дружбы, темпорально и однозначно определил, что Академик на Петра Петровича
определенные надежды возлагает.
Все это так, но... На директорское кресло Александр Игоревич не потянет,
а может быть, и не посягнет: не хватит ни авторитета, ни таланта. В
отношении таланта заметно было еще в университете, в первых студенческих
работах: постоянное отрицательное сальдо эрудиции и воображения, а отсюда -
дефицит самостоятельности, оригинальности мышления. Оттого так хватался за
все новинки, надеялся отыскать золотой ключик к дальним перспективам, и,
надо признать, не напрасно...
И все же с сожалением констатирую, Александр Игоревич, ученый вы
хлипенький, фундаментальные проблемы вам не по зубам. Чего не дано - того не
дано. Эрудиции поднабраться вам помешала усиленная деятельность на поприще
футбола и бокса. Вот ежели вам подсказать идею, подтолкнуть, вы пойдете
вперед с упорством машины, с неугомонностью и напором форварда
университетской сборной.
Смерть Виктора Сергеевича для Саши тяжелейший удар. Он потерял того, кто
направлял и подталкивал.
Возможно, теперь ко мне захочет прислониться, во всяком случае, надеюсь,
что со мной он в драку за директорское кресло не вступит, не рискнет, а
впрочем...
Некстати вспоминается мне тот очень далекий день. Тогда мы были на
третьем курсе. Я обозвал Нину нехорошим словом при всех наших. Он сказал
"извинись" и посмотрел на меня своими серыми, наглыми, задиристыми глазами.
Я стоял молча. Саша набычился, на узких его скулах вздулись, как бицепсы,
желваки. Ребята с нашей улицы знали, что это означает. Но на меня Саша не
смел поднимать руку, повторил: "Извинись немедленно!" Нина его обожала без
надежды на взаимность, и он это знал. На его месте я повел бы себя так же -
на его, но не на моем. Он ждал, глядя только на меня, словно рядом со мной
не было Вовки. Вовка шептал: "Перед кем унижаешься? Неужто забоишься?"
Я видел сжатые до синевы кулаки, но надеялся, что он не посмеет пустить
их в ход, хотя бы в благодарность за списанные задачи. А он посмел...
Нина бросилась между нами, защищала меня, как более слабого. Это было
самым позорным в той истории...
Много раз потом я мог отомстить. Но всегда вовремя сдерживался, говорил
себе: "Саша тогда был прав".
Почему я вспомнил это? Времена изменились, сейчас он в драку не полезет,
такую громадину, как наш институт, ему не поднять: полторы тысячи научных
сотрудников, одних докторов наук больше пятидесяти - они бы его не признали
над собой. А меня признают? Пожалуй. Ни одного равного мне по всем
параметрам как ученому среди них нет - объективно.
Придется становиться директором. Придется. Высвечивается в голове фраза
из пьесы: "Тяжела ты, шапка Мономаха!" Да, тяжела. Но если не я, то кто же?
Пришлют "варяга"? На такой вариант можно и согласиться...
А если Александр Игоревич, Саша? Что за чушь разъедает мою мыслительную
машину? Вова советовал на всякий случай задействовать Алексея Фомича, но
зачем мне лезть в одну связку с Вовкой, ведомы ведь его приемы: подарки
нужным людям, застолья - до этого нельзя опускаться: известному ученому - и
пользоваться методами снабженца?..
Александр Игоревич мне не враг. Во всяком случае, не "заклятый друг", как
принято говорить в таких ситуациях. Конечно, не дай бог, чтобы он стал
директором: во что превратился бы наш институт - в филиал института
кибернетики? Львиную долю средств он забрал бы для своего отдела, и вся
работа пошла бы по новому руслу. Этого нельзя допустить в интересах науки.
Так внезапно ушел от нас Виктор Сергеевич. Думал ли я когда-то, что мне
придется занять его место? Например, на дне рождения у вице-президента
академии, когда мой Аркадий на виду у всех ухаживал за его дочкой и на виду
у всех получил отказ? Александр Игоревич сочувственно похлопал меня по плечу
и пошутил насчет "грешков родителей, переходящих к детям". Что означала его
шутка - соль на рану?
Аркадий, сынок, наследник, вылитый я - и не только внешностью, -
продолжатель моих дел и наследник нерешительности, какой-то внутренней лени,
вялости, постоянной боязни ошибиться, - я видел, как он тогда сник,
покраснел, а через полгода, когда судьба снова столкнула наши семьи, -
Аркадий весь вечер нет-нет да и посмотрит на нее: значит, не прошло, не
сумел забыть. Все больше и больше сходства с собой замечаю в нем - это
счастье узнавать себя в сыне; почти такое же, как утверждать себя, свое имя
в науке, видеть проторенный мной путь и учеников, идущих вслед; и двойное
счастье - узреть среди них сына, который пойдет дальше и совершит то, что не
удалось мне; жаль только, что унаследовал он не одну лишь мою силу, но и мое
бессилие, заключенное в самой силе, в деле, которому я отдаю всю мою жизнь
без остатка.
"Директорскому сыну не откажут", - словно невзначай заметил Вова - и вот
она, червоточина в моих рассуждениях. Необходимо стать выше этого, думать
лишь об интересах дела...
Меня иногда спрашивают с изумлением: как мне удается выдвигать и
разрабатывать такие теории? Что я могу ответить, если и сам толком не знаю.
Может быть, все происходит так: сначала неистребимое любопытство ведет меня
по темным тропинкам, заставляет до изнеможения собирать в памяти детали,
заметки, гипотезы и теории других ученых - все, - что известно людям в этой
области; а когда груда деталей, гипотез, доказательств вырастает в гору, мой
разум поднимается на нее и различает дальние горизонты, которые не увидишь
из долины, - видит их первым из людей, первым, ПЕРВЫМ: захватывает дух,
окрыленный разум возносится в пронзительные выси, в едином ритме сознание и
подсознание - и затем мир - грохочущий, необъятный, целая Вселенная - входит
в жадно раскрытые поры моего мозга, чтобы превратиться в гипотезы и
открытия, чтобы стать мною, обрести мое имя...
Но зато когда это состояние кончается, когда теория создана и
зафиксирована, опубликована, поздравительные речи и статьи иссякают и
наступает томительный перерыв, затишье, мне становится невыразимо скучно,
тоскливо, я не умею жить в буднях, начинаю метаться, мне нужны допинги -
пусть и фальшивые заместители прежнего состояния: охота, зависть
окружающих... И от того, что ни один из этих допингов не вызывает
удовольствия, равного тому, которое мне довелось пережить, когда мой разум
пропускал через себя Вселенную, требуются все новые и новые развлечения; я
обуздываю себя, борюсь с собой, но далеко не всегда выхожу из этой борьбы
победителем...
И это все тоже унаследовал Аркадий? Я стесняюсь поговорить с ним
начистоту, а надо бы... Каким несчастным он тогда выглядел, но по глазам
видно было - не терял надежду. Сбудется ли она сейчас или откажут вторично -
теперь уже директорскому сыну? "То, что позволено Юпитеру..."
"Тяжела ты, шапка Мономаха"...
Видимо, все же придется взвалить на себя эту ношу. Но смогу ли я в таком
случае закончить монографию? Вряд ли. Придется поручить написать некоторые
ее разделы Станчуку и Кухтенко: сумеют ли они выдержать мой стиль?
Постараются, В конце концов, став директором, я смогу их отблагодарить
сторицей.
И есть еще одно "за", в котором боюсь себе признаться, - этот мой грешок
хорошо изучил Вова, даже слишком хорошо, вкусы мои знает - такую диву
подсунул в секретарши... Правильно утверждают, что талант связан с
воображением, а толчки к развитию воображения идут из половой системы: чем
сильней половое влечение, тем больше оно стимулирует воображение.
Конечно, директорская должность оставит мне меньше времени для всего
этого... Зато и ухаживать, и добиваться благосклонности какой-нибудь
гордячки придется гораздо меньше. Виктор Сергеевич этим рычагом не
пользовался: ну что ж, ему повезло, обуяла великая и единственная любовь ко
второй жене, а мне, как и раньше, придется перекрывать качество
количеством...
Впрочем, не скажите, Евгений Степанович, шалунишка, в этом тоже есть свои
прелести... Господи, на какие только тропинки не сворачивает лукавый разум,
лишь бы удовлетворить желание. Надо думать о деле. "Тяжела ты, шапка
Мономаха..."
А если все же Александр Игоревич? Ученый он средний, но свое дело знает,
- если бы только не его излишняя энергичность и стремление все средства
забрать для своего отдела... Мы с ним друзья, во многом - единомышленники,
ученики Виктора Сергеевича, но дело прежде всего. Как сказал вчера Вова,
"двоим в одной упряжке будет несподручно, ежели один стал коренным".
Сравнения у Вовы вульгарные, и сам он вульгарен не в меру, шептун: "двоим в
одной упряжке"... Ишь ты, привязалось... Вову Виктор Сергеевич терпел "и нам
велел". Дистанцию, однако, надо соблюдать, а то Владимир Лукьянович так и
норовит срезать ее: вот хотя бы вчера на вечере свою жену посадил рядом с
моей "на равных" и нарочно выставил на всеобщее обозрение...
Не стоит думать о таких мелочах. Сейчас главное - определить основное
направление работы института, теснее связать наши изыскания с практической
медициной и сельским хозяйством, ни в коем случае не уменьшая роли
фундаментальных исследований. Хорошо бы использовать опыты с полигеном Л...
Сможет ли привыкнуть Саша, Александр Игоревич, к моей новой роли в
институте, вернее - к своей новой роли при новом директоре? Должен смочь.
Почему я сомневаюсь, неужели подействовали Вовины нашептывания? Нельзя
поддаваться, даже если кажется, что они верны; надо стать, как Виктор
Сергеевич, выше интриг. "Институт Курко" - звучит! Постепенно и в академии
привыкнут: привыкли же к значительности словосочетания "Институт Слепцова",
хотя, если вдуматься, оно несколько противоречиво, парадоксально. Необходимо
кожей усвоить простую истину: все, что на пользу институту, - на благо мне,
и если Александр Игоревич сумеет смириться и вносить свою лепту в общее дело
- хвала ему и слава, если же нет... Тогда придется поступить так, как
советует Вова...
...Почему в голову лезут ненужные воспоминания о том, как Саша когда-то
сказал "извинись"? Конечно, он тогда был не прав. Но разве я когда-нибудь
боялся его?..
("Я, Александр Игоревич...")
Раньше все было ясно. Был Он. С любыми трудностями, "вечными" и
сиюминутными вопросами, лабиринтными ситуациями шли к нему. Поможет,
выручит, подскажет, изобретет, защитит, найдет выход из тупика. Теперь
надежда лишь на себя. Он собирал этот институт по крохам. Он изучил всех
основных сотрудников. Почти всех неосновных. Он знал, чего они стоят сейчас,
чего от них ждать в будущем.
Каждый из нас - личность в науке. Некоторые значат много. Женя - ледокол
в своей области. Степанчук - бог ферментов. Да и я, черт возьми, не
последний. Но только Виктор Сергеевич умел все, что умеет каждый из нас, и
немножко больше. Он прокладывал мостики от одного к другому. Объединял,
собирал в отряды, отряды - в соединения. Определял место главного удара,
показывал перспективы.
Он пытался научить этому и меня. Именно на меня он возлагал наибольшие
надежды как на администратора.
Хвастаешь, старик? Нет. Честное пионерское. У меня хватит мужества
признать, что Женя - более солидный ученый, чем я. Его теории иногда
потрясают, он умеет видеть под особым углом, особым зрением. Но организатор
из него неважный. Невнимателен к людям, смотрит на них свысока, а они этого
не прощают. Не признает новых течений, противоречащих его направлению. '
"Король- королевич", как выразился однажды Вовка. Но "сапожник", "портной"
тоже не лыком шиты. Благодатная почва для "малых освободительных войн". А с
каким ожесточением "король- королевич" противостоит мне, когда выбиваю фонды
для отдела. "Не стоит забывать, - сказал он мне, - что твой отдел в
институте - обслуживающий, обеспечивающий. В данном случае математика
обслуживает генетику". Что ж, признаю. Но в близкой, а тем более отдаленной
перспективе мы можем забить решающий гол нашими методами. Эксперименты
только закрепят или опровергнут наше предсказание.
Вот этого "король-королевич" не понимает, не видит из-под своей "короны".
Впрочем, чего это я так разошелся? Можно подумать, что претендую на роль
директора. Если уж будут назначать кого-то из нас, то, несомненно, назначат
Женю. Честно говоря, я не прочь быть при нем первым замом. Если бы только он
не мешал работать моему отделу. Пусть не подыгрывает, но и не бьет по моим
воротам.
Однако многие в институте предпочтут в капитаны меня. Потому что я
достаточно усвоил методы Виктора Сергеевича.
Равноценного Академику в институте все равно нет. На всю нашу область
науки, возможно, еще два-три таких в стране...
Опять меня заносит на крутых поворотах. Не стоит и растравлять себя. Все
равно директором будет Женя - академик, форвард генетики. Играть нужно на
него, лишь бы он не набирал в команду таких людей, как Вовка. Или умел
держать их на расстоянии. И когда только этот ловкач успел пристроиться к
нему в хвост? Учился в сельхозакадемии, в нашей компании был на правах
доставалы, а вот на тебе - игра почти на равных.
Нину свою специально посадил на торжественном вечере рядом с Жениной
супругой, одетой в такую моднятину, что моя "половина" потом дня два на меня
косилась и намекала. Поделом вам, Александр Игоревич. Поздравляю. Забили гол
в собственные ворота.
Это я когда-то нечаянно познакомил его с Женей. Не мог же я тогда Женю
предостеречь, рассказать обо всех Вовкиных делишках. С тех лет воды утекло
немало. Мог бы человек и перемениться. Но нет. "Что посеяно, то и вырастет",
- говорили древние. И мы не придумали ничего нового, только выразили сию
истину по- современному: "какая информация заложена в систему, таковы будут
и результаты. "Информация ни из чего не возникает", - любил повторять
Академик.
Осиротели мы. Вроде и емкое слово "осиротели", а всей тоски не передает.
Как бы я ни утешал себя, с Женей не сыграюсь. Он многого не понимал и,
боюсь, не поймет. В том числе и того, почему я стараюсь выбить побольше
cpeдств для своего отдела. Не только потому, что отдел - мой. Всякому новому
делу надо развиваться. Виктор Сергеевич это хорошо понимал, а Женя понимать
не желает. Вот и приходится выходить с ним "на ринг". Другого выхода не
остается. Нельзя же позволить ему рушить то, что с таким трудом возводил
Академик. Хорошо, если бы полиген Л сработал в соответствии с нашими
расчетами. Петр Петрович - башковитый малый, но слабохарактерный. Сам не
сумеет отстоять и довести до конца свое дело. Был бы Академик - за судьбу
Петра Петровича и полигена беспокоиться нечего. А за мою?
Судьба! Теперь я догадываюсь, как и откуда появилось у людей это понятие.
Не только из-за беззащитности перед природой. Подмеченные мудрейшими
результаты действия генетического кода, наследственная обусловленность,
наверное, тоже что-то значили. А нет ли подобного кода в неживой природе? В
звездных скоплениях, например? Что там заменяет генетический код? Разбегание
галактик, выброс звездного вещества, закон возрастания энтропии, ритмические
характеристики Вселенной? Будущее можно вычислить с чрезвычайно большой
долей вероятности, может быть, на девяносто процентов, если переработать
соответствующую информацию о прошлом и настоящем системы. В том числе и
нашего института.
Впрочем, предсказатель из меня неважный. Одной логики тут недостаточно,
ибо информации всегда значительно больше, чем мозг способен переварить, Жене
легче. У него другие способы переработки. Больше участвуют эмоциональные
факторы, подсознание, воображение. Оно позволяет моделировать ситуацию при
неполных данных.
Все понимаю, а воспроизвести не могу. Может быть, как утверждает Вовка,
слишком много играл в футбол вместо того, чтобы тренировать главную "мышцу"
в голове, от которой зависит основной выигрыш в жизни?..
* * * ("Обидно!..")
Никогда он не признавал во мне не то чтобы ровню, а хотя бы, так сказать,
человека полезного. "Относительно полезного, как всякий доставала и
выбивала", - говорил он с брезгливой усмешечкой. А ведь пользовался тем, что
добуду. Весь институт пользовался. И презирали. "Мы - ученые..." Знаем таких
клиентов. Один-два, возможно, чего и стоят, а остальные - так, тьфу, мелочь,
так сказать, придорожная. Он говорил: "коллеги и ученики мои". Да не
коллеги; а калеки и ученики калек. Гордецы. Вроде бы из другого теста
слеплены. На голубой крови, так сказать, замешены. "Ах, этот? Заместитель
директора по хозчасти? Не настоящий заместитель. Скорее завхоз..." И он
точно так же обо мне думал.
Теперь его нет. Главного, Академика, как они меж собой его называли. И
стало быть, нет более на моей дорожке главного препятствия.
Гореванье. Плач на реках вавилонских. И я горюю вместе со всеми. Так
сказать, за компанию.
Я же и похороны организовал честь по чести. А хоть кто меня добрым словом
одарил? Скольких ленивцев Евгений Степанович перечислил в своей речи?
Дескать, пока остались дела и ученики Виктора Сергеевича, он будет жить
среди нас. Вранье! Нигде он не будет жить. Зарыли в мать сыру землю. Куда и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг