Игорь Росоховатский
Ритм жизни
Научно-фантастический рассказ
---------------------------------------------------------------------
Книга: "Мир приключений". Сборник прикл. и фант. повестей и рассказов
Издательство "Детская литература", Москва, 1983
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 февраля 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Острие самописца вывело на ленте пик - и голова Андрея откинулась
вправо, на подушку. Пик - спад - пик - спад: голова моталась вправо-влево.
Мутные капли пота дрожали на его лбу, глаза были закрыты сине-желтыми
веками. Мне все здесь казалось сейчас нереальным: и эта голова, и светящиеся
индикаторы модулятора, и змеи магнитных лент, вползающие и выползающие из
одного окошка в другое, и я сам у постели умирающего Андрея.
Реальной была только усталость. Она накапливалась во мне, тяжелила ноги
- от ступней к бедрам, руки - от пальцев к плечам, будто превращала меня в
каменную статую. Пришлось сделать усилие, чтобы потянуть к себе микрофон.
- Шестая программа, - отдал я команду компьютеру, управляющему
модулятором. Послышался щелчок, шевельнулся наборный диск...
Голова перестала мотаться. Между сухими губами показался кончик языка,
облизнул их.
- Мать, а мать, - внятно сказал Андрей, - спой мне песню. - И закричал:
- Спой, спой! Ты знаешь, какую!
Я манипулировал кольцом, включая цепочки нейристоров, пытался поскорей
нащупать поправку к модуляции.
А он продолжал:
- Спой, мать...
Я снова потянул к себе микрофон:
- Тринадцатая!
Щелчок - и гудение модулятора изменилось, в нем появились высокие тона.
Глаза Андрея открылись. Сначала они были тусклыми, но совсем недолго. В
них появился блеск, они остановились на часах, потом - на мне.
- Устал, старик? - спросил он.
- Есть немного, - ответил я.
Если бы это был любой другой в его положении, я бы удивился вопросу.
- А результаты близки к нулевым?
Пожалуй, надо что-то сказать. Вот только бы найти нужные слова... А он
не ждет:
- Введи в медицине обозначение - бесперспективный больной. На карточке
гриф - "БП". Чтобы врачи знали, кого бояться...
Сейчас он начнет развивать эту мысль. Он был четырнадцать лет моим
командиром. Когда вездеход разбило о рифы и мы оказались в ледяной воде, он
высказал предположение, что именно здесь начинается теплое течение, и
развивал свою мысль почти три часа, пока нас не обнаружили с вертолета.
- Не мучайся напрасно, старик. Еще встречаются больные, которые не
соглашаются выздоравливать. Тебе необходимо отдохнуть и хорошенько
поразмыслить над всем этим...
- Не болтай, вредно, - сказал я как можно тверже.
Я никогда не посмел бы так разговаривать с ним. Но сейчас когда он
пытался храбриться, то становился еще беспомощнее, а это было невыносимо.
- Ну, ну, не злись. Постараюсь исправиться. Сколько программ ты
перепробовал?
- Семнадцать.
Семнадцать характеристик электромагнитного поля, в котором, будто в
ловушке, я пытался удержать жизнь в его угасающем теле с перебитым
позвоночником. Это было последнее, что я мог применить: химия и механика
оказались бессильными.
- А не достаточно ли, старик? Может быть, перестанешь мучить меня и
переведешь в отделение Астахова?
Понимает ли он, что предлагает? Вряд ли... Скорее всего, хочет забыться
с помощью обезболивающих препаратов... Перевести в терапевтическое
отделение? Там - лекарства, аппараты: искусственные легкие, сердце, почка,
печень; переливание крови, иглоукалывание... Все, что уже доказало в данном
случае свою бесполезность. А для меня перевести его - значит закончить
наконец бессонную вахту, снять с себя вместе с эстериновым халатом
ответственность, уйти домой, отоспаться... В медицине есть случаи, когда
ничего сделать нельзя. И мой модулятор не всемогущ...
Вот до чего я дошел! Лживые фразы, подлые мысли!
Его глаза с любопытством смотрят на меня, изучают... Неужели он
предложил это нарочно? Разуверился во мне и в моем модуляторе и решил
помочь? От него можно ожидать всего. Почему мы называли его не по имени,
почему не придумали ему прозвище, как всем остальным? Мы называли его
командиром даже между собой. И как только кто-то произносил это слово, все
знали, что речь идет не о командующем базой, не о командире вездехода, а
именно об Андрее. Он был очень прост в обхождении, он называл каждого из нас
по имени, а мы называли его только командиром...
- Так не хочешь перевести? - словно походя поинтересовался он.
- Нет!
Кажется, я слишком повысил тон. Его взгляд стал удивленным, и я
почувствовал, как мои щеки начинают гореть.
- Ты же знаешь, что модулятор всесилен, - просительно проговорил я. -
Он может излечить любого. Нужно только найти характеристику модуляции для
твоего организма.
- Одну-единственную? - заговорщицки подмигнул он.
- Точно.
- Среди скольких?
Я понял, что попал в ловушку. В медицинской карточке Андрея была
электрическая карта его организма. Я мог вычислить по ней серию и тип
модуляции: мощность поля и примерную частоту импульсов. Но карточка
составлялась девять лет назад. Тогда модуляторов еще не было. И я не знал
главного - номера модуляции, а он определял, как расположить импульсы во
времени, с какими интервалами подавать их. Поэт бы выразился наиболее точно:
я не знал ритма. И компьютер - мозг модулятора - пока не сумел определить
искомой комбинации...
- Компьютер работает все время, - пробормотал я. - Раньше или позже, но
мы найдем...
- А сколько у нас времени?
Противоестественная ситуация. Больной доказывал врачу безнадежность
положения. Но от этого больного можно ожидать всего... Неужели он всерьез
хочет, чтобы я передал его Астахову?
Я взглянул на часы. Андрей отдыхал десять минут. Можно сменить
программу.
Он заметил, как дрогнула чашечка микрофона, и поспешно сказал:
- Ты опять погрузишь меня в электромагнитные кошмары?
- Потерпи, - сказал я как можно ласковей.
- А что я болтаю в бреду?
Я заглянул в его глаза. За долгие годы медицинской практики я научился
отыскивать страх в глазах самых мужественных больных. Но в его глазах не
было ничего, кроме любопытства.
- Ты звал мать. Просил, чтобы она спела песню.
- Вот как... Погоди, старик!..
Что заставило меня подчиниться ему и не включить микрофон?
- Песню... А знаешь, какую?
Он попробовал запеть, но в горле клокотало, и мелодия не получалась.
- Не напрягайся, - сказал я и положил руки ему на плечи. - Расслабься.
Его мышцы послушно расслабились под моими пальцами, и я подумал, что
ему не протянуть и суток. В то же мгновение меня словно кольнуло что-то,
заставило посмотреть на больного. В его взгляде, устремленном на меня,
сочувствие сменилось жалостью. Несомненно, он видел мою растерянность и
бессилие.
- Погоди, погоди, старик, дай сообразить, вспомнить... Ты достаточно
рассказывал мне о модуляторе. Тебе нужен номер модуляции, характеристика
ритма... характеристика...
Его взгляд стал напряженным. Четкие морщины прорезали лоб - и
беспомощный умирающий человек вдруг стал опять похож на командира, водившего
нас на штурм бездны Аль-Тобо.
- Вот что, старик, ты когда передал сообщение моей матери?
- Позавчера, - ответил я, не понимая, куда он клонит.
- Значит, она прибудет с минуты на минуту, вечерним рейсом.
- Ну что? - спросил я.
- Ты выполнишь мою просьбу, старик. Ты впустишь ее сюда. И она споет
мне.
Я не находил слов. Что можно было ответить на его просьбу?
- И вот что, старик. Постарайся запомнить. Пусть все будет, как обычно.
Пусть модулятор работает себе на здоровье. Она не помешает ни ему, ни тебе.
Он говорил таким тоном, каким отдавал когда-то нам команды. Он никогда
не повышал голоса и не очень жаловал повелительные наклонения. Он просто
говорил, а мы выполняли, даже если его слова казались абсурдными. Так сильно
мы верили ему и его словам.
Конечно, он на многое имел право, потому что рисковал чаще других и
выбирал для себя самые трудные места. Но Павел был смелей его, Илья -
остроумней, Саша - эрудированней. А ведь все мы беспрекословно, без
предъявления доказательств слушались только его. В наше время не могло быть
и речи о суровой армейской дисциплине прошлых столетий. Командиры не
назначались, а выбирались. Но если бы нам пришлось тысячу раз выбирать, мы
бы остановились только на нем. Почему?
- А теперь валяй, старик, - сказал Андрей. - Я буду послушным.
Морщины на его лбу разгладились, углы губ опустились. Таким мы видели
его очень редко. Даже во сне его лицо полностью не расслаблялось - за долгие
годы он привык к состоянию постоянной готовности действовать, принимать
решения, отвечать не только за себя, но и за других. Лишь во время отпуска
иногда он позволял себе расслабиться так, как сейчас. Впрочем, сейчас у него
был помощник в этом деле - угрюмый и грозный. Он все время незримо стоял за
его плечами.
Я включил четвертую программу - подготовительную. Вышел в коридор.
Здесь остановил медсестру и, проклиная себя за слабость, попросил:
- Спуститесь в приемную, разыщите Веру Савельевну Городецкую и
приведите ее ко мне.
Я поспешно вернулся в палату, продолжая честить себя. Почему я выполнил
более чем странную просьбу Андрея? Право тяжело больного, умирающего?
Жалость? Нет, я пытаюсь обмануть себя. Я сделал это вовсе по другой причине.
Сработала привычка выполнять распоряжения командира, следовать его советам,
верить в его непогрешимость. Я нарушил святой закон медицины - видеть в
каждом больном только больного. И в самом деле - что осталось в этом жалком,
бессильном теле, в бредящем мозгу с воспаленными очагами клеток, в невидящих
глазах и потрескавшихся губах от непогрешимого командира?
Дверь приоткрылась, заглянула сестра:
- Городецкая здесь.
- Пусть войдет, - сказал я.
Полная женщина с измученным лицом. Самая обычная пожилая женщина. Глаза
круглые, испуганные. Под глазами отечные мешки. Даже не верилось, что она -
мать нашего командира.
- С ним очень плохо?
Пожалуй, лучше всего не отвечать прямо. Но почему она сказала не "ему",
а "с ним"? Случайно?
Голос ее дрожит. Дрожащие пальцы рук мнут кофточку. Сейчас она повторит
свой вопрос, а потом начнет рассказывать об Андрее и умолять спасти его.
- Вы не ответили мне, доктор.
Вместо ответа я выразительно посмотрел на нее и заметил, как отчаянно
изогнулись ее губы. Она заплачет и закричит: "Спасите его, сделайте
что-нибудь!"
Я услышал короткий стон и костяной звук - скрип зубов и поискал
взглядом стакан с тоником...
- Что можно сделать, доктор?
Да, да, это ее слова: в комнате, кроме нас и Андрея, никого. Ее лоб
прорезали знакомые мне по другому лбу морщины, глаза остро и сухо блестели.
Выходит, первое впечатление обмануло меня. Он не случайно был ее сыном.
- Андрей просил... - Я запнулся. Кому петь? Лежащему без сознания? И
все же продолжил: - Чтобы вы спели песню. Он сказал, что знаете какую...
Теперь она поймет, что надежды не осталось. Я подошел к столику, где
стоял стакан с тоником...
- Ладно, спою.
Я внимательно посмотрел ей в лицо. Не поняла? Даже не удивилась?
Но удивление отразилось не на ее лице, а в словах:
- Сейчас?
- Сейчас, - выдавил я, протягивая ей стакан с тоником.
Она отрицательно покачала головой, тихонько кашлянула и запела:
- На реку садится синий туман,
А завтра будет ясный день...
У нее был приятный голос. Наверное, действовала необычность обстановки,
и песня воспринималась острее, особенно слова "уходит сынок мой в трудный
поход".
Я искоса взглянул на Андрея. Его лицо оставалось таким же сине-бледным,
как прежде, с невидящими полураскрытыми глазами. А чего же я ожидал?
Изменения? Чуда? Вот как далеко заводит человека привычка верить в чью-то
непогрешимость!
Я рывком придвинул микрофон и скомандовал:
- Меняю программу...
Я уже хотел было сказать "на седьмую", но подумал: а что, если сразу
перескочить на одиннадцатую? Не слишком ли резкий переход? Не вызовет ли
стресса и перенапряжения нервных узлов? Зато потом можно перейти на
двенадцатую, и это пройдет для него безболезненно...
Я углубился в расчеты...
- Еще петь?
Совсем забыл и о ней, и о песне.
Я хотел извиниться перед женщиной, но не успел этого сделать, потому
что посмотрел на Андрея. Наверное, никто не уловил бы в нем перемены. И все
же я заметил, что он уже не облизывает губы. Они слегка порозовели. А может
быть, мне это почудилось?
- Ему немного лучше, - сказала женщина.
И она заметила? Случайное улучшение? На несколько минут? Совпадение по
времени с песней?
Я снова посмотрел на Андрея, скользнул взглядом от его губ к руке, к
белым пальцам с синими ногтями. Пальцы уже не были такими белыми, а ногти -
такими синими. Опять совпадение? А не слишком ли много их?
Но в таком случае... В таком случае выходит, что... Но ведь каждый
здравомыслящий человек знает, что этого не может быть. Значит, я не
здравомыслящий. Я такой же, как он, как эта женщина, его мать.
"Постой, постой, старик, - сказал бы Андрей, командир, - а кого мы
называем здравомыслящим? Да, да, ты правильно понял меня, старик. Возможно,
по этой самой причине именно безумные идеи оказываются верными. Ну, что ты
на это скажешь?"
"Чепуха! - говорю я себе. - Так в самом деле недолго свихнуться. Мы
бесповоротно заблудились бы в лабиринте идей, потонули бы в них, если бы
не... Не что? Не факты. Это они являются проверкой любых идей - здравых и
безумных, они все решают и выносят приговор. Факты..."
Факты тоже безумны, или у меня что-то неладно с глазами. Андрею явно
становится все лучше и лучше, он дышит все ровнее.
Пусть глаза врут. А приборы?
Я прилип, прикипел взглядом к контрольной доске и опять не поверил
своим глазам. Показатели пульса, наполнения, насыщения кислородом, азотом,
иннервации отдельных участков менялись. Менялись - и все тут.
Песня?
Чепуха! Да и песня смолкла, а показатели меняются. Пора делать выводы,
необходимые для дальнейших шагов.
Но прежде всего надо успокоиться.
Я закрыл глаза, несколько раз напряг все мышцы и медленно расслабил их.
Немного помогло...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг