Лилиана Розанова.
Предсказатель прошлого
-----------------------------------------------------------------------
"Знание - сила"
OCR & spellcheck by HarryFan, 31 July 2000
-----------------------------------------------------------------------
С Баранцевым мы так жили: тут он, а тут я. У окна Изюмов Немка, а возле
двери Константин. Пять Лет так прожили, можно Друг друга узнать. Скромный,
отзывчивый товарищ, в общественной жизни принимал участие и пользовался
заслуженным уважением коллектива.
Должен сказать, коллектив в нашей комнате вообще подобрался
исключительный: жили душа в душу, а ведь знаете, всякое бывает. Тем более,
люди такие разные, что нарочно не подберешь. Например, Константин мог
неделю не обедать, чтобы купить парижский галстук, а Баранцев, конечно, не
обедать не мог, зато, что именно он ел, ему было абсолютно все равно.
Однажды Немка Изюмов в свое дежурство купил концентратов "искусственное
саго с копченостями" и наладил это дело день за днем. Так мы втроем -
Константин, я и сам Немка - уже на второй день не выдержали и потихоньку
сбегали в столовую, а Баранцев - ничего, ежедневно заглатывал это самое
саго и выскребывал тарелку, так что Немка назавтра опять варил -
исключительно, как он говорил, чтобы проверить экспериментально, есть ли у
Баранцева вкусовые рецепторы.
Гм... да. Не знаю, правда, почему мне этот случай вспомнился. Конечно,
он слабо характеризует Баранцева и как ученого, и как человека. Скорее он
характеризует Немку Изюмова. Он всегда что-нибудь выдумывал. Немка.
Бывало, придет с лекций, завалится на кровать, поставит в радиолу квартет
Цезаря Франка и выдумывает. Между прочим, музыка эта довольно
обыкновенная, серьезная, конечно, но ничего выдающегося. Первый концерт
Чайковского или увертюра к опере "Кармен" гораздо красивее, - но Немку
почему-то именно под этот квартет одолевали разные мысли. То он писал
"Физику" для пятого класса - хореем и ямбом, то предлагал организовать
ансамбль мужчин-арфистов. Даже раздобыл где-то арфу и немного научился
играть; так она и стояла у нас, полкомнаты загораживая. И если Немка после
всего этого еще получал хотя бы тройки, то только благодаря врожденным
способностям и Баранцеву, который его тянул изо всех сил.
Сам Баранцев был человек совершенно противоположный. У него время
вообще не делилось на занятую и свободную части, как у всех людей, а было
сплошное и спрессованное: до ночи просиживал в Приборной лаборатории или у
Реферат-Автоматов, а когда его отовсюду выгоняли, возился дома со своими
схемами - к кровати у него был притиснут специальный стол. Вот,
представьте: Женька согнулся с паяльником, Изюмов играет на арфе, к
Костьке пришли знакомые девушки, а я бегаю с чайником туда-сюда. Такова
картина нашей вечерней жизни.
На лекциях Женька иногда проваливался. То есть физически он, конечно,
никуда не девался, - но духом уносился далеко: глаза у него
аккомодировались на бесконечность или он бешено начинал записывать обрывки
формул, ничего общего не имеющих с предметом лекции. Один раз, помню, с
ним случилось такое на "Введении в бионику инфузорий". А с другой стороны
от меня сидел Немка и тоже бормотал что-то, от инфузорий крайне далекое,
может, рифмовал интеграл с забралом, не знаю. А читал нам "инфузорий" сам
профессор Стаканников, читал таким клокочущим, напористым басом, словно не
об инфузориях, а о пещерных львах. Кончилась лекция - Баранцев и Немка
постепенно спустились с высот в аудиторию, и Немка задал один из своих
дурацких вопросов:
- Вот шел, шел человек в плохую погоду, поскользнулся и шлепнулся в
лужу - как сказать это одним словом?.. _Упал - намоченный_...
Да... О профессоре Стаканникове вам, наверное, приходилось слышать. Да,
тот самый известный ученый. И внешность у него такая маститая. Встретите,
например, на улице, непременно подумаете: "Вот идет член-корреспондент".
И вот профессор Стаканников тоже оказался участником одной истории, о
которой я вам расскажу и к которой Женька Баранцев имеет самое прямое
отношение.
Нужно сказать, что мы давно, со второго курса, поняли, что Женька
возится со своими схемами не просто так, а бьет в одну точку. В ответ на
наши расспросы, однако, он бормотал нечто невразумительное, так что мы
постепенно от него отстали и странную шишкастую конструкцию, которая
гнулась у него в ногах кровати, перестали замечать. Зато Константиновы
девушки, впервые попадавшие в нашу комнату, цепенели перед ней в
восхищении, как перед Немкиной арфой, и начинали тянуть из нас душу, что
это есть.
Один раз - тогда была такая Кира - Немка объяснил:
- Это полудействующая модель перуанского термитника с обратной связью.
Потом Киру сменила красавица, известная у нас в комнате как "Симбиоз
шляпы с волосами". "Симбиозу" Немка просто сказал:
- Перед вами кактусоидная форма существования протоплазмы.
Дело шло к госэкзаменам и к защите дипломов, когда однажды Баранцев сам
начал разговор. Наступал вечер, и в комнате не было посторонних, только мы
вчетвером.
- Ребята, - говорил Женька, - я недавно кончил одну штуку. Вчерне. Идея
не моя, она давно описана, моих тут, собственно, несколько узлов... Ну,
использовал интегрирующие схемы... Квазияпонскую оптику...
- Не тяни, - сказал Константин.
- Да нет, ничего особенного. Обыкновенный исследователь. Коллектор
Рассеянной Информации, только малогабаритный и локального действия.
Мы переглянулись. Идея коллектора, конечно, не нова. [Для ознакомления
с принципиально-технической стороной вопроса автор отсылает читателей к
первоисточнику: А. и Б.Стругацкие, "Возвращение"]
Общеизвестно, что ничто в природе бесследно не исчезает, и значит, в
принципе каждый след можно уловить, усилить, очистить от последующих
напластований и связать с другими следами. Так вот, коллектор - это
устройство, которое с помощью соответствующих уловителей, отслоителей,
усилителей, накопителей, синтезаторов и сопоставителей преобразует эти
следы в картины прошлого.
- Если вот этот тумблер положить ВПРАВО, - рассказывал Баранцев, - мы
получим картину того, _как действительно было_. Но то, как было, это,
собственно, один из вариантов того, _как могло быть_, к тому же не самый
вероятный. Стрелку, направленную на сущность события, случайности
сталкивают влево и вправо. Кто знает, каких вершин достигла бы поэзия,
если бы Лермонтов стрелял в Мартынова, а не в воздух, и кто бы открыл
Северный полюс, если бы медведь, убитый Андрэ, был совершенно здоров.
[Баранцев, видимо, имеет в виду версию, согласно которой экспедиция Андрэ
(1897), пытаясь достичь Северного полюса на воздушном шаре и, совершив
вынужденную посадку, погибла заразившись от подстреленного медведя
трихинеллезом]. Перекинув тумблер ВЛЕВО, мы включаем Фильтры Случайностей,
Минимизаторы Уклонений и специально вмонтированное в электроды Устройство,
вносящее Коэффициент поправки на человеческие качества. В результате мы
получим первую производную - картину того, _как могло быть_. Понимаете?
- Понимаем, - сказали мы, - хотя...
А Женька уже заворачивал одеяла на кроватях, вытягивал простыни и
крепил их к обоям английскими булавками. Он был бледен и сильно
волновался.
- Тут еще работы... - говорил он. - Пока так, первая проба. С
фокусировкой фокусы... Самонастройка не отлажена... Так что я абсолютно не
знаю, какие события он выберет. Видимо, пока только самые существенные,
так сказать, ключевые: для будничных эпизодиков чувствительность мала...
Давайте, а?
В общем из женькиных объяснений выходило, что, будучи подсоединен к
любому человеку. Коллектор должен проецировать куски из его прошлого в
действительном и могущем быть вариантах.
Женька воткнул вилку в штепсель, выключил верхний свет и извлек из
тумбочки тускло-металлические, ладошками, электроды, укрепленные на обруче
для наушников.
В это время раздался стук и вошел профессор Стаканников. Я забыл вам
сказать, что по общественной линии он был прикреплен к общежитию и,
встречая меня, обязательно спрашивал, все ли у нас в порядке с моральным
обликом. А тут вдруг сам пожаловал.
Так что деваться нам было некуда, и Женька Баранцев, поколебавшись, еще
раз кратко объяснил, что к чему. После этого нам не оставалось ничего
другого, как предложить профессору Стаканникову самое удобное место -
прямо против экрана, у Константиновой кровати.
- Давайте, что ли, я первый, - сказал Немка и надвинул
наушники-электроды.
Наступила абсолютная темнота.
Потом она дрогнула, заколебались тени, и мы увидели блестяще-черную,
косо вставшую крышку рояля. Экрана я, собственно, не замечал, хотя, очень
сильно сосредоточившись, мог заставить себя увидеть черточки английских
булавок, на которых держались простыни.
Итак, мы увидели косую крышку рояля; на ней параллелограммами лежал
солнечный свет. За роялем сидела большая, шумно дышащая женщина в
блестящем платье. Не глядя, она сильно ударила одной рукой по клавишам и
запела зычно, призывно:
- До... ми-бемо-оль... соль... до!.. Повтори за мной, мальчик: до... ми
бемоль!..
Мы услышали тоненькое, мышиное:
- Мибесоооль...
Мальчик лет шести стоял у рояльной ножки и ковырял паркет повернутым
внутрь носком ботинка.
Господи! Это был Немка.
- Хорошо, - сказала женщина у рояля, и мы заметили, что во рту у нее
только пять или шесть зубов, и те серебряные. - Теперь, Моня...
- Я - Нема...
- Теперь, Сема, спой нам песню, какую хочешь.
Немка повеселел, набрал воздуху в легкие и грянул:
Помню, я еще молодушкой была
Наша армия в поход далеко шла...
Немка пел изо всех сил, вкладывал душу.
Но самого его уже не видно было, только слышался голос, а перед нами
потекли размытые незапоминающиеся лица. Мелькнул коридорчик или прихожая,
битком набитая мамами и детьми, толстая девочка плакала и топала ногами,
мальчик откусывал шоколад от плитки, хрустя фольгой, матери что-то
поправляли на детях, и их руки дрожали, а взгляды были ревнивы. Потом и
это растаяло, и все поле зрения заняло усталое, полное лицо женщины за
роялем, глаза ее были закрыты, но что-то беспокоило ее: вздрагивали брови,
сходились морщины на переносье, - видно, какое-то воспоминание не давалось
ей, и это было мучительно.
И вдруг мы увидели воду, летнюю рябоватую реку, мы смотрели на нее с
белого теплохода, перегнувшись через нагретый солнцем борт. На корме
хлопал флаг с выгоревшей до белизны голубой полосой, зеленые берега с
дрожащими где-то на горизонте колокольнями и мачтами электропередачи плыли
мимо тихо и бесконечно, и запах июльских трав висел над палубой.
- Хорошо тебе? - чуть слышно спросил Молодой человек свою спутницу,
высокую, склонную к полноте девушку и положил свою ладонь на ее большую,
сильную руку.
- Очень, - тоже еле слышно сказала она.
- А кто это поет? - спросил он. - Ты слышишь?
- Это радио в каюте, - сказала она. - Пусть.
Всю-то ноченьку мне спать было невмочь.
Раскрасавец-барин снился мне всю ночь.
Немка кончил. Женщина у рояля медленно открыла глаза.
- Ну, хорошо, - сказала она, все еще улыбаясь, - иди, мальчик. И позови
следующего.
...Появились Немкина мама и Немкин папа. Женщина, которая раньше сидела
за роялем, теперь засовывала бумаги в портфель из крокодиловой кожи с
монограммой и говорила им:
- Поздравляю вас! У нас было девятнадцать человек на место, но ваш
мальчик выдержал такой конкурс. У него удивительная способность
проникаться самим духом произведения. Посмотрим, посмотрим... Может быть,
он станет Музыкантом с большой буквы.
- А я-то думал, он станет инженером, - рассеянно улыбался Немкин папа,
- в наш век, знаете... Но, конечно, если проникается духом...
- Изюмова-а! - вдруг заорал кто-то над моим ухом так, что я вздрогнул.
- Изюмова! Изюмова! - кричали со всех сторон.
Немка, совершенно взрослый, сегодняшний Немка, вышел из-за кулис и
поднялся к дирижерскому пульту. У негр был растерзанный вид: манишка
потемнела и воротничок съехал набок. Отскочивший черный бантик он держал в
руке и прижимал эту руку к сердцу. Он был совершенно счастлив; я ни разу
не видел Немку таким измученно-счастливым.
А по обе стороны от него стояли взволнованные скрипачи и неслышно били
смычками по струнам своих скрипок.
Все исчезло и смолкло разом, как появилось. В полной темноте мы
услышали щелчок - потом я понял, что это Баранцев перекинул тумблер
ВПРАВО.
- Спой, Сема, нам песню, какую хочешь, сказала Женщина у рояля.
Немка повеселел, набрал воздуху и грянул:
Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силенку...
Лицо Женщины заполнило поле Зрения, глаза ее были закрыты, но что-то
мучило ее, какое-то неуловимое воспоминание, вздрагивали брови, и морщины
сходились на переносье.
Мы увидели человека, сидевшего на корточках перед чемоданом. Это был
тучный, немолодой человек, и сидеть на корточках ему было крайне неудобно.
- Оставаться с тобой хоть на день, хоть на час, - говорил он с
придыханием, судорожно уминая в чемодане рубашки, - это самоубийство...
Самоубийство!
Женщина слушала его, прижавшись к стене; нечетко мелькнул силуэт ее
большой, полной фигуры.
- Самоубийство для всего! - говорил он, захлопывая крышку и клацая
замками. - Для меня как личности, для моего творчества, для всего, что я
еще могу сделать в отпущенные мне годы!
- И это говоришь ты! Мне!.. - простонала женщина.
- Я! Тебе! Лучше поздно! - с силой сказал он, распрямляясь и потирая
затекшие ноги. - И еще радио это орет, черт бы его брал!
- Пусть! - тоже закричала она. - Уходи! Пусть поет радио!
Под снегом же, братцы, лежала она,
Закрылися карие очи!
Ах, дайте же, дайте скорее вина,
Рассказывать нет больше мочи!
Немка кончил. Женщина за роялем открыла глаза.
- Иди, иди, мальчик, - сквозь стиснутые зубы сказала она. - Иди и
позови следующего.
...Появились Немкина мама и Немкин папа. Засовывая бумаги в портфель из
крокодиловой кожи. Женщина говорила:
- К сожалению, не могу вас поздравить. Ваш ребенок не без способностей,
но у нас был конкурс девятнадцать человек на место...
- Да-да... - рассеянно улыбался Немкин лапа. И спросил, слегка
наклонившись:
- Ты хочешь стать музыкантом, сынок?
Немка перевел глаза с крокодилового портфеля на блестящее платье и
вздохнул освобожденно:
- Не-а.
- Ну, будет инженером, - сказал Немкин папа. - В наш век, знаете...
И все кончилось. Погасло, затихло. Баранцев включил свет, и некоторое
время мы сидели молча.
- Чепуха какая-то, - не очень уверенно заговорил наконец Константин. -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг