Автор(ы) произведения: Владимир Алексеевич РЫБИН
Переводчик произведения:
Название произведения: Гипотеза о сотворении
Жанр произведения: Рассказ, фантастика
Цикл (серия); номер в цикле:
Ист. получения произведения: 1) Изд. "Молодая гвардия", Москва, 1986 г.
Рыбин В. А. Гипотеза о сотворении: Фантастические рассказы и повесть.
(Библиотека советской фантастики)
Редактор В. Родиков
Рецензент Л. Поспелов
Технический редактор Т. Шельдова
Художественный редактор Б. Федотов
Художник Ю. Макаров
Корректоры А. Долидзе, Т. Пескова
Автор(ы) файла: Ершов В. Г.
Редактор(ы) файла: Ершов В. Г.
Название файла: Gipoteza_o_sotvorenii..txt
Тип (кодировка) файла: txt (CP-1251)
Дата (номер) редакции файла: 31/08/2000
Источник получения файла:
__________________________________________________________________________
Из коллекции Вадима Ершова: http://lib.ru/~vgershov/
__________________________________________________________________________
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 31/08/2000 Владимир Алексеевич РЫБИН
ГИПОТЕЗА О СОТВОРЕНИИ
Рассказ
Сорен Алазян оказался невысоким, худощавым, очень подвижным армянином
с небольшими усиками на тонком напряженном лице. Такой образ возник в
глубине экрана. Алазян сказал что-то неслышное, заразительно засмеялся и
исчез.
Гостев сунул в карман овальную пластинку с округлыми зубчиками - ключ
от своей квартиры, который машинально крутил в руках, недовольно оглянулся
на оператора - молодого парня с короткой, старящей его бородкой.
- Что случилось?
- Дело новое, не сразу получается, - проворчал оператор и защелкал в
углу какими-то тумблерами, заторопился.
А Гостев ждал. Сидел перед экраном во всю стену, как перед открытым
окном, и ждал. За окном-экраном поблескивала матово-белесая глубина,
словно висел там густой туман, насквозь пронизанный солнцем. Шлем с
датчиками был чуточку тесноват, сдавливал голову, но Гостев терпел: совсем
ненадолго собирался он погрузиться в свой <сон>, можно было и потерпеть.
В тумане засветились какие-то огоньки, их становилось все больше, и
вот они уже выстроились в цепочки, обозначив улицы. Вверху, в быстро
светлеющем небе, помигивая рубиново, прошел самолет. Восходящее солнце
живописно высветило заснеженный конус горы, затем другой, поменьше. Горы
словно бы вырастали из молочного тумана, застлавшего даль, красивые,
величественные. Их нельзя было не узнать, знаменитые Арараты, большой и
малый. И улицы, выплывавшие из тумана, Гостев сразу узнал: это был Ереван
последней четверти XX века.
Был Гостев историком, специализировался по XX веку, бурному, не
похожему ни на какой другой. В этом веке история как-то по-особому
заторопилась, словно ей вдруг надоело медленно переваливать из века в век,
и она помчалась к какому-то, никому в то время не ведомому концу, то ли
счастливому, то ли трагичному. Было неистовство невиданного человеколюбия
и неслыханной жестокости, научные открытия следовали одно за другим с
нарастающей быстротой. Люди сами растерялись в этом вихре научного
прогресса. Они оказались на краю самой страшной бездны, когда-либо
разверзавшейся перед человечеством.
Двадцатым веком занимались многие историки, а он все оставался
непонятным, загадочным. Поэтому открытие компьютерного хроноканала -
хроноперехода было воспринято всеми как долгожданная надежда разом
разрешить все загадки истории, объяснить все необъясненное. Хроноканал
позволял историку-исследователю включиться в компьютер, который <знал> все
о нужном времени и месте, <встретиться> с людьми, жившими в иные эпохи, и
как бы заново прожить то, что было когда-то. Хроноканал надежно вел в
прошлое, ему было недоступно только будущее. Пока недоступно, говорили
оптимисты. Потому что, по их мнению, экстраполировать будущее машине,
знающей все, тоже будет нетрудно. Ведь семена будущего высеваются в
настоящем...
Гостев был помешан на прошлом, только на прошлом, и, когда ему
предоставили возможность воспользоваться хроноканалом, он выбрал, по его
мнению, самое значительное, - решил своими ушами услышать, своими глазами
увидеть, через какие суждения и заблуждения пробивалась одна из
основополагающих гипотез - гипотеза о начале начал мироздания. Гостева
привлекали непроторенные, малоизученные пути. В отличие от некоторых своих
коллег он считал, что науку делают не гениальные одиночки, что прежде чем
Ньютоны и Эйнштейны объявляют о своих открытиях, зачатки этих открытий
долго вызревают в умах многих людей, порождая причудливые идеи. Он считал,
что эти в свое время не получившие признания идеи заслуживают особого
внимания. То, что не понято было современниками, в иных условиях, в
миропонимании людей будущего, может послужить отправной точкой для
очередных грандиозных идей, гипотез, открытий. Гостев относился к тем, кто
верил в древнюю истину: что есть или будет, - все уже было. Природа ничего
не прячет от человека, у нее все на виду. Просто человек не всегда готов
увидеть то, что лежит на поверхности. Так человек каменного века мог
страдать от холода, сидя на горе каменного угля.
Потому-то и выбрал Гостев последнюю четверть XX века, город Ереван, в
котором жил и работал один из <возмутителей спокойствия>, в то время мало
кому известный ученый Сорен Алазян. Компьютер, знающий все, выдавал о нем
прямо-таки анекдотичные сведения. Алазян никак не хотел удовлетворяться
распространенной тогда тенденцией - понемногу <грызть гранит науки>. Он
все дробил разом, сплеча, быстро добираясь до сути поставленного вопроса
или, что тоже немаловажно, доводя его до абсурда. Он был философом в
естественных науках. И как часто бывало с такими людьми, одни считали его
гением, другие шарлатаном. Однажды седовласые академики, не зная, чем еще
занять непоседливого коллегу, засадили его за такую работу, которая, по
общему мнению, гарантировала им десять-пятнадцать лет спокойной от Алазяна
жизни. Полгода в научном мире тогдашней Армении было тихо. На седьмой
месяц Алазян принес онемевшим академикам отчет о выполненной работе...
Гостев огляделся и понял, что он в гостинице, из окон которой виден
чуть ли не весь Ереван. Встал с легкостью, прошелся по гостиничному
номеру, от большого ящика в углу - телевизора - до скрипучей деревянной
кровати, застланной желтым покрывалом, размышляя, как связаться с
Алазяном, чтобы не насторожить его: по опыту использования хроноканала
другими историками знал он, как болезненно реагируют фантомы -
компьютерные копии людей - на малейшие ошибки исследователей. Тут
сказывалась недостаточная изученность самого хроноканала: фантомы каким-то
образом приобретали частицу непомерной чувствительности своих создателей -
компьютеров. В конце концов Гостев пришел к выводу, что ему ничего не
остается, как играть роль, и он решил позвонить Алазяну по телефону и,
назвавшись приезжим журналистом, попросить разрешения навестить ученого.
Как и должно было быть, Алазян ответил сразу, словно специально
дожидался этого звонка.
- Я все понял, - сказал Алазян, не дослушав до конца длинную тираду
Гостева. - Где вы находитесь?
- Я... - растерялся Гостев, чуть не сказав <я не знаю>. - Пожалуй, в
гостинице.
- В какой?
- В этой, как ее... Большая такая, на горе.
- Не знаете? - удивился Алазян. - Как же вы в ней поселились?
Гостев понял, что попался, и затосковал: так бездарно провалить
сеанс, которого с трудом добился. Сразу заболела голова: тесный шлем даже
в компьютерном сне напоминал о себе. Он с тоской поглядел в окно, увидел
на соседней горе большой памятник - величественную фигуру женщины с мечом
в опущенных руках.
- Тут передо мной на горе памятник...
- Ясно! - обрадованно воскликнул Алазян. - Это гостиница
<Молодежная>. Я сейчас приеду.
Гостев хотел возразить, что ехать никуда не надо, но в трубке уже
частили, торопились короткие гудки.
В дверь постучали почти сразу: машина, как видно, экономила время.
Улыбаясь, как в первый раз на экране, скромно и приветливо, Алазян быстро
обошел гостиничный номер, посмотрел в окно на огромную фигуру женщины с
мечом, кивнул удовлетворенно, присел к невысокому журнальному столику,
снова вскочил, принялся выкладывать из портфеля яблоки, гроздь винограда в
большом сером кульке. Бросил пустой портфель в угол, снова заходил по
комнате.
- Я очень извиняюсь, что не могу вас к себе домой пригласить, -
быстро заговорил он, не давая Гостеву вставить слово. - У нас не
полагается так гостей встречать, но не могу сейчас домой, неподходящая
обстановка, не для гостя... А вы прямо из Москвы? Кто вам рассказал обо
мне?..
- Да я ненадолго, - торопливо сказал Гостев. - Мне только поговорить
с вами о теории абсолютных координат пятимерного континуума...
Алазян резко остановился посередине комнаты.
- Откуда вы об этом узнали?
- Из четырнадцатого выпуска трудов Армнипроцветмета. - Гостев с
трудом выговорил длинное трудное слово.
- Как эта книжка к вам попала? У нее тираж-то всего пятьсот
экземпляров. На пятнадцать авторов. Представляете? Весь тираж авторы
разобрали.
- Попала, - неопределенно ответил Гостев. - Для истории и одного
экземпляра достаточно.
- И вы все прочли?
- Вашу статью прочел.
- Поняли что-нибудь?
- Понял...
- Это не мое открытие, не мое, понимаете? - перебил его Алазян таким
тоном, словно ему сказали, что ничего не поняли. - Еще Герман Вейль в
тысяча девятьсот двадцать четвертом году утвердил в науке представление о
пятимерном континууме и, можно сказать, осуществил предсказание Лейбница о
необходимости рассмотрения пространства, времени и массы в качестве
координат континуума... Вы меня понимаете? Континуум, коротко говоря, -
компактное множество. Пятимерный континуум - это пять координат, к которым
сводится все многообразие мира, - три измерения пространства, время и
масса. Да, масса, которую до этих пор как-то не учитывали. Впрочем,
вероятно, всему своя пора. Двухмерная физическая картина древности,
соответствующая геометрии отрезков и плоскостей Евклида, уступила место
представлениям трехмерной (пространственной) физики средневековья -
натурфилософии Галилея - Ньютона. Затем пришла пора четырехмерной
релятивистской физики Лоренца - Эйнштейна. Физика пятимерного континуума
завершает этап выбора координат... Вы меня понимаете?.. - Он недоверчиво
посмотрел на Гостева и словно спохватился: - Прошу извинить, заговорился.
Сейчас мы поедем обедать...
- Я не хочу обедать, - возразил Гостев.
- Пока доедем - проголодаетесь. Вы раньше были в Армении?
- Нет... не был, - сказал Гостев.
- Вы не были в Армении?! - воскликнул Алазян таким тоном, словно
Гостев признался в каком-то проступке. - Тогда так... Минуточку. - Он
кинулся к телефону, быстро набрал номер, заговорил с кем-то по-армянски
торопливо и страстно.
За окном вовсю сияло солнце, тучки скользили по синему небу, пухлые,
неторопливые. Время шло, и Гостев начал подумывать о том, не прервать ли
сеанс. Похоже было, что не он задает программу, а Алазян уверенно и
властно втягивает его в свое привычное поведенческое русло. Достаточно
было Гостеву произнести шифр - пять цифр: 8-17-80 - и все остановится. И
хоть через час возобновится сеанс, хоть через день, все начнется с этого
самого мгновения. Никакого перерыва Алазян даже и не заметит. Только,
может, удивленно посмотрит на гостя, забормотавшего вдруг какие-то цифры.
Но он не стал говорить своего магического шифра, решил, что лучше всего
Алазян может раскрыться именно в своей обстановке. Заставить его только
произносить монологи, лишив возможности <жить> привычной жизнью, - значит
обрезать сложнейшие нити ассоциаций и обеднить мысль. И как ни дефицитно,
как ни дорого компьютерное время, надо этим временем жертвовать. Если
хочешь <встретиться> с истинным предком, а не с манекеном, ограниченным
непонятными для него, чуждыми ему потребностями. Все должно идти так, как
шло бы на самом деле. Только тогда можно быть уверенным, что картина
прошлого - истинна...
- Сейчас придет машина и мы поедем в Гегард, - сказал Алазян, резко
положив телефонную трубку.
- Зачем... в Гегард? - растерялся Гостев.
- Тому, кто не видел Армении, Гегард надо посмотреть обязательно. Так
же, как Горис, Гошаванк. И конечно, Эчмиадзин, Рипсиме... Но я предлагаю
поехать в Гегард. Потому что там, по пути, храм Гарни и хороший ресторан,
где можно по-настоящему пообедать...
Он говорил это с завидной уверенностью, что иначе не может быть,
иначе никак невозможно. Решительно вышел на балкон, заглянул с высоты
через перила.
- Вот уже и машина идет.
- Может, поговорим - и все? - робко спросил Гостев.
- Дорогой поговорим. Где ваше пальто? Нет пальто? Как же вы из
Москвы? Там ведь уже холодно. И вещей никаких не вижу. Налегке? - Он с
недоумением посмотрел на Гостева. - Более чем налегке.
И снова Гостеву подумалось, что сеанс срывается. Потому что даже
всезнающий компьютер не может учесть всего. Вот ведь не догадался снабдить
его в эту необычную командировку хотя бы чемоданом. Должен же он знать,
что была во времена Алазяна такая потребность у людей, - отправляясь в
поездки, брать с собой чемоданы с вещами, дополнительную одежду. В
растерянности он сунул руку в карман, вынул большой, как раз по ширине
кармана, блокнот и успокоился: все-таки компьютер соображает, поправляется
на ходу. Ведь Гостев только здесь решил объявить себя приезжим
журналистом, и вот у него уже блокнот в кармане. Какой же журналист XX
века без блокнота?! В то время еще не умели обходиться без того, чтобы все
записывать...
Поколесив по улицам Еревана, машина вырвалась на загородное шоссе и
помчалась по неширокой асфальтовой дороге, извивающейся вдоль крутых и
пологих склонов. Алазян, сидевший впереди, рядом с молчаливым шофером,
непрерывно и страстно рассказывал о проблемах, изучением которых он в
разное время занимался, - о постоянстве силы притяжения и непостоянстве
скорости света, о влиянии приливных сил Галактики на вращение Земли и об
эрозийном сейсмическом конусе - эрсеконе, о шкале температур ниже
<абсолютного нуля>, о зависимости распада системы от ее энергии, о
гравитационной неоднородности пространства, о неаддитивности энтропии и
прочих и прочих.
То ли от частых поворотов, то ли от этого обрушившегося на него
клубка теорий, идей, гипотез у Гостева разболелась голова, и он спросил
устало, почти раздраженно:
- Как можно одновременно заниматься столь разными вопросами?
- Как разными? - удивился Алазян. - Все они имеют отношение к
главному вопросу миропонимания.
- Какому?
- Основополагающему.
Следовало повторить вопрос, но Гостев не сделал этого. Он чувствовал
себя очень уставшим, хотелось спать. И чтобы прекратилась эта качка
вправо-влево. И чтобы Алазян замолчал, перестал мучить своими то ли на
самом деле гениальными, то ли бредовыми идеями. И вдруг он вспомнил,
отчего головная боль, - от того, что тесен шлем. И подумал, что вот так
же, наверное, уставали от бешеного фонтана идей Алазяна его современники -
ученые - и винили его, хотя виноваты были сами, привыкшие к медлительности
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг