ли какой-то шорох.
- Здравствуйте! Здравствуйте! - прогремел все тот же металлический
голос. - Я сказала детям: невежливо не отвечать на приветствие, даже если
вы все знаете о людях. И вот они исправляют свою оплошность, здороваются с
вами. А теперь садитесь и молчите. На экскурсии не разговаривают друг с
другом, на экскурсии познают, беседуя сами с собой.
Пандия сразу поскучнела: не разговаривать, когда ничего вокруг не
понятно, было выше ее сил. Почему, например, эта странная женщина называет
взрослых людей детьми? Как это <познавать, беседуя сам с собой>? Впрочем,
последнее могло означать просто - <мыслить>. Смотреть по сторонам и
думать, обдумывать увиденное и таким образом учиться...
За окнами побежали назад кусты и поля, но ни шума, ни вибрации, ни
каких-либо толчков, свойственных всякому движению, не было. Словно
гусеница продолжала стоять на месте, а все окружающее само собой начало
двигаться. Тысячи гибких ножек, на которые опирался этот удивительный
вагон, работали безупречно.
Вскоре и сверкающие овалы нашего разведочного катера, и угловатые,
похожие на жуков зонды исчезли вдали. Но не было тревожного чувства, какое
нередко приходило на других планетах во время экспедиционных отлучек.
Словно все происходило дома, на Земле, и это была привычная поездка по
знакомым, много раз изъезженным дорогам.
Ничего не менялось за окнами - все те же поля, кусты, странно
круглые, похожие на холмики перелески, прозрачные, состоящие из
низкорослых, хилых на вид деревьев. Потом потянулся берег реки, широкой и
полноводной, потом показались острые изломы скал. Но все это было не то,
чего мы ждали. Мы рассчитывали увидеть города Пандоры, неведомые
технические сооружения аборигенов, не просто катающихся, как наши соседи в
гусенице-вагоне, а занятых делом, работающих. Ведь по деяниям легче всего
судить об образе жизни, да и образе мыслей тоже.
Сидя в своем удивительно удобном, почти совсем не ощущаемом кресле, я
с интересом оглядывался на сидящих рядом экскурсантов и не видел в их
сощуренных, словно в дремоте, глазах никакого интереса к окружающему.
Казалось, они уже тысячу раз видели все эти леса и горы. Тут еще можно
было понять молчаливых аборигенов. Но почему им безразличны мы? Ведь
женщина-экскурсовод ясно дала понять, что они знают о нашем прилете из
космоса. Да если бы к нам, на Землю, заявился хотя бы один
инопланетянин!.. Даже представить трудно, что было бы. Люди перестали бы
работать, гулять, ходить в гости, сутками просиживали бы у телевизоров в
ожидании хоть каких-нибудь подробностей о существе, <свалившемся с неба>,
тысячами осаждали бы всякое место, где объявится инопланетянин, в надежде,
если не поговорить с ним, то хотя бы увидеть и услышать его. А тут!..
Какая-то цивилизация мертвецов...
Я поежился от этой мысли. Вспомнилась давно позабытая детская сказка,
где по ночам мертвые выходили из могил и бродили молчаливыми толпами,
пугая людей. Мелькнуло шальное: уж не попали ли мы на тот свет? Я
испуганно оглянулся и в глазах Пандии тоже увидел испуг: видно, и ее
донимали страшные мысли. Она-то со своей обостренностью чувствования,
пожалуй, раньше меня должна была испугаться.
А вокруг была тишина, не нарушаемая ничем, и от этой тишины, от
безмолвного движения за окнами, от пустых, ничего не выражающих глаз всех
этих существ становилось не по себе.
<Ты же разведчик, - кольнул я себя ехидной мыслью. - Дело разведчика
не только прорываться туда, где никто не бывал, но находить выход из любых
положений>.
Я посмотрел на женщину-экокурсовода. Она сидела неподвижно, с высоко
поднятой, чуть откинутой головой, отчего ее пушистые волосы стлались по
подлокотнику кресла. Мне показалось, что она к чему-то прислушивается.
- Можно спросить? - прошептал я.
Большие раскосые глаза ее округлились, губы сложились в трубочку и
послышался тихий, довольно мелодичный свист.
- Тс-с, не мешайте детям думать! - громыхнул над головой
металлический голос переводчика.
Я тотчас ухватился за возможность задать новый вопрос:
- Какие же они дети?..
Женщина повернулась, показала мне, как надо сесть. Я последовал ее
примеру, прижался ухом к спинке кресла и сразу услышал тот же голос, но
уже тихий, словно бы доверительный:
- Да, они еще дети. Им нет и сорока лет.
Мне стало не по себе. Мой сорокалетний юбилей отмечался как раз перед
этой экспедицией. Тогда товарищи говорили, что я давным-давно созрел не
только для героических подвигов в космосе, но даже и для семейной жизни. А
я краснел как мальчишка, пряча глаза от Пандии, присутствовавшей на
юбилее, которая почему-то и не думала краснеть, хотя отлично знала, что и
в ее огород этот камешек.
Может, экскурсоводша имела в виду то, что все мы до седых волос в
чем-то не перестаем быть детьми? Я понимающе улыбнулся ей и сказал
неожиданно:
- У вас красивые волосы.
Она скосила на меня свои глазищи, и я увидел в них не привычное
холодное равнодушие, а что-то вроде любопытства.
- И глаза у вас удивительные.
Ее губы шевельнулись, что я расценил как улыбку и, воодушевленный,
начал торопливо придумывать очередной комплимент, торопясь закрепить
наметившееся взаимопонимание. Но в голову, как назло, лезли одни
банальности, вроде все того же <у вас красивые...>.
- Однако! - игриво сказала Пандия.
Женщина кольнула ее взглядом и повернулась ко мне, что я расценил как
готовность продолжать этот разговор.
- Я так и знала! - произнесла Пандия.
- Что ты знала? - всполошился я.
- Да уж чувствовала.
Не приходилось сомневаться в ее предчувствиях, но тут она, по-моему,
перестаралась.
- С вами приятно разговаривать, - сказал я женщине. - Вы умница,
все-то понимаете.
- Да, мы все понимаем, - ответствовала она.
- Куда уж понятнее! - тотчас вставила Пандия.
- Хорошо у вас, - сказал я, обводя рукой широкие окна. - Мне тут
нравится.
- Оставайтесь...
- Что?!
- Оставайтесь, - повторила женщина и улыбнулась в точности так, как
улыбаются земные красивые женщины - изящно и обворожительно.
- Как это?
- Очень просто. Оставайтесь, и все. Вы узнаете много такого, чего не
знает никто на Земле.
- Где? - опешил я.
- На Земле. Так ведь называется ваша планета?
- А... откуда вы знаете, что мы с Земли?
- Мы узнали это сразу, как только ваш корабль материализовался из
вакуума.
- А что вы еще узнали?..
- Все, - сказала она, почему-то покосившись на Пандию. И вдруг
добавила: - Оставайтесь, у нас многие остаются.
Это было совсем уж неожиданно.
- Вы хотите сказать?..
- Да, именно это. Вы не первые у нас.
- А кто еще был?
Я начал вспоминать историю наших сверхдальних экспедиций, но Пандия,
каким-то образом поняв, о чем я думаю, сказала раздраженно:
- Не о нас она, не о нас.
Я все никак не мог согласиться с мыслью, что планета, на которую мы
попали, возможно, и есть один из тех перекрестков космических миграций, о
существовании которых ходили легенды среди космонавтов. Попасть на такой
перекресток означало найти дороги ко многим обитаемым мирам.
- А кто еще тут был? - снова спросил я.
- Перечисление вам ничего не даст, - ответила женщина.
- Значит, мы - одни из многих? Этим объясняется безразличие к нам?
Значит, вы просто, как говорится, устали от визитов?
- Не этим. Ваша цивилизация ничего не может дать нам.
- Но вы же нас не знаете.
- Знаем, - бесстрастно возразила она.
- Откуда?
- Из анализа ваших излучений. В том числе и таких, которые вы никак
не фиксируете. Анализы были проведены еще до того, как ваша лодка
опустилась на нашу планету.
- Так не бывает! Чтобы одна цивилизация ничем не заинтересовала
другую? Не бывает!..
Женщина никак не отреагировала на мое восклицание. Отреагировала
Пандия. Скользнув томным взглядом поверх моей головы, она изрекла:
- Что поделаешь, дорогой. Вы их не интересуете.
Ситуация была настолько неожиданной, что я не обратил внимания на эту
язвительную реплику. Было такое ощущение, словно меня вежливо попросили
удалиться. Я тупо смотрел на проплывавшие за окнами все те же поля и
перелески, на все так же неподвижно сидящих перестарков-детей и не смел
поднять глаз на женщину-экскурсовода. Наконец до меня дошло, что это мое
предположение никак не вяжется с их безразличием к нам. Ведь если им все
равно, есть мы тут или нет, то откуда вдруг возьмется желание избавиться
от нас? Желание - это уже не безразличие. И я решил сделать вид, что не
понимаю намека. Если мы их не интересуем, то они-то нас очень даже
интересуют. Сами, не способные ни о чем просить, они, похоже, не умеют
отказывать в просьбах. Остановилась же эта гусеница, когда Пандия кинулась
ей навстречу...
- Трудно поверить, что наша цивилизация ничем не может обогатить
вашу, - завел я все ту же пластинку.
- Мы избегаем новой информации. Мы многократно убеждались, что новая
информация - это лишь новое толкование давно известного...
- Новое - хорошо забытое старое, - подсказала Пандия.
- Нет ничего такого, чего бы мы не знали или не могли бы узнать при
желании.
- А желаний нет, - снова вставила Пандия. - Какой уж тут интерес,
если желаний нет.
- Желания отнимают время, - как ни в чем не бывало продолжала
женщина. - Каждому из нас не хватает жизни на то, чтобы усвоить уже
накопленные знания.
У меня вдруг пропал интерес к этой планете. Что это за жизнь без
желаний! Простая передача накопленных знаний от поколения к поколению? А
рост, а дальнейшее развитие? Возможны ли они, когда никто ничего не хочет?
Это же как у муравьев: одно и то же, одно и то же из поколения в
поколение. У муравьев жизнь по биологическому стереотипу, а тут по
социальному?
Теперь было понятно, почему нет связи с кораблем. Они отгородились от
излучений космоса, не желая ничего знать сверх того, что им уже известно.
Ну что ж, на нет, как говорится, и суда нет. Но мы-то не дошли до
такой жизни, нас-то у них многое может интересовать. А раз так -
держитесь, уважаемые пандорцы! Пользуясь вашей долготерпимостью, мы будем
совать нос повсюду...
- Я должна кое-что объяснить, - сказала женщина. - Наша
долготерпимость небезгранична.
Мы с Пандией переглянулись, и я понял, что думали мы с ней об одном и
том же. Обоим нам стало не по себе от этого объяснения
женщины-экскурсовода. Значит, она читает наши мысли? Значит, мы
действительно ничем не удивим их, поскольку все, что мы знаем, - в наших
мыслях?
- Но ведь не бывает такого, чтобы одни ничем не могли быть полезны
другим! - воскликнул я, никак не желая примириться с мыслью о своем
ничтожестве.
- Ничем, - холодно сказала женщина. И показала на окна: - Мы
возвращаемся, вы можете выйти.
За окнами уже поблескивали вдали металлические корпуса зондов и
катера. И никого вокруг. Похоже было, что на этой уставшей от знаний
планете и в самом деле не нашлось ни одного любопытного, кого бы
заинтересовали наши аппараты.
- Высокоразвитая цивилизация не может быть негуманной, - сказал я, не
желая отступать.
Женщина поняла сразу все - и что я хотел сказать, и то, о чем только
собирался подумать.
- Мы не нуждаемся в новой информации. Но вы можете получить любую.
Что же вас интересует?
- Все! - сразу отозвалась Пандия.
- Все не может интересовать никого. Любое разумное существо, как и
общество в целом, может понять лишь очередной этап знаний.
- При таких возможностях нам трудно конкретизировать вопросы. - Я
решил схитрить. Говорил и старался не думать о том, что вертелось на
языке, чтобы не выдать себя. - Но мы рассчитываем на вашу помощь.
- Мы никому не отказываем в помощи.
- Вы не могли бы выйти вместе с нами?
- Зачем?
- Нам нужно спросить у вас...
- Спрашивайте.
- Это нужно там... в нашем катере.
- У вас неисправность? Я пришлю тех, кто вам поможет.
- Нет, все в порядке... Нам только спросить. Но лучше спросить там, в
катере...
Я совсем измучился от необходимости говорить одно, а думать другое,
чтобы она не угадала моей хитрости. Мне казалось, что если она сама увидит
нашу технику, то поймет, что и мы не лыком шиты, и тогда возникнет
обоюдный интерес, так нужный для контакта.
- Вам необходима привязка к аппарату? - спросила женщина. - У вас нет
самостоятельности?
- У некоторых - никакой, - не упустила Пандия возможности съязвить.
- Экскурсия не может остановиться. Дети ушли в свои мысли, дети
учатся, и я не вправе прервать этот процесс. Но если вам нужно, я вернусь.
Доведу экскурсию до конца и вернусь.
Мы вышли из гусеницы, и она снова засучила своими бесчисленными
ножками, заторопилась дальше. Последний раз мелькнули в окнах все такие же
равнодушные лица, последний раз изогнулось за бугром длинное тело поезда,
казавшееся живым, и мы остались одни на лугу в окружении своих зондов.
Солнце перевалило за полдень, слабый ветер приятно холодил лицо, было тихо
и спокойно на этой странной планете, которой мы были нисколечко не нужны.
- Что говорят на этот счет твои инструкции? - ехидно спросила Пандия.
- Они говорят, что так, как ты, нельзя себя вести при контакте.
- А как ты, можно?
- Что я такого сделал?
- Так вести себя с незнакомой женщиной! Она же инопланетянка.
- Вот именно. А я разведчик. Ты не забыла?
- Я ничего не забываю.
- Мне полагается вести себя так, как я нахожу нужным.
- Ну-ну, - ехидно сказала Пандия. - Ты большой мастер своего дела.
Я разозлился. Это было наконец смешно, вести такие разговоры в такой
момент.
- Неужели нам нечего больше обсудить?
- Еще наобсуждаемся. Ты же видишь, какие они. Тут хоть оставайся. А
позлить тебя так интересно!
- Ты сама злишься.
- Я? Больно надо!
- Тебе не кажется, что мы ведем себя здесь как-то странно?
- По-моему, ты всегда такой...
- Встретились с иной цивилизацией, а думаем о каких-то пустяках.
Увязались в эту дурацкую экскурсию, ведем праздные разговоры вместо того,
чтобы заниматься исследованиями... Бывало, обыкновенная букашка с другой
планеты вызывала бурю...
- Они мне сразу не понравились, - сказала Пандия.
- Кто?
- Эти отупевшие от учебы <дети>, эта гражданка из поезда-гусеницы.
Послушай! - схватила она меня за рукав. - Может, дети - вовсе не дети, а
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг