Влас вышел.
Ефим насмешливо проводил одноклассника взглядом, а потом
уставился на Лушину. Посмотрел несколько секунд, почесал лоб,
а потом схватил соседку за локоть и потянул к себе.
- Ну чего ты на краю парты все время сидишь? Один раз
упала, второй раз упадешь. Вот линия, видишь?
- Опусти!
- Я ее еще год назад для тебя начертил, а ты так и не
сообразила. Линия - геометрическая середина. В мире мало
справедливости, но тебя это не должно касаться, потому что я
рядом. Вот, сядь, как следует, разложи тетради, вот, вот так!
Ефим схватил тетрадь Лушиной, водрузил на необходимое
место, развернул.
- Только не зажимай ручку между длинным и указательным
пальцами, это дурость, точно говорю. Смотри. Видишь, длинный
палец чуть выступает? Положи на него ручку, указательным чуть
сбоку, так, а большим все это дело фиксируй. Видишь, как
удобно? А скорости письма, какие достигаются! Сама поразишься!
Лушина покорно кивнула. Ее немного трясло. Сначала упала,
а потом еще Ефим за руки схватил, вон, даже пятна. А пальцы у
него холодные и...
Лушина задумалась.
Ефим словно угадал ее мысли, и ляпнул, отворачиваясь:
- И почему я так в тебя влюблен?
Лушина покраснела, а учительница щелкнула указкой по
столу.
- Самокатов! Как ты мне надоел!
Зазвенел звонок, а через минуту вернулся Влас.
- Никакого шара там нет, - проинформировал он, - и
дежурного, тоже. Самокатов и Лушина - их отвезти надо. В
карантин.
- Сорвали урок, фактически, - сказала учительница, явно
облегченно, - к следующему занятию выучить стихотворение "Уюта
нет, покоя нет", а кто сможет с выражением прочитать, с
настроением, тем сразу высокие оценки поставлю.
Одиннадцатый "а" потянулся из класса. Последний урок
кончился. Ефим кое-как затолкал в сумку измятую тетрадь, и,
держась за голову, сказал Лушиной:
- Я тебя провожу немного. Ага?
Лушина еле заметно кивнула.
На улице ярко светило солнце, не подозревающее, что на
третьей планете - неблагополучно.
Ефим тяжело смотрел под ноги, иногда хватаясь за голову.
- Ты и правда видела, что дежурного раздуло?
- Нет, не видела. Его просто не было у звонка.
- Придумала, значит.
- Ага.
- А лицо-то, какое скорчила!
- Чтобы не сфальшивить. А что, правда, ужасно скорчила?
- Нормально... Ты извини меня, Лушина.
- За что?
- Ну, так, я ведь тебя с кошкой сравнил. Люди должны быть
добрее, особенно в такие дни.
- Я не обиделась. А что за дни?
- Сентябрь кончается, Настя. А в октябре все будет совсем
не так. В октябре листья летят, шуршат под ногами... Я люблю
октябрь.
- Я тоже люблю осень.
- Но, мы все рано или поздно спятим, как думаешь? -
неожиданно спросил Ефим.
- Не знаю, - ответила Настя, поморщившись. - Мне кажется,
в этом нет ничего особенного, то есть, в магнитном поле.
- Пойдем на лавку, посидим, - предложим Ефим, - запарился
я ногами перебирать. Как будто тяготение усилилось. У тебя нет
антигравитационных таблеток?
- Дома есть настойка пиона, - ответила девушка.
- А и, правда, давай к тебе махнем? Мне-то, дома делать
нечего. Пустота, ничего хорошего. Родители надоели. Все
надоели. У нас проблема, Настя, вон, даже училку клинит.
Может, она сама эту полочку прибила, кто знает. Мне почему-то
кажется, что мужа у нее никакого и нет. Сама, небось,
столярничает втихую, ночами.
- Ко мне? Ну хорошо, пойдем. Только, у меня бабушка дома.
- Пожилые люди, - наставительно произнес Ефим, - это наше
всё. Что толку от глупых родителей? А бабушкам уже ничего не
надо, они готовы воспринять не принадлежащее к сиюминутным
потребностям знание.
- У меня бабушка как раз такая, - кивнула Настя, - не
сиюминутная. Всегда ей рассказать можно.
- Вот. А у меня дед в деревне живет, зимой на пару месяцев
приезжает к нам в гости. На декабрь и январь. Как елку
выбрасывать соберемся, так он билет на поезд покупает. Я бы
вообще её не выбрасывал.
- А у нас нет деревни, - призналась Лушина.
- Хочешь, на каникулы вместе поедем к деду? На следующее
лето? Посмотришь, как там здорово. Ты хорошая, я давно это
понял. Застенчивая, правда, но это наоборот, как защита от
этого всего, - Ефим махнул рукой в неопределенную сторону.
Настя Лушина и правда, была очень застенчивая. Ей всегда
хотелось куда-нибудь спрятаться.
Неожиданно для себя, Насте очень сильно захотелось в
деревню с Ефимом, и она опять покраснела.
- Н-не знаю.
Ефим ничего не замечал. Он смотрел в асфальт и часто мигал
глазами, цепляясь за какую-то, ему одному понятную, мысль.
- Лето будет через десять месяцев. Все изменится в нашей
жизни, будут дудки гудеть вдали... Но, не для меня. И может
быть, не для тебя тоже.
- Какие дудки?
- Дудки катушечников. Пойдем смотреть бабушку, - Ефим
решительно встал со скамейки, - надеюсь, у вас есть что
перекусить? А то у меня только десять рублей. Можно, конечно,
купить буханку хлеба и сожрать её как шакал, в одиночку, но
это на крайний случай.
- У нас есть еда, - сказала Настя, - и хлеб свежий.
Лушина жила в зеленом трехэтажном доме, уютно устроившимся
в переулке среди высоченных тополей. Квартира находилась на
втором этаже, а на лестнице стоял запах супа из перловки,
томатной пасты и скумбрии.
Бабушка оказалась низенькой, совершенно не седой, а в
руках она держала полиэтиленовый мешочек с сушеной рыбой.
- Здравствуйте, - сказал Ефим.
- Ага, кого-то Настя привела нам тут?
- Это Ефим, мой одноклассник, - сказала Настя, - у него
голова болит, а дома никого нет.
- Голова болит? Никого нет дома? - обрадовалась бабушка, -
наконец-то! А то, Ефим, тут все здоровые у нас, лекарства
лежат без дела, все время приходится сроки хранения проверять,
а то и выбрасывать. Проходи, проходи.
- А на вас поле не действует? - спросил Ефим, проходя на
кухню, - ого, какой кот. Кыс, кыс.
На холодильнике спал тощий серый кот, и на "кысканье" не
реагировал. Лапой, впрочем, шевельнул.
- Я его накормила, - объявила бабушка, - сегодня больше
ничего не давайте. А то, треснет. А что поле? Как сместилось,
так и разместится. Природа.
- Садись, Ефим, - сказала Настя, - сейчас суп подогреется.
- Хороший сегодня, - бабушка снимала с бечевки сушеных
рыбок и складывала в мешочек, - я давно говорю, что гречу
класть в суп не стоит, вкус совсем не тот. Вот перловку, да.
Дело другое. А гречку лучше с молоком. Сейчас я лекарства
принесу.
- Настойку пиона, - сказала Настя, - она в холодильнике. Я
сама достану. Мы супа поедим.
- Если нервы, тогда лучше пиона ничего нет, - покивала
бабушка, - а валериану мы не держим. Две кошки в доме.
Бабушка, наконец, вышла из кухни.
- Хорошая бабушка, - сказал Ефим. - Поговорить бы по
душам.
- Вот настойка, сейчас я тебе в чайную ложку накапаю.
- Дай-ка, - Ефим схватил бутылочку, и выпил половину
прежде, чем Настя успела ахнуть.
- Да ты что? Совсем, что ли?
- Мне никогда не помогали малые дозы. А у вас уютно. У нас
же, на кухне, тесно и неприспособленно. А тут и диванчик, и
занавески с корабликами. Романтично, блин. Так бы и поселился
здесь. Слушал радио, ел рыбу сушенную, книги читал.
- Я иногда тут уроки готовлю.
- А я давно уже не готовлю. Смысла нет.
- Как это?
- Мое мироощущение, Настя, никак не стыкуется с
образованием. Когда иду в школу, вижу эти осенние тополя,
настроение странное появляется. Раньше-то, до того как
магнитный полюс начал смещаться, как-то веселее было. Сейчас
идешь, все чужое какое-то. Дома сидишь - на улицу выглядывать
неохота. Задерну шторы, возьму книжку, и больше ничего мне не
надо. И вообще, хочу, чтобы весь мир исчез! Была бы у меня
волшебная палочка, я бы ее знаешь, как использовал?
- Как?
- Во всю её сокрушительную силу. Я бы нашел впадину,
поросшую мелкой зеленой травой. И чтобы там стоял разъеденный
дождями дом. Деревянный. Я воздвиг бы забор до неба. И жил бы
там, может быть, научился дудеть в дудку, на закате. Так бы и
переговаривались.
- С кем?
- С друзьями.
- У тебя есть друзья? - спросила Настя.
- Были. Но не здесь, там. Хочешь, расскажу?
Настя налила суп в тарелки, села. Пододвинула к Ефиму
корзинку с хлебом.
- Конечно, рассказывай. И суп ешь.
- У нас в той, дедушкиной, деревне был клуб. Мы ходили
туда очень часто. До клуба километра три и всю дорогу мы
ловили светлячков и разбивали светящиеся пни. Там была музыка
"семь деленная на два", а в самой середине тарелочки. Знаешь
такую?
Настя покачала головой.
- Еще мне нравились ноты, непонятно тянущиеся на другую
октаву. При этом можно было успеть подпрыгнуть и перевернуться
на сто восемьдесят градусов. Представь, Настя, сначала ты
смотришь на одного человека, а потом, хоп... И оказываешься
перед другим! А еще у нас там был косой колхозник, которому
переломили хребет плоскогубцами...
Ефим изумленно посмотрел на Настю:
- Наверное, в самом раннем детстве.
- Как это, переломили? - удивилась Настя.
Ефим засмеялся.
- Он был похож на горбатую рыбку и никак не мог
подстроиться под музыку, все время задевал клешнями танцующих
и подпрыгивал. Совсем по дурному, как-то осоловело, что ли?
Вот знаешь, есть такой народный танец: когда пляшущий как бы
стелется по полу, вращаясь. При этом одна рука вытянута
вперед, а другая приложена к голове. Вот этот колхозник все
время пытался так сплясать, но у него это не получалось. Он
падал, матерился и снова вскакивал.
- А зачем он туда вообще приходил?
- Я и сам не пойму. Однажды он мне надоел, и я сильно
пихнул его. Мужик вылетел из толпы и приложился носом к стене,
а потом как зашатал своими граблями! Ну, совсем как
сноповязка. И опять в толпу полез.
Ефим опять засмеялся.
Настя, смотря на Ефима, заулыбалась.
- Какой дурной тип.
- Ага. А музыка была отличная. Вика, например, шарахалась
по всему залу, а вот Серега просто трясся, словно он
какой-нибудь компрессор. Это мои друзья, Вика и Серега. А еще
Маринка. Маринка танцевала отлично. На нее было приятно
смотреть. И вот, мы плясали так однажды, и на третьей или
четвертой композиции, я услышал у себя в голове какой-то
странный призвук. Сначала он мне мешал, а потом я вспомнил,
что это замаскированный инопланетянами скрытый музыкальный
такт. Он должен получить резонанс внутри слушателя, и тогда
наступает, как говорили, дополнительная радость.
- Ефим...
- Погоди. Дай, расскажу самое интересное. Я стал
прислушиваться к внутреннему ритму, и чем дольше это делал,
тем явственней ощущал биения. Наконец, когда пошел пятый трек,
у меня внутри что-то щелкнуло, и я увидел над головой зеленую
лампочку.
Настя икнула.
- Лампочку?
- Точно. Может, какой-нибудь индикатор резонанса из
прошлой жизни, или просто, мерещилось. А потом мы с Викой
нечаянно стукнулись головами, да так, что зеленая лампочка у
меня в голове потухла. И я знаю, Настя, она никогда больше не
загорится, пока на орбите висит эта гадина.
- Ты чего выдумываешь?
- Всё правда, Настя. Уж тебе-то я не стал бы врать.
- Ты правда, видел инопланетян в учительской?
- Я видел там не только инопланетян. А хлеб вы режете
здорово, как-то аж наискось. Красиво. Я не знал, Лушина, что
ты такая интересная.
- Это у меня папа так режет, мы от него и подхватили.
- Классно. Кусать легче.
- Ефим, только ты не обижайся, ладно?
- Ага.
- Мне кажется, что тут ни причем магнитное поле. Болит
голова, давление повышается, еще что-то, это понятно. А вот у
тебя реакция вовсе нехарактерная.
- А в мире бывает что-то характерное? - перебил Ефим. -
Посмотри. Вот хлеб лежит. И он уже нехарактерен, потому что
твой папа, Настя, режет его необычно. На самом деле, в мире
такого полно. Например, наш ботаник сейчас сидит в своей
лаборантской. Сидит и ест селедку. Просто, так установлено. Но
это можно изменить в любой момент. Можно притащить ему
чего-нибудь посущественней.
- А физичка, например, суп из дома приносит. Кушает прямо
из баночки, в учительской. У всех на виду. Я бы не решилась.
- А что? Завернем суп в кофту, у тебя есть большая кофта?
Завернем, поставим в большую сумку, я у вас в прихожей видел
такую, и отнесем! Пускай все учителя едят, те, что голодные!
- Н-не знаю. Это все странно, - сказала Настя, отодвигая
тарелку.
- Что странно? - Ефим тоже доедал суп.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг