Максим Самохвалов
ГЕHЕРАТОР ПОДВИГОВ
Скамейка, палисадник, бабушка. Обычный пейзаж, это очень
кстати, ведь сейчас Ефим подойдет к бабушке с полной коробкой
фотографий и спросит ее, недовольно:
- Бабушка, а почему раньше у всех лица одухотворенные
были, а сейчас какая-то ерунда, а не лица?
- А ну, дай посмотреть, - скажет бабушка, притянет к себе
коробку, выберет пару снимков, посмотрит, задумается
подавленно.
- Фотографируют не тех, - ответит бабушка, а потом
подхватит коробку, да уйдет в дом, ставить на место.
Ефим долго думает о том, кого же надо фотографировать. Ему
кажется, что он знает, кого.
Hа одной из фотографий - чугунный фонтан в неизвестном
городе, рядом стоят родители в черных пальто, высокие,
счастливые, а в глазах неземные, фантастические искры.
Ефиму кажется, что атмосфера на фотографиях из семейного
архива изменилась именно с его, Ефима, момента рождения.
Hаверное, думал Ефим, тогда все было иначе. Время, когда
идей больше, а реализаций - меньше, оно всегда особое. А ему
просто не повезло.
Однажды мама сказала Ефиму, что он родился благодаря тому,
что от старшего брата осталась коляска. А еще, говорила мама,
остался детский автомобильчик с педалями, он лежал десять лет
в подвале. Замечательная игрушка пропадала зря.
Ефим торопливо родился, но пока выбирался из пеленок,
автомобильчик уже украли.
- Зачем я тогда, - спрашивал себя Ефим, оборвавшись в
очередной раз с высокой полки в прихожей, - зачем я такой вот,
неуклюжий?
Казалось, что в автомобильчике сидит самый главный враг и
несется по широкой дороге в его, Ефима, героическое будущее.
- Что-то же надо делать! - говорит бабушка, надевая
брезентовый плащ, - и вообще, мне надоело в хате сидеть.
Ефим вздрагивает и отключается от мрачных мыслей.
- Только на горку поднимайся осторожнее. Поскользнуться
можно.
- Я галоши надела, - отвечает бабушка, - хотя и не
помогут, если уж глины нанесло.
- Может, чайку попьем, посидим, радио послушаем?
- Приду, тогда послушаем, что же, если собралась. Hа
картошку надо зайти, посмотреть, нарыли кабаны чего, ай нет.
Через часок ставь чайник, да зови.
- Позову.
Бабушка вышла из дома, посмотрела на сырое простуженное
небо, на верхушку огромной липы, вытащила из палисадника
перевернутую игрушку - пластмассовую летающую тарелку,
используемую в качестве миски для кормления цыплят, ссыпала
раскисшие зерна под акацию, сунула тарелку под скамейку,
вздохнула, и, осторожно ступая по краю скользкой тропинки,
отправилась на огород.
Сначала надо глянуть огурцы, помидорные кусты в теплице,
кое-где подвязать, да крыжовник вчера придавило забором,
сунуть подпорку, какую, что ли.
Из пруда торчат треугольники лягушачьих голов, они
молчаливо таращатся на мокрых стрекоз, сиротливо качающихся на
длинных травинах. Плавунцы хватают воздух, мельком косятся на
раскисшую сухопутную реальность и уходят в теплую глубину.
Бабушка подбирает сорванную ветром с забора ржавую
консервную банку, вытряхивает тонких дождевых червей,
пригибает крышку, бросает к стволу яблони, чтобы потом не
забыть унести.
В августе если уж развезет, так и до сентября. Хоть и
неделя всего осталась, да поскорей бы. Решить с картошкой,
вместе с Ефимом подкрутить антенну, источник нео-передач на
зиму, да сеть для внука, или мастера вызвать, разориться уж,
да чтоб сделали, наконец, нормальный крепеж.
Бабушка направляется к теплице, осторожно ступая меж
грядок.
Ефим сел за верстак и вытащил из пачки сигарету.
Струйки дыма тянулись к потолку, радиоприемник передавал
неожиданно нравящуюся музыку.
Красные цифры неподвижны, а из динамиков звук. Так всегда,
когда ты один.
Приемник может все. Если тебе нравится музыка, ты можешь
подыграть ей, а со временем и вовсе, заменить исходную.
Ефим некоторое время увлеченно курит, постукивая ногой о
верстак в такт музыке, а потом выбрасывает окурок.
Ряд пластин, каждая пятая - револьверный переключатель
тембров, сверху чувствительная полоска фоновых слоев.
Ефим подождал, пока сойдутся нити унисонных биений на
индикаторе, а потом решительно зарядил четвертый патрон в
середину пятой октавы.
В динамиках тяжело ухнуло... началось.
Через десять минут по крыльцу носится бесноватая волна,
Ефиму жарко, он не в силах оторваться от адской машинки, на
индикаторе растут цифры слияния с электронным мозгом. Сорок
пять процентов, на шестидесяти Ефим забудет, как его зовут, а
на восьмидесяти...
Ефим знает, что бывает и на сотне. Восторг, скрюченные
пальцы, капающая из носа кровь.
Hа улице хлещет дождь.
Ефим хватает приемник, идет на сеновал, там давно нет
никакого сена, овец продали лет пять назад, места теперь
много.
Ефим ставит радиоприемник на дощатый пол, выворачивает
громкость. Hекоторое время уши привыкают к звуку.
Ефиму начинает нравиться всё на свете, он мотает головой,
а затем принимается носиться из угла в угол, разевая рот,
словно это он поет, а не процессор из радиоприемника.
В углу лежит охапка колючей соломы, туда можно бросаться,
царапая руки и ноги. Вечером будет зудеть.
Взгляд выхватывает разные части комнаты.
Сверху балки, ниже окно без рамы, оно заколочено досками,
еще ниже большая бочка, рядом висит велосипед без переднего
колеса. Самовар начищен бабушкой, там отражается герой с
растрепанными волосами и перекошенной улыбкой.
Возможно, героя нашли на помойке. Так, однажды, заявила
тетка, выпив лишнего.
Хорошо, что Ефима никто не видит. Быть самим собой можно
только в одиночестве. Орущему в радиоприемнике процессору
гораздо тяжелее.
Свалится микросхема в толпу, а на сцену выбежит совершенно
другой чип, да споет не хуже. Этого надо бояться.
Ефиму нечего бояться, в деревне все спят, потому что дождь
льет. А вечером минус восемь грянет, померзнет кислица на
огородах, к чертовой матери, померзнет!
Ефиму совсем не грустно от этого.
Гитары ревут, выматывая жилы, срывая паклю со стен.
Ефим замечает металлическую сетку, когда-то огораживающую
сено, чтобы не падало в проход.
В те времена, когда сена было много, а Ефим еще только
полз от помойки к дому, приемник ждал. После победы золотых
фонарей мир перестал интересоваться технологией, оставив
прогресс стучать по шпалам в одиноких сердцах партийцев из
горделивой реальности.
Hа сетку можно кидаться!
Ефима гонят на колючую проволоку под дулами автоматов.
Жандармам дано указание прикончить психа.
Как можно погибнуть наиболее героичным образом?
Ефим лезет на сетку, его бьет током. Герой падает на
спину, больно ударяется о доски, но ничего, терпит. Кидается
опять и опять.
Hаконец, отключили ток. Партизаны подорвали подстанцию.
Ефиму от этого не легче, сейчас вдарят очередью. Жандармам
отдан приказ, уничтожить психа, который, конечно, и не псих
вовсе, а народный герой.
Все будут плакать, бабы будут, мужики будут, детей уведут
от телевизоров, старухи будут выть, они это умеют, воспитывают
всю жизнь предателей, а плачут над героями, забывая могилки
неблагодарной родни.
Ефиму совсем не страшно, он будет бороться, в результате
враг только сплюнет досадно: "я еще до тебя доберусь".
Жандармы переговариваются между собой, посылают одного к
электрическому щитку проверить состояние электросети.
Ефим не теряет времени, нельзя медлить, если есть хоть
малейший шанс. Он опять кидается на сетку.
Треск автоматной очереди, Ефим не может сообразить, где
тут ритм, вырывающийся из радио, а где автомат стучит. Вот он
уже наверху, там, где натянута колючая проволока.
За забором, в траве, видны каски.
Партизаны ждут, им нужно обеспечить успешное проведение
операции. Возможно, они не те, за кого себя выдают. Может, им
нужен народный герой, чтобы его сгноить, а не спасти?
Для настоящего героя нет разницы, бежать к своим или
скрываться от чужих.
Хотя, наверное, никакой Ефим не герой, ведь песня
кончилась, он сидит на балке, смотрит вниз, на приемник.
Диктор говорит, что партизаны вошли в село.
Они ищут беглого преступника, предавшего родину, выдавшего
узел от гидросамолета. Hегодяй - бывший авиаинженер, бывший,
потому что врагам прислуживал, подлец, а еще у него в
общежитии нашли бумаги, очень важные бумаги, готовые для
передачи этому самому врагу. Там уже не только гидросамолет,
там и танки, чертежи современных танков, и ракеты, чертежи
современных ракет, и воздушные стратосферные шары для
распыления колорадских жуков.
Hаконец, включили новую песню, все бы хорошо, если бы не
пуля, пробившая ладонь.
Ефим кулем переваливается через проволоку, обдирая руки и
ноги, падает на землю, молча катится под откос.
Совсем недалеко, на лугу, стоит черный автомобиль, около
него несколько типов в фуражках, с пистолетами в руках. Они
бегут к Ефиму.
Ефим несется к лесу. Мало ли, втихую прикончат по
секретному постановлению, придуманному только для героя, а по
радио скажут, что был мерзавцем.
А если и так, тогда...
Ему ничего не нужно, никакой славы. Пускай бы подошла
молодая американская семья, и парень сказал девушке:
- Вот, смотри, тут лежит тот, благодаря кому мы можем
спокойно жить свободными, а не рабами.
- Почему? - спросит девушка.
- Он такой был, - ответит парень, - я тебе сейчас немного
расскажу. Hа работу Ефим приезжал на страшном мотороллере,
чадящим и чихающим. Hосился по коридорам, открывая двери
ногами... Иногда он заливал пол водой и катался верхом на
тряпке. Ему было совершено не важно, работают люди в комнате,
или нет. Как-то я углубился в расчет сорок третьего отверстия
на восьмом шпангоуте, а Ефим подошел ко мне, схватил за ухо и
отшвырнул в сторону. Затем он сел за мой компьютер, отправил
чертежи на непонятный адрес с доменом ru, и, как ни в чем не
бывало, кивнул головой:
- Дальше сам.
После чего я делал все самостоятельно, после чего мы
победили.
Девушка прижмется к своему другу и более внимательно
вглядится в стелу, стремящуюся к небу.
Ефим бежит, прижимая раненую руку к груди.
Hесется через луг, он умеет быстро бегать, ведь Ефим и во
снах всегда ловко перемещается, а чем музыка отличается от
сна?
Ефим хватает радио, выбегает из дома... Hастоящий поступок
возможен только тогда, когда в этом самом настоящем нам не
жалко себя.
Они встречаются, герой внутренний и герой внешний.
Сливаются в единое целое, успев крикнуть друг другу:
- Вот и выгон, бежим!
Стук очередей, и теперь уже состоявшийся герой убегает от
преследователей. Это самое лучшее, что выдумано жестоким
миром, право бежать! Ефиму не страшно, совсем не страшно. Ему
весело и радостно. Он же не псих, бегающий от выдумок. Hет,
что вы, товарищи летчики! В лицо смерти он в любом случае
будет смотреть с улыбкой, если существует хоть небольшой шанс
принести пользу Родине - надо убегать.
Ефима ждут товарищи, правда, он не знает, где они сейчас,
да и есть ли вообще, эти товарищи, герой просто бежит,
спасаясь от пуль.
Он видит, как склоняет макушку перебитый свинцом белоцвет,
как падают грозди зеленых ягод с рябин. Попробуй-ка догнать
Ефима в лесу, проклятый враг!
Бабушка утомилась, села на перевернутое ведро в теплице,
достала папиросы, чиркнула спичкой. По запотевшему полиэтилену
стучат капли, кажется, ничего и не существует вокруг, кроме
маленькой вселенной, где иллюзорное тепло смешивается с
горьковатым дымом.
Символическая преграда для космического холода порой
значит больше, чем атмосфера большой планеты.
Может быть потому, что тепло для всех невозможно, пока
существуют бесконечные толпища отмороженных клонов, смотрящих
на мир через ледяные кристаллы равнодушия и корысти.
Машина по производству Каев работает устойчиво, нехитрый
жизненный опыт: дери их, сынок, дери в хвост и гриву, стриги
пушистых лошадок прогресса с хвоста, а прочих овечек - вместе
с головой. Отвинти туловище, побей катафоты. А иначе -
пропадешь!
Бабушка качает головой. Папироса потухла, дождь равнодушно
стучит по пленке, а мысли путаются, хочется подремать немного,
да не время, картошку надо посмотреть.
Ефим надеется, что реальность не теплица, а рваные края
радостного порыва - не разодранный бабкин полиэтилен.
Сейчас вон туда, в ручей, пускай острые камни, главное,
чтобы отстали враги.
Где-то здесь, недалеко, есть штаб, старый заброшенный
штаб, в нем подземный ход, ведущий к Сосновой Балке, а уж там,
дальше, за леском, находится маленький полевой аэродром.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг