяжким -
буду ли я в силах Вас спасти?
Остерегайтесь!
Благодарю Вас заранее.
Подписи не было.
- "Кто-то стоит у штурвала"! - проговорил после долгой паузы Рей, с
печальной иронией передразнив патера.
- У штурвала! - буркнул Биллендон, перебирая и рассматривая листки
почтовой бумаги, исписанные четким, каллиграфическим почерком - позабытым
"рондо".
- Знаете, что я на вашем месте бы сделал?
- Догадываюсь, - суховато отвечал г-н Аусель. - Но я не настолько
недоверчив - я просто искал, и искал добросовестно, всеми средствами -
вплоть до аэрофотосъемки. Консультации с геологами, археологами,
геофизические приборы... - Он махнул рукой.. - И ничего, за все эти годы -
ничего ровно!.. Мае тоже приходило в голову, господин Биллендон.., но не
то, что вам: я думал иной раз - не ошибся ли он? Та ли эта местность? Тот
ли город?..
- ..тот ли это дом, из которого он вышел? - закончил за него
Биллендон. - Значит, неспроста вы все принюхивались! Тот, господин Аусель,
зря сомневаетесь. Штофные обои - они: были, остатки я ободрал вместе со
штукатуркой, паучья тут тоже было - страх!.. Можем вам показать еще фокус.
Рей!..
Рей вскочил и направился к зеркалу, но Даугенталь остановил его
жестом, протянул руку... Ее невидимое продолжение заставило дрогнуть и
медленно отвориться массивную раму. Даже зная, в чем дело наблюдать это
было все-таки чуть страшновато! Г-н Аусель кинулся к открывшейся арке.
- Поле, - хмуро произнес Даугенталь - другого качества. - Он опустил
руку. - Ну, кто хочет взять весло? - Шутка - если это была шутка -
прозвучала нерадостно.
Шаги г-на Ауселя затихли в глубине арки, на лестница Слышно стало,
как он чиркает там зажигалкой.
- Иероглифика?.. - донеслось бормотание. - Но послушайте!.. Или это
та самая дверь, или... Но я не могу ее открыть!
- Спускайтесь, профессор, - сказал Даугенталь. - Осторожней, там
круто!.. Что пришло в вашу умную голову?
- Улетучилось и то, что было, - признался г-н Аусель, щурясь на свет
и пошатываясь. - Биллендон, не найдется глотка?., нет, не надо!
Неизвестная система письма. Думаю, система фонетическая, но знаки
происходят от иероглифов - не египетских и не китайских. Узор - своего
рода стенография, традиционный изобразительный стиль.., только на это
нужна не одна тысяча лет развития! С чем мы имеем дело, господа? Как она
отворяется?
- Никак, - ответил Рей, - но если сумеете...
- Что? - перебил Биллендон. - Так ты думаешь.. - Он чуть не заикался
от волнения. - Дверь-то тут при чем? Думаешь, господин Аусель в той
стороне не искал? Какая разница?..
- Помолчите, не тревожьте свою совести, - сказал Даугенталь - на
редкость мягко. - Никто Не виноват. Так надо: плод поспел и скоро упадет.
Кто хочет взять весло?
- Мы слишком много рассуждаем и ничего не делаем, - проговорил г-н
Аусель в нетерпении, - Если он там... - г-н Аусель указывал на дверь.
- ..то вы ничего не сумеете сделать, - закончил за него Даугенталь, -
да он и не там - не по ту сторону двери. Все в изумлении умолкли.
- Храм Януса, вы говорили? - продолжал в тишине Даугенталь, обводя
помещение взглядом. - Храм Януса, профессор, был копия этого храма,
фальшивка... Он не работал. Этот работает, - он тоже указал на дверь, - и
будет работать, пока не... Гм...
- Вот как? - воспользовался паузой г-н Аусель. - Значит, я не слишком
ошибался! - Он даже чуть порозовел от удовольствия. - Но ведь это только
остатки здания!
- Ничего не значите сказал Даугенталь, - все пустяки.,. Это машина.
Нет машины древней и надежнее, можете даже взорвать, но...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг