- Скажите, - обратился я к Кинолу, - какой же теперь в Советском Союзе
общественный строй?
- Коммунизм, - ответил он. - И не только у вас на Родине, а на всем
земном шаре.
2. В ВЕРХОЯНСКОМ САНАТОРИИ
Не сразу привык я к мысли о том, что каким-то необыкновенным образом
попал в далекое, неведомое будущее. Это было слишком фантастично. Долго не
покидало меня ощущение, что я сплю и вижу сон или что я нахожусь под
действием гипноза, вызывающего в моем воображении все те необычные
картины, которые ежедневно проносились передо мной.
Но время шло, и я постепенно стал привыкать к тому, что все
происходящее со мной не соя, не видения, а реальная действительность.
Не могу сказать, чтобы вначале я очень обрадовался. Вокруг шла
непонятная для меня жизнь, меня окружали незнакомые люди, хотя и очень
внимательные, но все же чужие. Ни родных, ни друзей... Я не знал, что
сталось с моей семьей. Для меня эта утрата была неожиданной и
преждевременной. Однако приходилось мириться с этим...
Через несколько дней я уже окреп настолько, что мог совершать небольшие
прогулки по парку. Врачи взяли с меня слово, что без их ведома я не буду
отлучаться из санатория. Но совершенно изолировать меня от внешнего мира
им, конечно, не удалось. Молва о моем чудесном сне вызвала бурную
сенсацию. Целая армия журналистов, подгоняемая просьбами своих читателей,
осаждала Кинолу, требуя, чтобы их допустили ко мне, и он вынужден был в
конце концов уступить.
Моя встреча с журналистами произошла в тенистом парке санатория под
огромной пихтой, которая была, по всей вероятности, моей ровесницей. На их
вопросы я отвечал, поеживаясь под объективами нацеленных на меня фото- и
киноаппаратов.
Все обращались ко мне на русском языке. Я нашел вполне естественным то,
что журналисты, пожелавшие встретиться со мной, знают мой родной язык, тем
более что уже в мое время это был один из международных языков. Но вдруг
среди нашей оживленной беседы я услышал непонятную речь. Я повернул голову
и увидел, что ко мне обращается, горячо жестикулируя, высокий худой мулат.
Он повторил-свой вопрос еще раз. Я оглянулся в поисках переводчика. Выход
нашелся неожиданный и чрезвычайно простой. Один из корреспондентов вдруг
вынул из кармана и сунул мне в руку небольшой предмет, похожий на
портсигар.
- Что это?
- Кибернетический переводчик.
- Вот эта крохотная коробочка? - переспросил я с недоверием.
- Ну, он не такой уж крохотный, - ответил корреспондент.
С любопытством глядя на спасительную коробочку, я произнес неуверенно и
робко:
- Что вы спросили? Я не понял вас.
Таким же, вероятно, голосом произнес свою первую просьбу Аладдин,
обращаясь к волшебной лампе.
Мулат понимающе закивал головой и стал что-то быстро говорить, все так
же горячо жестикулируя. Из коробочки его речь донеслась до меня на
чистейшем русском языке:
- Простите, пожалуйста, я не знал, что у вас нет кибернетического
переводчика. Я спрашивал, что больше всего поразило вас в нашем обществе,
в чем, на ваш взгляд, особенно заметна разница между двадцатым и двадцать
вторым веком?
- Мне трудно ответить на ваш вопрос. На меня навалилась столь огромная
масса новых впечатлений, что я не могу пока в них разобраться и
определить, что тут главное, принципиально новое, а что просто небольшая
частность, мелочь. Меня пока одинаково поражает все. Вряд ли я преувеличу,
если скажу, что в среднем каждые полчаса обнаруживаю какую-нибудь новинку.
Вот и сейчас: мы беседуем с вами всего лишь двадцать минут, а новинка уже
у меня в руках. - Я показал на кибернетический переводчик. - В наше время
были электронные переводчики, но размером в целую комнату и еще очень
несовершенные. Знаете, мне, как малому ребенку, не терпится открыть эту
коробочку и посмотреть, что внутри.
- А вы откройте.
Я нажал на указанную мне кнопку, и волшебная коробочка раскрылась. Там
была пачка очень тонких прозрачных целлулоидных листков с маленькими
золотыми точками, соединенными между собой еле заметными серебряными
паутинками.
- Обычная полупроводниковая кибернетическая система, - услышал я. - Все
очень просто.
- Для вас, может быть, и просто, - возразил я. - Мне, знаете, тоже
кажется, что электрическая лампочка устроена чрезвычайно просто. А
человеку средних веков она показалась бы совершенно необъяснимым чудом.
Когда я прощался с журналистами, ко мне протиснулся низкорослый японец,
который во время интервью невозмутимо сидел на высоком кедре с
киноаппаратом в руках. Сверкая белозубой улыбкой, он протянул мне
безукоризненно выполненную цветную фотографию, запечатлевшую меня в тот
момент, когда я с недоумением вертел в руках кибернетический переводчик,
не зная, что это такое.
Но, пожалуй, еще больше журналистов заинтересовался моей особой
медицинский мир. В течение недели крупнейшие ученые самым тщательным
образом исследовали меня с помощью новейшей аппаратуры. В конце недели
врачебный консилиум установил, что за время длительного сна я почти не
постарел. Благодаря чудесному излучению метеорита мой "медицинский"
возраст остался неизменным - около шестидесяти лет, в то время как на
самом деле мне перевалило за двести.
Я всегда считал, что я неплохо сохранился и для своих лет выгляжу
прилично, но медики двадцать второго века заявили, что это заблуждение, и
назначили мне трехмесячный курс лечения.
- Очень рекомендуем вам провести курс гериатрии, - убеждали они меня. -
Вам это особенно необходимо потому, что никто не может предвидеть, как
скажется длительный сон "а вашем здоровье в дальнейшем.
Я не возражал и остался на три месяца в санатории. Когда я познакомился
поближе с людьми двадцать второго века, то убедился, что врачи были правы.
Изменился уклад жизни, изменился и облик людей.
На теннисном корте санатория я часто любовался игрой румына Ионеску.
Глядя на его мускулистую, подтянутую фигуру, на то, с какой завидной
легкостью управляется он с мячом в этой подвижной игре, я решил, что ему
лет тридцать пять. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ему
около семидесяти. И никакой седины, ни дряблости, ни ожирения, ни одышки
не было и в помине.
Придерживаясь строгого распорядка дня, составленного для меня Кинолу,
выполняя все процедуры, имевшие целью омоложение организма, я вскоре
почувствовал себя значительно лучше. Конечно, я не стал юношей, но все же
я значительно "помолодел". Морщины на моем лице разгладились, на щеках
появился румянец, исчезла седина.
Лечась в санатории, я не терял времени даром и постепенно знакомился с
окружающей жизнью. Вскоре мае разрешили понемножку читать, слушать радио,
смотреть телевизионные передачи. Однако жизнь и сама врывалась ко мне со
всех сторон.
Я приехал в Сибирь сто пятьдесят лет назад. Мы называли ее тогда
страной будущего. И вот теперь я увидел новую Сибирь, преображенную до
неузнаваемости.
Был конец октября, когда я проснулся. В Сибири это считалось уже
началом зимы. Поэтому меня удивило, что погода стояла сравнительно теплая,
лишь по утрам на почве бывали легкие заморозки. Санаторий окружал богатый
парк, вернее сад. В нем росли совсем не "сибирские" породы деревьев.
Было ясно, что изменился климат Сибири. Каким образом? Это было первое,
чем я заинтересовался. И тогда я узнал, что наши праправнуки осуществили
один интересный, давно уже задуманный проект: неглубокий Берингов пролив
был перегорожен огромной плотиной длиною более 85 километров. Мощные
насосы, установленные на этой плотине, перекачивали из Северного
Ледовитого океана в Тихий океан массы холодной воды, а на их место в
холодный арктический бассейн устремились теплые воды Гольфстрима. Началось
таяние полярных льдов.
Уже через девять лет после постройки этой замечательной плотины в
Арктике освободилась ото льдов водная поверхность, равная девяти миллионам
квадратных километров. Северный Ледовитый океан стал теперь только
Северным и перестал быть Ледовитым. Эффект был поразительный. В наиболее
холодных районах Сибири средняя январская температура поднялась более чем
на тридцать градусов.
В результате таяния льдов стала заметно прибывать вода в Мировом
океане, грозя затоплением многим прибрежным городам и селам. Но для этого
избытка воды были уже подготовлены два больших искусственных моря - одно в
пустыне Сахаре, другое в Австралии, на месте Большой песчаной пустыни.
Люди переделывали планету по своему усмотрению...
Все было бы очень хорошо, но одна мысль не давала мне покоя. Что я буду
делать по истечении трехмесячного курса лечения в санатории? Становиться
"пенсионером", как говорилось в наше время, мне не хотелось. Я чувствовал
в себе достаточно сил, чтобы трудиться и приносить пользу людям. Я хотел
работать. Вокруг меня ключом била жизнь, и я не хотел оставаться в
стороне. Работать, но кем? Кем?
Когда-то я считался крупным специалистом в области атомной физики. Но
сто пятьдесят лет - для науки срок колоссальный, наука неудержимо движется
вперед, достаточно отстать на несколько лет, чтобы потерять общий язык с
нею.
Где же я мог применить свои силы в этом обществе? Менять профессию?
Может быть, стать историком и в школе рассказывать ребятишкам о давно
минувших буднях социализма? Нет, к этому меня не влекло. И вот после
некоторых колебаний я решил попытаться изучить современный университетский
курс ядерной физики. Будь что будет! В конце концов не боги же горшки
обжигают, а меня никто не торопит. Разберусь как-нибудь.
Подтолкнул меня, сам того не желая, Кинолу. Как-то уже под вечер он
вдруг зашел ко мне. По многозначительному выражению его лица я понял, что
у него какие-то приятные новости.
- Выкладывайте, с чем пожаловали, - невольно улыбнулся я.
- Нашел! - загадочно ответил он.
- Что именно?
- Родственников ваших нашел.
- Моих родственников? Каких это? У меня их не может быть.
- Ваши прямые потомки - праправнуки.
- В самом деле? Мои праправнуки? А я как-то и не подумал, что их можно
найти. Вы уверены, что не ошиблись?
- Совершенно уверен. Могу даже познакомить вас с соответствующими
документами. А кроме того, есть еще одно косвенное свидетельство вашего
родства. Вы когда-то увлекались филателией, не правда ли?
- Увлекался, ну и что же?
- И у вас был альбом, на титульном листе которого вы написали:
"Потомкам моим завещаю эту коллекцию. Лето 1931 года. А.Хромов".
- Так этот альбом у них?
- Да, он хранится у вашей праправнучки Елены Николаевны Хромовой.
Я не знал, как мне благодарить Кинолу.
- Где же она, эта моя праправнучка?
- В Австралии.
- В Австралии? Почему в Австралии? Как она гуда попала?
Кинолу улыбнулся.
- Вот этого я уже не могу сказать. Знаю только, что живет она в новом
городе Торитауне, выстроенном не так давно по соседству с месторождением
тория, работает в Научно-исследовательском институте атомной физики. Елена
Николаевна - крупный ученый-физик, ваш коллега.
"Праправнучка в Институте атомной физики! Вот это кстати!" - с
волнением подумал я.
- А можно связаться с нею?
- Конечно. Я уже разговаривал с Еленой Николаевной по радиотелефону.
Вот вам ее номер, можете хоть сейчас поговорить.
Я вдруг спохватился.
- А моя праправнучка говорит-то хоть по-русски?
- По-русски, по-русски, - заверил меня Кинолу, рассмеявшись.
- Вы не смейтесь. Знаете, через переводчика не получится настоящего
душевного разговора. А как же она с коренными-то жителями разговаривает? С
помощью кибернетического переводчика?
- Нет, я думаю, она знает и английский. В наше время редко встретишь
человека, который не знал бы по крайней мере двух языков.
Мы прошли в комнату, где висел на стене большой плоский телевизионный
экран. Кинолу с помощью кнопок на раме набрал нужный номер, и матовая
поверхность экрана загорелась голубым светом. В левом углу экрана
вспыхивало и гасло красное пятно вызова абонента.
Внезапно ровный голубой фон исчез, и я увидел перед собой женщину
средних лет. С жадностью вглядывался я в ее несколько суховатое лицо с
правильным, удлиненным овалом и насмешливым прищуром светло-серых умных
глаз. Мне вдруг почему-то захотелось найти в ней какие-нибудь знакомые
черты, которые подтвердили бы наше, хоть и очень отдаленное, родство. Мое
желание было, конечно, очень наивно, и все же я отыскал едва уловимое
сходство между ней и моей женой - в узковатом разрезе широко расставленных
глаз, в темно-русых пышных волосах. Впрочем, я не берусь утверждать, что
это сходство существовало в действительности, а не было фантазией
человека, не успевшего примириться с потерей своей семьи.
Она узнала Кинолу и опросила:
- Ну, где же мой пращур?
- Вот он!
Кинолу подтолкнул меня к экрану.
- О, так вот вы какой! - воскликнула она и уставилась на меня с таким
откровенным любопытством, что я смутился.
- Вот так же и вы, Александр Александрович, разглядывали бы
современника грозного Аттилы, восставшего из гроба, - рассмеялся Кинолу и
заторопился: - Ну, я пойду, а вы тут знакомьтесь, налаживайте родственные
отношения.
Елена Николаевна своей непринужденностью, теплотой и искренним
интересом ко мне быстро растопила холодок первых минут знакомства. Мы
разговорились. Через несколько минут я уже поделился с нею своими планами
на будущее. Она задумалась.
- Сколько вы еще пробудете в санатории?
- Три месяца.
- Вот что я вам посоветую, - сразу же перешла она к делу. - Возьмите
университетский курс атомной физики профессора Сахарова. Это, на мой
взгляд, лучший из учебников, которые сейчас есть. Кроме того, недавно
вышли телевизионные записи лекций того же Сахарова. Такое сочетание очень
удобно. Вы сможете, прослушав сначала лекцию по телевизору, проработать
потом тот же материал по учебнику. Если же что покажется сложным, звоните
мне, я всегда буду рада вам помочь.
Мы долго говорили в этот вечер. Елена Николаевна рассказывала мне о
своей семье. Ее муж, Ярослав Павлович, был астрономом и работал на Луне.
Там были сооружены прекрасно оборудованные астрономические обсерватории.
Почти полное отсутствие атмосферы на Луне облегчало наблюдения, поэтому
можно было с величайшей точностью определять положение планет, комет и
астероидов, предупреждать ракетопланы о возможных столкновениях с крупными
метеоритами, сообщать о прохождении метеоритных роев, следить за точностью
измерения времени, предсказывать магнитные бури - словом, вести важнейшие
научные наблюдения и делать ту огромную вспомогательную работу, без
которой нельзя было обойтись ни одной межпланетной экспедиции.
Дочь Елены Николаевны, Аня, работала животноводом на одной
австралийской ферме. Был у меня еще один прямой потомок, брат Елены
Николаевны. Но он вместе с ее мужем находился на Луне.
- С нетерпением буду ждать вашего приезда, - сказала Елена Николаевна,
прощаясь.
Я пообещал.
- Но сначала съезжу хоть ненадолго в Москву. Очень хочется посмотреть,
какою она стала теперь. Наверное, и не узнать.
Разговор с Еленой Николаевной, ее горячая, энергичная поддержка сразу
вселили в меня уверенность. На следующий же день Кинолу достал мне учебник
и телевизионные лекции профессора Сахарова - тридцать небольших
пластмассовых коробочек.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг