- Своеобразное разделение труда, - ехидно улыбнулся прокурор, - в Медиане
коммунистам дали инструкцию похитить чертежи станков, а в Светлых Грезах -
самого изобретения.
- Протестую, ваша честь! - воскликнул адвокат. - Нигде никем не доказано,
что в Светлых Грезах коммунисты похищали...
- Протест принят... - важно сказал судья, - принят... Вот видите...
господин Питкэрн... когда вы правы... я поддержу... всегда поддержу..
судья обязан... неправильности... вот именно... изгонять... правду... -
Тут судья закашлялся, так и не закончив своей реплики. Он снова посмотрел
на ложу прессы: произвела ли впечатление его речь? Произвела: журналисты
строчили в блокноты...
- Благодарю, ваша честь, - адвокат поклонился судье. - Напоминаю однако,
что господин прокурор не ответил.
- Я думаю, помирю вас, господа... - все так же важно сказал судья, - да,
помирю... Секретарь, огласите справку... огласите...
Секретарь огласил: администрация Медианского прожекторного завода
уведомляла суд, что чертежи прожектора Ундрича на заводе не были
получены...
- Вы удовлетворены... господин Питкэрн... удовлетворены? - спросил судья.
- Вполне, ваша честь, - адвокат снова поклонился. - Теперь ясно: вся
печать кричала о том, что коммунисты похитили в Медиане величайшее военное
изобретение, а администрация завода и вы, ваша честь, молчали о том, что в
Медиане не было даже чертежа этого изобретения!
- Оскорбление... оскорбление... - загремел судья. - Полтора месяца!..
Перерыв!.. Перерыв!..
Так еще два дня шли прения и препирательства вокруг изобретения, чертежей
которого, как оказалось, никто и никогда не видел.
Но вот произнес громовую речь прокурор Айтчок. Он был великолепен и
неумолим. Да, никто не видел таинственного изобретения Ундрича, что ж с
того? Не видели потому, что коммунисты похитили. А Бейл помогал, похитив
для Коммунистической державы чертеж секретного станка. Разве не для того
Бейл захватил завод в Медиане, чтобы помочь вторжению коммунистических
войск? Джона Джерарда прокурор тоже не щадил. Напрасно защитник упирает на
то, что Джерард ранил полицейского только дробинками.
- Да, полицейский уже здоров, мы счастливы приветствовать славного
защитника нашей безопасности. Но разве в дробинках дело? Дело в принципе!
Для чего щадить Джерарда? Чтобы коммунисты свободно, с нашего
благословения, подстреливали полицейских из дробовиков, как куропаток?
Нет, это не куропатки, это - наши гордые орлы, мы никому не позволим
поднять на них руку! Джерард стрелял из дробовика только потому, что
ничего покрепче под рукой не оказалось. Будь под рукой пулемет или пушка,
он стрелял бы из пушки! Не поощряйте, господа присяжные, коммунистов, а то
они начнут стрелять в нас из пушек!..
Прокурор Айтчок, когда воодушевлялся, был необыкновенно красноречив. Даже
судья Сайдахи завидовал его красноречию, хотя в своем ни на секунду не
сомневался.
Правда, потом пришлось претерпеть и неприятные минуты, когда защитники
подсудимых разгромили обвинение. Но прокурор свято верил в присяжных:
хорошо подобраны молодцы!
Некоторые из подсудимых отказались от последнего слова. Джерард пожелал
говорить.
- Вот тут прокурор называл меня исчадием ада. А я не исчадие, нет, я
рабочий. И отец мой был рабочим. И дед. И в политику я не путался. Я
только рабочий. Для семьи работал. Домик в рассрочку купил. Все в
рассрочку покупал. Верил: жизнь в рассрочку покупаю. А выходит, смерть в
рассрочку доставал. Потому что, если завод - так это священная
собственность господина Прукстера, а если домик рабочего - так это уже не
священная... Эх, вы!.. - повернувшись к судье, Джерард сказал это с таким
презрением, что Сайдахи поспешил вмешаться.
- Подсудимый, предупреждаю, - крикнул судья, - предупреждаю... лишу слова!
- Лишить - это вы можете. Да мне с вами и говорить не о чем. Мне с
понимающим человеком поговорить. - Джерард неожиданно повернулся к
дальнему краю скамьи подсудимых, где сидел Том Бейл. - Том! Вот когда
скажу тебе, при всех скажу, при всем народе: твоя правда!
- Подсудимый, к суду... - снова закричал Сайдахи, - обращайтесь к суду!..
Не смейте!..
- А чего к вам обращаться? Разве вы понимаете? Надо, чтобы он не осудил. -
Джерард показал на Бейла. - Он мне суд, а не вы!
- Лишаю... лишаю... - кричал Сайдахи. - Неуважение... оскорбление...
Джерард с усмешкой посмотрел на судью, махнул рукой и сел.
По залу прошло движение, когда слово было предоставлено Тому Бейлу. Он
начал спокойно, даже тихо. Но и в зале стояла тишина.
- Я не намерен защищаться... - говорил Бейл. - Оспаривать показания
профессиональных доносчиков, провокаторов, шпиков...
- Осторожней, подсудимый! - крикнул судья Сайдахи. - В выражениях... надо
выбирать... Осторожней... Свидетелей... не оскорблять... суд...
- Вы правы, ваша честь, - с невинным видом сказал Бейл, - надо так
выбирать свидетелей, чтобы не оскорблять суд.
Сайдахи дернулся в кресле, готовясь что-то крикнуть, но раздражение,
видимо, не позволяло ему выговорить ни слова. С ним это иногда случалось -
тогда он делал нелепые движения, беззвучно раскрывал рот, глаза его
выкатывались из орбит, и он чем-то напоминал мелкого хищника,
подавившегося костью. Бейл, выждав секунду, все так же спокойно продолжал:
- Успокойтесь, наша честь, обещаю: о шпиках больше ни слова. Вы правы,
ваша честь. Шпики заслуживают не внимания, а молчаливого презрения... Нас
обвиняют, - все тем же ровным голосом продолжал Бейл, - обвиняют в том,
что мы подняли коммунистический мятеж, захватив священную собственность
господина Прукстера. Нет, собственность Прукстера нам не нужна. Мы хотели
лишь защититься от штрейкбрехеров. Если бы не воинственный генерал с
танками...
- Ближе к делу! - крикнул судья.
- Конечно, господин прокурор, - Бейл повернулся к Айтчоку, - с вашей точки
зрения, покушение на собственность Прукстера достойно тюрьмы. Но почему же
вы не ограничились этим обвинением? Зачем подсунули этот комический чертеж?
- Осторожнее... лишу... - крикнул судья.
- Потому что вы пытаетесь обмануть рабочих, господин прокурор. Пытаетесь
представить коммунистов изменниками. Но рабочие не так уж глупы, а вот
ваши полицейские очень глупы, и я сочувствую вам, господин прокурор: беда
иметь таких помощников. Нехитрую провокацию с чертежами и то не сумели
обставить прилично!
- Протестую, ваша честь, протестую... Оскорбление! Клевета! - Красный от
негодования, прокурор Айтчок вскочил с места и, казалось, готов был
броситься на Бейла.
- Лишаю... лишаю... - задыхался судья. - Перерыв!..
Все смешалось и загудело. Публика устремилась к выходам. В этот момент к
скамье подсудимых семенящими шажками торопливо подошел старик. В публике
узнали его: те, что были еще в проходах, остановились, те, кто успел выйти
в фойе, бросились обратно в зал; из уст в уста молниеносно пролетело:
"Чьюз! Чьюз!". Вдруг стало тихо.
- Друзья! - раздался старческий голос. - Дорогие друзья, борцы за правду,
свободу, честь и счастье человека! Примите от старого ученого дань
глубокой любви и уважения! Друзья!..
Чьюз протянул руку точно для рукопожатия. Но до скамьи было далеко и
высоко. Подсудимые было поднялись, чтобы выходить, но теперь остановились.
Том Бейл протянул руку к Чьюзу. Нет, далеко... Охрана торопила подсудимых:
уходить, уходить...
Поняв, что не дотянуться, Чьюз низко поклонился подсудимым. И те ответили
таким же низким поклоном. В тот же момент где-то на хорах напряженную
тишину разорвали аплодисменты, и молодой срывающийся голос крикнул:
"Свободу подсудимым!"
Судья Сайдахи не кричал, нет, он визжал:
- Удалить! Удалить! Очистить зал! Всех! Всех!
* * *
Присяжные огорчили судью и прокурора. Они признали Тома Бейла виновным по
всем пунктам, кроме обвинения в хищении и сокрытии секретных чертежей
военного изобретения. Как ни тщательно был подобран состав присяжных, но
обвинение так позорно провалилось в этом пункте, что господа присяжные не
пожелали разделить с прокурором Айтчоком его позорную славу. А между тем
этот пункт обвинения был дороже всего господам Сайдахи и Айтчоку, так как
только он один позволял посадить Тома Бейла на электрический стул. Скрепя
сердце судья приговорил Бейла лишь к десяти годам каторжной тюрьмы.
Джерард получил восемь лет, остальные подсудимые - меньшие сроки. Не был
забыт и адвокат: по совокупности "оскорблений суда" Питкэрн получил восемь
месяцев тюрьмы.
Эпилог
Недостаточно сказать: "Я за мир!". Это - легко. Надо действовать, и каждый
может действовать.
Фр. Жолио-Кюри
Иной раз далеко едешь в поезде, входят и выходят пассажиры, одни только
промелькнут от остановки к остановке, с другими сдружишься в дороге, но
вот поезд, замедляя ход, приближается к конечной станции и скоро со всеми
распростишься, чтоб больше никогда не встречаться. Таков и роман...
Было бы несправедливо, если бы мы не простились с героем, бурная
деятельность которого оставила заметный след в истории Великании. Правда,
сошел он не на остановке, а спрыгнул внезапно, на полном ходу поезда, и
бесследно скрылся во мраке ночи. Ну что ж, у иных пассажиров могут быть
весьма веские основания покинуть поезд именно таким способом.
Итак, пассажир, который, фигурально выражаясь, спрыгнул на ходу с подножки
вагона, в действительности поднялся по трапу на готовый к отплытию
океанский пароход. Это был мужчина среднего роста, тщедушного сложения, с
большой черной бородой, в темных очках. Пароход отвалил, предстояла добрая
неделя однообразного пути по океану, а чернобородый не показывался на
палубе, предпочитая отсиживаться в своей каюте. Даже обед и ужин приказал
приносить к себе, пренебрегая оживленным и культурным обществом биржевых
спекулянтов, их жен и дочерей, отправлявшихся за океан подивиться
достопримечательностям Старого Света. Очевидно, это был нелюдим, чудак -
так решили капитан и обслуживающий персонал - и, конечно, богач! Таково уж
свойство денег: сами не пахнут, но от человека далеко пахнет деньгами.
Чудак скучал. Частенько раскладывал он на столике газету и, разгладив
лист, перечитывал одни и те же строки, разглядывая напечатанный портрет.
Это было лицо пожилого мужчины, бритое и ничем иным, пожалуй, не
примечательное. Чудак перечитывал: "По достоверным сведениям, которыми
располагает наша редакция, великий изобретатель Ундрич замучен похитившими
его коммунистами, после того как он геройски отказался открыть им секрет
своего изобретения..."
Чернобородый читает, и на глаза его набегает предательская слеза. Да, в
банки Старого Света переведено немало, но не об этом он мечтал!..
Он вспоминает далекие годы, когда еще совсем молодым инженером пришел
работать к профессору Чьюзу. У молодого инженера была одна мечта: сделать
большое открытие, добиться известности, прославить свое имя. Около Чьюза
можно было поживиться. Но старик работал не в той области, которая сулила
славу и золотые горы: кому нужно уничтожение микробов и болезней? И
потихоньку от Чьюза он стал заниматься своими изысканиями. Надо было найти
лучи, пригодные для военного дела! Чьюз поймал его и выбросил из
лаборатории.
Потом работа в секретной лаборатории Уайтхэча. Нет, этот был не то, что
Чьюз, далеко ему до Чьюза Настоящим работником здесь был Грехэм, и скоро
стало ясно, что и тут ничем не поживиться. Вот тогда-то он и вошел в
соглашение с Реминдолом. Министр хотел что-нибудь "эффектно показать"! Что
ж, он предложил ему фотоэлемент и зажигательный капсюль. Конечно, это было
не то, совсем не то, хотелось бы добиться солидного изобретения, но где же
его взять? Лучше что-нибудь, чем ничего! И разве можно было догадаться,
что министр спятит и скоро выпрыгнет из окна? Будь Реминдол жив, он не дал
бы его в обиду, а без него пришлось бежать, как преступнику. Впрочем, и за
то спасибо: пожар в Светлых Грезах придуман неплохо, а деньги переведены.
Так грустит "покойник" над своим некрологом: карьера великого ученого не
удалась! Он ложится спать и из предосторожности не снимает бороды.
Пароход переваливает через океан и входит в порт. "Покойник" спускается по
трапу, садится в автомобиль и исчезает.
Прощай, "великий изобретатель" - Флойд Ундрич! Вынырнешь ли ты снова на
поверхность, где, с какой аферой, под чьим именем, или спокойно почиешь,
если не на лаврах, то на "честно" заработанных капиталах? Все равно: свое
ты свершил, имя твое останется в блистательной галерее героев большого
бизнеса и большой аферы!
И вот те же газеты, которые недавно посвящали прочувствованные некрологи
Ундричу, льют слезы о другом "великом изобретателе". Вся страна была
свидетелем торжественно-пышных похорон, которыми был почтен прах
профессора Герберта Уайтхэча. Произнес речь сам президент. От господина
Докпуллера прибыл его советник профессор Регуар, который передал искреннее
сожаление господина Докпуллера и свое лично по поводу того, что не удалось
вручить лауреату присужденной ему премии имени Докпуллера. Почетный знак
этой премии несли на атласной подушке за гробом покойного.
Итак, мир праху твоему, "великий изобретатель" Уайтхэч! И ты мечтал о
славе великого ученого, о том, чтобы навсегда ярким именем войти в историю
науки. Достиг ли ты этого? Газеты, на все лады восславляя очередное "чудо
XX века", кричат, что Уайтхэч открыл новую эру. Но...
Но господин Бурман думает иначе. Да и господин Докпуллер разочарован в
ученом, которого он наградил премией своего имени. Дело в том, что на
следующий же день после удара, сразившего Уайтхэча, Бурман и преемник
Реминдола, военный министр Мактигл, вызвав к себе ближайших помощников
Уайтхэча, с ужасом узнали, что новые "лучи смерти" способны убить
только... мышь, крысу, кролика...
Сколько он и Мактигл ни допытывались у помощника Уайтхэча, выходило, что
ни в записях, ни в чертежах нет ничего, что бы сулило надежды на быстрое
превращение лучей в оружие, смертельное для человека. Надо еще много
искать, много работать... Словом, господин Бурман слышал все ту же
присказку. Скандал, полный скандал! Но господин Бурман отлично понимал,
что обо всем надо молчать. Разоблачение этого второго блефа после истории
с Ундричем могло грозить роковым исходом на президентских выборах. И
господин Бурман не только молчал, но посильно помогал той рекламе "лучей
Уайтхэча", которую развернула пресса. В сущности, и похороны Уайтхэча были
рекламой его изобретения...
А что же третий изобретатель? Тот самый, который сделал настоящее
изобретение, но которого не прославляли, а объявили изменником? Неужели
господа Вундертон и Деневен простили то, что их пленника так ловко вырвали
у них из рук?
Нет, Билл Слайтс был прав, когда предостерег Чарльза Грехэма от поездки на
демонстрацию лучей Уайтхэча. Грехэму грозила большая опасность. Деневен
считал, что оскорбление, нанесенное ему лично и фирме Вундертон, может
смыть лишь несчастный случай, который без особого шума уберет Грехэма. Но
ученого спас тот факт, что он оборвал записи своего изобретения перед
самой опасной стадией. Сверху был дан приказ оставить Грехэма в покое.
Господин Бурман боялся новых скандалов накануне выборов. К тому же ученый
еще может пригодиться...
Билл Слайтс, конечно, не знал этого. При помощи отца и сына Чьюзов он
настоял на своем: увез Грехэма в один из маленьких южных курортов - там
безопаснее. Незадолго перед отъездом Эрнест Чьюз настоял, чтобы Слайтс
раскрыл ему секрет освобождения Грехэма.
- Да зачем тебе? Дело прошлое, - отнекивался Слайтс.
Эрнест не уступал. Слайтс показал номера с сенсацией "Голубого Льва".
- Сохраняю на память, - сказал он. - Читал?
Эрнест с удивлением рассматривал знакомые номера газет. Конечно, он читал,
но ему и в голову не пришло, что это имеет отношение к Грехэму. Слайтс
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг