Мы поздоровались как старые знакомые, непринужденно и просто, прошли
по каким-то коридорам и оказались в пустой комнате с большим столом
посередине, уставленным электроизмерительными приборами, осциллографами и
всякой непонятной мне аппаратурой.
- Тут нам никто не помешает, - сказала она, плотно закрыв за собой
дверь.
- Секретный разговор?
- Не секретный. Хочу показать вам одну записку.
- Записку?!
- Что вас так удивило?
- Ничего. Просто последнее время я стал бояться записок.
- Я так и думала. Посмотрите-ка.
Она отодвинула какой-то прибор, развернула и положила передо мной
лист бумаги. На нем с большим отступом друг от друга были напечатаны на
машинке три фразы:
"Знаете ли вы, кто мать вашего будущего зятя?"
"Прежде, чем выдавать дочку замуж, познакомьтесь с родителями
Жениха".
"Если вы выдадите свою дочь за Петра Колобкова, случится большое
несчастье".
- Что это такое?
- Давайте подумаем вместе.
Я насторожился, но тут же решил, что если эта женщина имеет отношение
к тексту, то она знает и о моей записке, и потому таиться нечего.
Лихорадочно зашарил в кармане, выхватил бумажник, достал записку и сразу
понял, что она и фразы на листке, лежавшем передо мной, напечатаны на
одной машинке.
Валя взяла у меня из рук записку, внимательно прочла ее, подняла
голову, тревожно посмотрела мне прямо в глаза.
- Это вы нашли в почтовом ящике, - утвердительно сказала она.
- Все-то вы знаете. Я уж начинаю бояться...
Она прервала мой монолог просто тем, что коснулась пальцами моей
руки.
- Вы бы лучше спросили, откуда у меня этот листок.
И, не дожидаясь вопросов, начала рассказывать. Несколько дней назад,
зайдя в приемную, она увидела, как Зоя Марковна торопливо закрыла пишущую
машинку газетой и необычно засуетилась. Никогда прежде не видевшая Зою
Марковну такой растерянной, если не сказать, испуганной, она подошла
вплотную к столу. Как раз в этот момент звякнул вызов, и Зоя Марковна
кинулась в кабинет директора. Но стремительное движение ее грузного тела
сбросило газету с машинки, и Валя увидела то, что было напечатано на
листке. Тогда она еще не поняла до конца, что означали эти фразы, но
почувствовала какой-то подвох и потому вставила в машинку чистый листок и
перепечатала текст. Затем все сделала, как было, закрыла машинку газетой и
ушла. И уже у себя в кабинете, поразмыслив, поняла, что затевается что-то
недоброе против семьи директора института...
Минуту я сидел молча, переваривая услышанное. Интрига, чистой воды
интрига! Но зачем? Кому от этого выгода и какая?
- Дайте мне этот листок, - решительно сказал я. - Пойду поговорю с
Зоей Марковной.
В тот момент я был убежден, что мне удастся если не вытянуть из
секретарши признание, то хотя бы по ее поведению понять что-либо.
До чего же я был наивен в оценке таких людей, как Зоя Марковна!
Она встретила меня не только недружелюбно, но даже враждебно. Косо
взглянула поверх машинки и, даже не ответив на мое "Здрасьте!", с
ожесточением принялась молотить по клавишам.
- Егор Иваныч у себя? - ошарашенный таким приемом, спросил я.
- Нет его! - резко ответила Зоя Марковна.
- Когда он будет?
- Не знаю.
- Вы и вдруг не знаете? Не поверю, - сказал я это весело, чтобы
разрядить обстановку. Но, похоже, только еще больше зарядил ее.
- Я тоже еще вчера многому бы не поверила.
- О чем вы?
- Вы знаете о чем.
- Догадываюсь, - сказал я, ничего, впрочем, не понимая. - И потому
хочу задать вам один вопрос. Зачем вы написали эту записку?
Она взглянула на листочек, вырванный из записной книжки, который я
положил перед нею на стол, сунула его в какую-то папку и подняла на меня
глаза, полные гнева.
- Э, нет, - сказал я, протягивая руку к папке. - Записку-то вы мне
отдайте.
Она быстро сунула папку в ящик стола и резко встала.
- Я думала, что вы простой развратник, но вы еще и клеветник!
Я чуть не подпрыгнул от таких слов, но сдержался. Ждал, что она
назовет меня клеветником. Но развратником? Почему развратник, при чем тут
развратник?! Однако пришлось проглотить оскорбление.
- А вот это вы тоже никогда не видели? - Отступив на шаг, я показал
листок, взятый у Вали, и не без злорадства увидел самый настоящий испуг в
глазах секретарши. На это я и рассчитывал. Она-то считала, что порвала
листок, а он - вот он, напечатанный на ее бумаге и на ее машинке.
- Провокация! - взвизгнула она.
Ну вот, теперь у меня был полный набор ярлыков, но я не
расстраивался. На меня ей их наклеить не удастся, ведь я же не здесь
работаю. И потому я удовлетворенно наблюдал, как переливаются краски на ее
лице, словно цвета побежалости на разогретой железной болванке.
- Я не собираюсь никуда жаловаться. Скажите, что вы хотели пошутить с
этой запиской, и дело замнется...
- Клеветник! - снова выкрикнула она. - Развратник!..
- Выходит, дело нешуточное. Но зачем все это? Какая вам-то корысть от
того, поженятся наши дети или не поженятся?
- Зато вам сплошная корысть. - Она уже приходила в себя, к ней
возвращалась способность говорить нормальным человеческим языком, а не
только восклицаниями. - Удобно устраиваетесь.
- Вы о чем?
- Все о том же. Сами кругом в дерьме, а к другим принюхиваетесь?..
Она прямо так, почти спокойно, произнесла эти слова, оглушив базарной
терминологией. И я замолк, не зная, что сказать. Было неловко
разговаривать с женщиной в таком же тоне, а другие слова все казались
сейчас убогими, неубедительными. А она все говорила и говорила,
выкрикивала обидное, оскорбительное, и все повышала голос, явно
рассчитывая на то, что кто-то услышит из коридора, заглянет, будет
свидетелем моего "хамского разговора с женщиной". Так уж принято считать:
если женщина хамит, а мужчина при этом присутствует, то, само собой
разумеется, он и виноват.
Я понял, что разговора, за которым пришел сюда, сейчас не получится,
и потому повернулся и пошел к выходу, преследуемый гневно-грубыми
тирадами. Когда закрыл дверь, вздохнул облегченно и понял, что бежал.
Позорно бежал с поля брани, воодушевив Зою Марковну видимостью победы.
Мне не хотелось растерянным и беспомощным показываться Вале, и я
прямиком направился к выходу из института. Уже из дома позвонил ей,
сказал, что переговоры с Зоей Марковной ни к чему не привели, но
подробности я расскажу позднее, когда высплюсь. Мне и в самом деле ничего
больше не хотелось в этот момент, только спать. Сказывались бессонные
ночи, жара, усталость...
6
Выспаться мне снова не дал телефонный звонок. Я унес телефон на
кухню, чтобы не мешал, но он звонил так долго и настойчиво, что в конце
концов разбудил меня. Я прошел в кухню, взял трубку и услышал
взволнованный крикливый женский голос:
- Приезжай, скорее приезжай, скажи сам, как все было. Это неправда,
это чудовищная неправда!..
- Кто это? - спросил я хриплым со сна голосом.
- Ты меня не узнаешь?
И тут я узнал - Аня. И удивился ее требованию. Это только в кино люди
ездят куда и когда хотят. А в жизни не так-то просто взять и поехать в
Ялту. Хотел сказать Ане, что мне завтра на работу, что снова отпроситься
вряд ли удастся, но она, словно догадавшись о моих мыслях, выкрикнула
нервно, почти истерично:
- Да здесь я, здесь, в Москве!..
- В Москве? Как ты тут оказалась?
- Только что прилетела... - Она заплакала. - Не спрашивай ни о чем,
приезжай. Ты должен сам все рассказать...
Трубка зачастила гудками, и я, положив ее, растерянно огляделся.
Голова была еще тяжелой. Дома на улице розовели в вечернем солнце. В
раскинутую форточку тянул горячий ветер...
Когда я подходил к дому, где жили Колобковы, из-за угла вынеслась
белая машина, едва не сбив меня. Я отскочил в сторону, упал, уронив урну,
больно ударился о нее боком. Из урны почему-то полилось молоко. Это было
так неожиданно, что я первым делом заглянул внутрь и увидел два рваных
пакета. Лишь после этого посмотрел вслед машине. Не для того, чтобы
запомнить номер, хотя в моем положении это было бы самым естественным.
Просто мне не пришла в голову эта мысль, что нужно запомнить номер машины,
едва не сбившей меня. Номера я уже не разглядел, зато ясно увидел красный
крест на заднем стекле: это была машина "Скорой помощи".
У подъезда стояли несколько пожилых женщин, о чем-то оживленно
беседовали. На меня они посмотрели с интересом, словно моя персона могла
как-то оживить их беседу.
Лифт не работал. Я поднялся на пятый этаж и остановился в изумлении:
обитая черным дерматином дверь квартиры Колобковых была открыта. Заглянул
внутрь и, никого не увидев, позвонил. На звонок никто не вышел: и я
позвонил снова. Затем вошел в прихожую, прислушался. И показалось мне, что
там, в глубине квартиры, кто-то плачет. Прихожая выглядела как-то иначе,
чем в тот раз, когда я впервые приходил сюда. Заглядывать в комнаты я не
решался и стоял, стараясь понять, что же, собственно, изменилось. И вдруг
понял: беспорядок. Именно беспорядок отличал ее от той, убранной,
ухоженной, аккуратной, какой она была несколько дней назад. В углу, прямо
на полу, валялся плащ, туфли стояли посередине пола носками в разные
стороны, а на вешалке висела полосатая пижама.
- Есть кто-нибудь?
Снова никакого ответа.
Тогда я пошел по узкому длинному коридору мимо распахнутых настежь
дверей. Беспорядок был повсюду, словно хозяева только что уехали,
собравшись в спешке.
В конце коридора на стеклянной двери матово белело изображение
самовара. По нему время от времени скользила легкая тень, словно самовар
кипел. Я приоткрыл дверь и увидел Аню, стоявшую у окна. Одной рукой она
держалась за занавеску, тянула ее, покачивала, словно старалась сорвать и
не могла.
- Что случилось? - спросил я, подходя к ней. Она резко обернулась,
прижалась ко мне и громко разревелась. За окном был виден кусок улицы и
угол, на котором меня чуть не сбила машина "Скорой помощи".
"Скорой помощи"?! Резко, почти грубо я взял ее за плечи, потряс.
- Что случилось?!
Она перестала всхлипывать, но неожиданно обмякла в моих руках, словно
из нее вдруг вынули все кости. Подняла лицо, все в красных пятнах от слез,
медленно повернула его к столу, на котором между чашек недопитого чая
россыпью валялись какие-то фотографии. Я взял одну и увидел Аню. Она
стояла вплотную к какому-то мужчине и, запрокинув голову, счастливо
смеялась. Рядом росла пальма, низкая, широко растопырившая огромные свои
листья, в отдалении темнели глубокие лоджии какого-то большого дома.
Снимок был солнечным, резко контрастным, южным. Никогда я не испытывал
ревности, а тут кольнуло: ай да Аня, с кем это она? И тут разглядел, что
мужчина на снимке я сам и есть. Точно. И было это всего лишь на днях, в
санатории. Мы стояли на площадке над берегом и разговаривали, а
неподалеку, помню, крутился тот фотограф.
- Я позвонила, а ему... ему плохо, - прерывисто всхлипывая, говорила
Аня. - Я прилетела, а тут жара... и эти... снимки. А у него сердце...
На всех фотографиях были только я и Аня. Вот я поддерживаю ее за
локоть, вот тяну ее за руки, помогая подняться на склон, вот даже держу за
талию, чтобы она не ушиблась, спрыгивая с обрыва, и у Ани такое лицо,
словно она и боится чего-то, и ждет не дождется, замирая сердцем от
радости. Хорошо поработал фотограф. Были фотографии, где мы рядышком лежим
на пляже, где прижимаемся друг к другу, даже вроде как целуемся.
Совершенно не помню, чтобы мы прижимались или целовались, тем более
полуголыми, как изображено на фото. Впрочем, на пляже и могли где-то
коснуться друг друга. Даже точно могли. Когда я выносил ее из воды,
конечно же, прижимал к себе. Я не чемпион по поднятию тяжестей, чтобы
нести человека на вытянутых руках. И если срезать низ фотографии, оставив
в кадре одни только голые плечи, то создается видимость, что люди вовсе
голые. Так уж мы, люди, устроены, дорисовываем воображением то, что на
снимке-рисунке лишь намечено... Фотограф знал, что делал. А все кричал,
что снимки-де позарез нужны для газеты. А они, выходит, вот для чего были
нужны.
"Значит, фотограф специально охотился за мной? - мелькнула мысль. Но
зачем? Кому понадобилось компрометировать меня да еще таким трудоемким
способом? Кинули бы анонимку - испытанное средство проходимцев. Чего ж
устраивать слежку?..
Эгоист ты, эгоист! - мысленно обругал я себя. - Подумаешь, персона!
Это ж Аню компрометируют, Аню, а не тебя..."
Растерянный, я шагнул к ней, и она шатнулась навстречу, словно я был
самой надежной защитой в этой сумятице.
- Что это? Зачем это? Кому это нужно? - спрашивала она, близко
заглядывая мне в глаза. А я отводил взгляд, словно и в самом деле был в
чем-то виноват, бормотал успокаивающе, что все выяснится, все устроится,
все будет хорошо. - Может, я и виновата, но ему-то зачем? У него же
больное сердце. Егора-то за что? У него же два инфаркта было...
И тут мы оба вздрогнули, услышав глухое фырканье за приоткрытой
дверью.
- Нехорошо, молодые люди. Хотя бы потерпели. Недолго осталось...
Дверь медленно растворилась, и мы увидели притворно улыбающееся лицо
Зои Марковны.
- Что вам нужно? - спросил я, едва придя в себя.
- Мне ничего. Я человек посторонний. А вот Егора Иваныча жалко.
Довели, долюбезничались...
- Как вам не стыдно! - выкрикнула Аня. - Зоя Марковна, что вы такое
говорите?
- Что уж теперь говорить. Теперь уж поздно говорить.
- Уйдите, - сказал я. - Не видите, без вас тошно.
- Я-то уйду, а вы, конечно, останетесь. Как же, того добивались...
- Пошла вон, скотина! - неожиданно для самого себя заорал я и шагнул
к ней.
Не знаю, что бы я сделал в этот момент, может бы, выставил ее на
лестницу и запер дверь. Или демонстративно ушел бы на ее глазах, чтобы эта
дура не распространяла слух. Но инициатива в этом нелепом конфликте, как
видно, с самого начала принадлежала не мне. Зоя Марковна неожиданно резво
выбежала на лестничную площадку, ударилась животом о перила, навалилась на
них и закричала так, что, казалось, голос ее можно было услышать во всех
соседних отделениях милиции:
- Юрий Сергеич, Юрий Сергеич, идите скорее сюда!..
И тут я увидел такое, от чего в первый миг просто-таки остолбенел:
металлический стояк лопнул, и вся полоса перил перекосилась в одну
сторону, и круглая фигура Зои Марковны легко заскользила по образовавшейся
горке. Последнее слово "сюда" переросло в звериное "а-а-а!..". Я поймал на
себе ее не то умоляющий, не то ненавидящий взгляд, но не двинулся с места.
Не знаю, помог ли бы ей, кинувшись спасать, скорей всего ничего бы уже не
успел. Но, я, оглушенный гневом на нее, не тронулся с места, стоял и
смотрел, как она размахивала руками, словно желая ухватиться за какую-то
невидимую преграду, быстро соскользнула с перил и с нечеловеческим воем
исчезла в лестничном пролете. В следующий миг весь дом словно бы охнул от
какого-то непонятного удара. Я подбежал к оборванным перилам и увидел Зою
Марковну на металлической сетке, натянутой на уровне третьего этажа.
Потом я увидел на лестнице незнакомого пожилого человека в черном
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг