зашуршал сеном, поворачиваясь к ней. Гиданна отстранилась. Она стояла нед
ним, ничуть не помятая. Мелькнула даже шальная мысль, испугала: вдруг
нечего не было и все это ему лишь приснилось?
- Вставай, пора идти.
Некоторое время он еще нежился, глядел на нее снизу вверх, любовался. А
затем вскочил, хотел схватить ее в охапку, но она опять ловко отстранилась
и, ни слова больше не говоря, быстро пошла по тропе, светлой змейкой
скользившей по темной луговине к березовой рощице, за которой была деревня
Епифаново.
За рощей, на опушке, повстречалась им бабушка Татьяна.
- А я как знала, - радостно запричитала она. - Дай, думаю, пойду, в
крайности найду чего, грибок там али ягодку. Епифан встрелся, иди, мол,
порадуйся... А чего вы позно-то?
Ее вроде бы ничуть не удивило, что явились они вдвоем.
- Потусторонние задержали...
- Посюсторонние, говори. - Бабка мотнула головой назад и повысила голос,
чтобы Андрей слышал. - Гляди, девка! Студент вона тоже ходил.
Андрей сократил дистанцию, чтобы не прозевать, что ответит Гиданна про
студента. Но та будто не слышала. Спросила:
- Как они, все еще появляются?
- Ой, не говори. Одолели, проклятые. Что ни ночь шастают, а то и днем.
Чего-то все ищут, ищут. Особенно там, где студент-то сгорел.
- Как - сгорел? - не выдержал Андрей.
- А так и сгорел. Примус у него взорвался...
- Не примус, баб Тань, а бензиновая горелка.
- Все равно. Увезли чуть живого, помер небось.
- Да не помер, живой он.
- Все одно не жилец. -_
- Баб Тань, зачем же хоронить? Вылечили его, и очень быстро. Я помогала.
- Ну разве что ты...
- Что за студент-то? - опять спросил Андрей.
- Ухажер ейный, как и ты.
- Да не ухажер, баб Тань. Ухажер вот он, Андрей...
- Вона! Жених, никак?
- Жених, - ответила Гиданна. И остановилась, и притопнула, улыбнувшись
Андрею так, что у него приятно защекотало на затылке, будто подул кто,
разворошил волосы.
- Кто он все-таки, студент-то?
- Уфолог. Пришельцы его интересовали. А с ними надо знать, как себя
вести.
- Какие пришельцы?
- Не про то ты спрашиваешь.
Он и сам знал, что не про то, но не говорить же без конца об этом
студенте, подумают еще, что ревнует.
- Почему не про то? - заупрямился он. - Пришельцы поинтересней твоего
студента.
Гиданна засмеялась.
- Видишь, баб Тань, ревнует. Как же не жених?
- Кто ревнует?!
Теперь и баба Таня тоже засмеялась, тоненько, прерывисто, будто заикала.
- Э-э, милай, да ведь видать, чего таиться-та? От Бога любовь-та, от
Бога, говорю. Токо и свету, пока любовь...
Чтобы поотстать, Андрей присел, потер лолыжку, будто заболела. И не
стал больше догонять женщин, все говоривших меж собой, и все, как ему
думалось, о нем.
На пороге избы Гиданна разулась. И он тоже расшнуровал кеды, с
удовольствием прошелся босиком по чисто вымытым дескам пола, по мягкому
половику. Бабка Татьяна сразу принялась хлопотать у печки, что-то
вытаскивая из ее горячего зева. Гиданна не кинулась помогать, пошла вдоль
стен, разглядывая фотографии с таким вниманием, будто никогда не видала их.
Подсев к столу, Андрей с удовольствием вытянул ноги. Прищурившись, стал
наблюдать за Гиданной.
- Вот это кто, по-твоему? - ткнула она пальцем в блеклую фотографию, на
которой угадывалась девчушка возраста "под стол пешком".
- Соплюшка какая-то.
- Это я.
- Извини...
- А это мой жених, - ничуть не обидевшись, продолжала она.
Андрей разглядел на фото парнишку того же сопливого возраста,
успокоился. Студент - серьезно, а это... В деревнях что ни девка, то
невеста, что ни парень - жених.
- До самой армии женихался, - хихикнула от печки бабка Татьяна. - В
отпуск приезжал, все обещал да клялся. А она сказала, как отрезала: не
вернешься. И не вернулся, женился там где-то,
- Баб Тань, ты мне жениха-то не пугай, - засмеялась Гиданна.
- Как же! Ты небось без меня все наперед знаешь.
- Что ты знаешь? - заинтересовался Андрей.
- Что знаю, то и знаю...
И снове уставилась в фотографии.
- А вот это, узнаешь? Вишь, какая красавица была баба Таня. А это дядя
Епифан, как с фронта вернулся... Баб Тань, чего ты не вышла-то за него,
так ведь и не скажешь?
Старушка сделала вид, что не расслышала, только громче зашуровала
ухватом в печи.
- Она ведь у нас чуть попадьей не стала. Вот он, дьякон-то местный. В
Епифанове что ни мужчина - орел был. Место Богом не забытое, вот и порода
такая. Это теперь помельчали. Как церковь порушили, так и началось. Только
все поправится. Не зря они зачастили сюда, не зря. Дьякон тогда еще
говорил: все возвернется...
- Чего мелешь, ну чего мелешь-та? - опомнилась бабка Татьяна. - Отца
Федора-то забрали, когда тебя и в помине не было. - И махнула рукой,
оставив ухват на шестке, сердите протопала в сени.
- Епифаново наше для отца Федора светом в окошке было до последнего
часа. - И добавила, вглядываясь в фотографию: - Страшного часа...
Внимательно наблюдавший за ней Андрей спросил:
- Ты чего, судьбу-то по фото угадываешь?
Гиданна села напротив него, через стол, уставилась, и Андрей не выдержал,
отвел глаза.
- Не знаю, - сказала, будто через силу. - Что приходит в голову, то и
говорю. А если взвешивать каждое слово...
- То и сказать будет нечего? - спросил Андрей.
Неожиданно вскочив с места, она обежала стол и села рядом с ним,
прижавшись горячим боком.
- Какой ты у меня...
- У каждого мыслей-то полна голова, но мы все взвешиваем, прикидываем,
прежде чем сказать, и потому больше молчим?
- Какой ты у меня умный!
- А если бы не молчали, если бы доверяли потаенному...
Он чувствовал, что тонет, захлебывается в волнах ее близости. Но все
пытался удержаться на плаву своей благоразумности. Но уже не хватало
воздуха, уже мутилось в голове, и наплывал звон, тихий нежный,
убаюкивающий.
- Ай, девка! - послышалось из сеней. - Постыдилась бы целоваться-та.
- Баб Тань!..
Гиданна вскочила, пометалась глазами по комнате, остановила взгляд на
раскрытом окне, порьвисто кинулась к нему, быстро и ловко выскользнула
через окно на улицу. Андрей тоже шагнул к окну, легко, ни за что не
зацепившись, вылез наружу.
Ничего не говоря друг другу, они быстро прошли через огород, перелезли
через зыбкий плетень, едва не повалив его и не обратив на это ни малейшего
внимания. Только уже в поле Андрей понял, куда направлялась Гиданна, - к
старому полуразвалившемуся сараю, стоявшему на отшибе.
В сарае пахло пылью. По зыбкой лестнице Андрей вслед за Гиданной забрался
на сенник, полный старого, слежавшегося сена.
- Что-то влечет сюда, - тихо, с придыхом сказала она, обессиленно садясь
на сено.
- Может быть, я? - Он распластался рядом с ней.
- И до тебя было...
- Что?!
- Влечет...
- Как это-было?!
- Глупый ты мой...
...Пространства, подпространства, надпространства... Все перемешалось,
слилось в единый всепроникющий поток мгновений и вечности, света и тьмы,
силы и слабости. Что-то шевелилось в дранке старой крыши - ветер, что ли?
Что-то шуршало в сене - мыши, что ли? Кто-то смеялся и звал, звал нежно,
ласково. И был краткий сон с долгим легким полетом куда-то, зачем-то...
Он очнулся от внезапного холода, сжавшего сердце. Гиданна стояла над
ним во весь рост, в растрепанных волосах ее торчала сенная труха, и вся
она была в этот миг какая-то жалкая, испуганная.
- Пойдем отсюда.
- Что случилось?
- Мне страшно.
- Я тебя напугал?
- Что-то тут не так.
- А по-моему...
- Пойдем! - крикнула Гиданна и даже притопнула, отчего сено под ногой
по-змеиному зашипело, испугав на этот раз и Андрея тоже.
Он спустился по лестнице первым, принял ее на руки, на миг прижал к
себе, снова ощутив головокружение. Гиданна резко вырвалась и побежала по
чуть видной заросшей тропе обратно к деревне.
Там, где они перелезали через плетень, навстречу им поднялся из травы
старик с широкой пестрой бородой - одна половина совершенно белая,
другая-с рыжинкой.
- Вы туда не ходите, - сказал старик, махнув бородой в сторону
сарая. - Нечистое место, чтоб оно сгорело.
- Дядя Епифан?! Ты чего тут? - Гиданна резко остановилась, видно было,
что внезапное появление Старика ее испугало,
- Тебя дожидаюсь. Сказывают, приехала, а и не заявляется. Обидно.
- Я собиралась, дядя Епифан.
- Собиралась, да не собралась. Понятно, как не понять.
Старик коротко глянул на Андрея, и тот счел своим долгом встрять в
разговор. Сказал игриво:
- Зачем сараю гореть? Очень удобный для сена.
Старик не обратил на его слова никакого внимания, будто это ветер
прошумел или пролетная птица чирикнула.
- Ты меня, внучка, не обходи. Я еще не все тебе сказал. Боюсь, не успею.
- Мы обязательно придем, - сказала Гидамна и взяла Андрея за руку.
Теперь старик оглядел Андрея так, будто впервые увидел.
- Он все понимает. С ним душки беседовали.
- То-то я гляжу...
Старик еще раз смерил Андрея уже другим, потеплевшим взглядом и, ничего
больше не сказав, пошел вдоль плетня, заросшего высоченной крапивой.
Андрею показалось, что стебли крапивы тянулись к старику, терлись о его
старый пиджачишко, а потом долго трепетали. Или это ветерок тянул?
- Колдун? - тихо спросил Андрей.
- Какие теперь колдуны? Просто человек! Человек понимающий.
- Был человек умелый, потом гомо сапиенс - человек разумный. Теперь -
человек понимающий?
- Да, понимающий. Чувствующий поле.
- Поле?
- Не это поле, - она повела рукой вокруг себя, - а поле вообще. - Снова
Гиданна повела рукой, но уже по вертикалх, потом еще раз, обеими руками,
показывая какое-то пространство над собой. - Поле мыслей, чувств, душ
людских, что объединяет.
Старик обернулся, издали погрозил пальцем.
И пропал. Так-таки взял и пропал, то ли сел в траву, то ли внезапно
завернул в какую-то неразличимую на фоне зелени кустарниковую поросль.
- Я тебе потом расскажу про поле и про все, - ласково сказала Гиданна,
беря Андрея под руку. - Пойдем-ка ужинать, баба Таня блинов напекла.
В тот самый миг, когда баба Таня ухнула на стол горячую сковороду с
фырчащими блинами, пришел Епифан. Будто в окно подглядывал.
- Хлеб да соль, - сказал с порога и сразу, как у себя дома, уселся за
стол, погладил свою пеструю бороду, протянул Гиданне тарелку.
- Накидай, дочка.
- Остынут на тарелке-то.
- Ничего, я с чайком. Плесни малость.
Самовар стоял тут же, блестел начищенным боком, выпячивая полустертые
вензеля старых гербов.
Гиданна налила в большую глиняную кружку темной заварки, затем крутого
кипятка, отчего по избе разлился травяной аромат, поставила кружку перед
Епифаном и уставилась смотреть, как он ест. А ел старик красиво, не
торопясь, не роняя крошек, и в то же время очень уж аппетитно, так, что
самому хотелось есть. Андрей покосился на бабку Татьяну, все бегавшую от
печи в сени и обратно, думая, что вот сейчас она принесет заветную,
выставит если не рюмки, то хоть стаканы. Выпил бы он сейчас с превеликим
удовольствием. После всего пережитого в этот день. Но бабка все бегала,
Гиданна все смотрела, а Епифан ел, ни на кого не обращая внимания.
- Ты ешь, ешь, - шепнула Гиданна, подставляя Андрею тарелку полную
блинов, густо залитых сметаной.
- А ты?
- Я успею.
- Она успеет, - сказал Епифан. - Не ей говорить, тебе.
- Мне? О чем?
- Ты же познал истину.
- Я?!
Внезапно вспомнился сон, сразу весь. Вспомнилось и удивительное чувство
всепознания, охватившее его в ту ночь у ручья. Мелькнула мысль: откуда
Епифану-то известно? Мелькнула и пропала: в этих чудодейных местах все
возможно.
- А разве можно познать истину? - спросил спокойно.
Епифан заерзал на скамье, улыбнулся, прищурившись:
- Позна-ал. Не истину, конечно, но познал, верю. - И еще глубже упрятал
насмешливый прищур глаз: - Познайте истину, и истина сделает вас,
свободными. А? Это ведь Христос говорил. Значит, можно познать, ежели
много узнать.
- Многознание уму не научает, - вспомнил Андрей невесть когда слышанную
фразу.
Епифан крякнул удовлетворенно и отодвинул от себя тарелку.
- А? Познал ведь. Расскажи, расскажи.
- Вроде что-то понял, - неуверенно сказал Андрей. - Но как-то вдруг. Не
учил, не зубрил, а понял.
- Ты познал мир сердцем, - еще больше оживился Епифан. - Сердце не
копается в деталях, как недоверчивый разум, не ищет, как разум же,
проторенных троп, сердце познает вдруг и все сразу. Так птица взлетает
здесь и садится там, не ведая того, что посередине. Разум-раб
причинно-следственных связей, сердце обращено к Богу или к космосу, если
угодно, оно-орган высшего провиденческого познания.
Опять Епмфан удивил. Вроде мужик мужиком, что по виду своему, что по
речи, и вдруг выдал такое.
А может, он и сам не сознает, что говорит?
- Теперь ты обязан. А ты, - старик погрозил Гиданне, - не мешай ему, не
мешай. Святой Иустин что говорил? Всякий, кто может возвещать истину и не
возвещает ее, будет осужден Богом. Так вот. - Ом снова повернулся к Андрею.
- Не бесцельное умножение- знаний ради самопревознесения, а познание истины
и передача ее другим.
- Говорится: кто умножает познание, умножает скорбь, - не удержался
Андрей от колкости,
Епифан внимательно посмотрел на него и сказал вроде бы невпопад:
- Надо верить, тогда все будет.
- А я неверующий.
- Неверующих людей не бывает. - Он сказал это сердито, даже прихлопнул
ладонью по столу. - Всяк, познавший любовь, верит. Али не так?
Андрей промолчал.
- Так. И всякий, сделавший добро, верит. Тако же всякий, хоть раз
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг