Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   - Это опасно! - бросив игру, сказал пенсионер.
   - Еще бы! - вскричал Баратынский. - Надо пойти ей соков купить! Черт, где
же деньги?!.
   - Во, возьми, пятерка, больше нет! - сказал Кузин.
   - А у меня тридцать копеек, - развел руками пенсионер.
   - Теперь за пять тридцать уже не продают! - схохмил Баратынский.
   - Но все равно возьмите, я прошу вас, - настаивал пенсионер.
   - Ладно,  - забирая мелочь,  тряхнул головой Баратынский.  -  "Если  друг
оказался вдруг!.." - процитировал он и запнулся.  - Это не то,  не про  нас.
"Друзья!  Как много в этом звуке для сердца русского слилось!" Спасибо!..  -
Баратынский прижал обоих к своей груди. - Валя, сделай аварию! Бегу!
   - Завтра не выходи, я выйду! - крикнул ему вдогонку Кузин. - Артист!  - с
уважением сказал он о Бараратынском.
   Надо было действовать,  и первое,  что сделал Баратынский,  сев  дома  на
телефон, позвонил жене главбуха,  Катерине Ивановне.  Изменив голос,  слегка
гнусавя,  он от имени доброжелателя сообщил,  что ее муж замечен в необычное
время выходящим из дома его сослуживицы Боборыкиной,  и что оба  были  очень
возбуждены, и этот роман может далеко завести.
   - Вас это не касается, - помолчав,  сказала Катерина Ивановна,  - так что
не беспокойтесь...
   - Что?! - вскричал уже своим голосом Баратынский и хлопнул трубкой. - Во,
дала,  а?  "Не касается".  Это что же,  какие времена?!.  Тут Дуська за одно
слово фингал ставит, а эта... Во,  Петр Иваныч дает!  Ну дает!  И где только
выкопал эту тумбу?
   Баратынский позвонил в партком райпищекомбината,    но  секретарь  был  в
отпуске.  Он набрал местком,  и дежурная побежала звать Неверующего,  ибо он
был зампредместкома и член партбюро.
   - Все схвачено!  - прошипел Баратынский.  - Мафиози проклятый!    Что  же
делать-то?!.  Кому сигнализировать?!.  А?!.  - он посвистел  дуплом  зуба  и
скорчил рожу в зеркале. - В горкоме и слушать не будут.  Есть,  правда,  еще
управление торговли... Позвоним в управление!
   Баратынский позвонил Черных, первому заму.
   Трубку сняли.
   - Сергей Прокофьич?  Это Жмыков из  комитета,    -  забасив,    заговорил
заговорщицким голосом Баратынский,  не слишком четко произнося свою фамилию.
- Был у Капустина в горкоме. Ты слышал эту историю с Неверующим?
   - Какую историю?
   - Жена Неверующего написала письмо в горком с просьбой защитить ее и дочь
от разгула безнравственности:  супруг  открыто  изменяет.    Капустин  велел
переслать вам немедля письмо с требованием разобраться и наказать.
   - А при чем здесь я?.. - попробовал было возразить Черных.
   - Ну, вы же первый зам?
   - Ну и что?!.
   - Не знаю,  не знаю,  но я бы всерьез занялся этим делом,  все-  таки  не
рядовой случай... Пока!
   - Пока...
   И Баратынский,  положив трубку,  даже подскочил от удовольствия и  этаким
фертом, строя рожи неизвестно кому, прошелся по комнате.

   Но вернемся к Неверующему и Надежде.  Едва они вошли в бухгалтерию,   как
тотчас все умолкли и, увидев пылающее смущением лицо Боборыкиной, все поняли.
   Боборыкина шмыгнула за свой стол и  сразу  же  углубленно  погрузилась  в
подсчеты.
   - У меня готово,  Петр Иваныч,    -  нарушила  молчание  Пуговицына.    -
Подготовила вам шестнадцатую и третью формы,   что  вы  просили,    а  также
подумала, что вам может понадобиться двадцатая...
   - Спасибо,  Серафима Павловна.  Я всегда ценил вас,   -  проговорил  Петр
Иваныч. - Рябова, а вы сделали разбивку по кварталам?
   - Нет еще, я только собиралась...
   - Будете лишены премии на пять процентов. А вы, Тамара Леонидовна,  отчет
закончили, который я просил вас сделать к трем ноль-ноль?
   - Я думала, что вы уже не придете...
   - Еще пять процентов!
   - Но, Петр Иваныч!..  - попыталась было возразить Тамара Леонидовна.  - Я
не понимаю...
   - Я вас тоже не понимаю. Так же, как и товарища Боборыкину. За отсутствие
на работе более полутора часов ей тоже следует снизить квартальную премию...
- Петр Иваныч вдруг столкнулся  с  изумленным  взором  Нади  и,    незаметно
подмигнув ей, заключил: - На пять процентов!
   Он помолчал и уже другим, подобревшим голосом добавил:
   - За работу,  товарищи!  За работу!  Это была сознательная моя отлучка  с
целью проверки. А вам, Серафима Павловна, благодарность!

   С ней что-то творилось.  Она это чувствовала и сама не знала,   как  себя
вести,  как с собой разговаривать,  ибо каждый раз выкидывала такое,  чему и
сама поражалась не меньше окружающих.  Это и сочинение,  которое она взяла и
написала, сама не зная почему,  странная исповедь,  которую кое-кто мог бы и
принять за шизофренический бред; это и пощечина Чугунову - он,  правда,  сам
ее спровоцировал,  - но разве она не принимала его  ухаживания  и  разве  не
считалось в школе,  что они дружат?  И вдруг все развалилось,    разлетелось
вдребезги в один миг. Неизвестно отчего. Нет, известно. Оттого, что в городе
появился некто, худой, долговязый, с шапкой смоляных кудрей,  большим ртом и
огромными печальными глазами.  Заезжий певец из филармонии?  Попоет и уедет?
Для Чугунова это было в высшей степени оскорбительно, он не подстилка,  чтоб
об него вытирали ноги, он Чугунов. Этим все сказано.
   Она знала,  чувствовала,  что просто так он не уйдет,  что он  не  привык
проигрывать.  Чугуновым в городе подвластно все,  папа как- никак  начальник
Копьевскгорстроя,  а кто нынче не строит дачи,  кто не ремонтирует квартиры,
не реконструирует цеха, комбинаты,  и везде одно: надо на поклон к Чугунову.
А он - человек слова. Сказал - значит, все. Вот как этого слова добиться?  И
Чугунов-младший быстро сориентировался.   Чугунов-старший  власть  в  городе
завоевывал,  младший ею пользовался,  уже привыкнув,  что ему ни в  чем  нет
отказа. И, зная это, а может, именно поэтому,  она и бросила ему вызов.  Ибо
была теперь не одна. С ней был Он.
   Она не шла, она летела ему навстречу и,  увидев его у дома,  обрадовалась
так, будто встретила любимого после долгой разлуки. Она бросилась ему на шею
и вдруг почувствовала,  как он,  обняв,  закружил ее,  как они оторвались от
земли и медленно поплыли по переулку на уровне третьего этажа,    мимо  окна
слесаря Баратынского,  стоявшего уже в плаще,  наброшенном на голое тело,  и
учившего наизусть роль Дон-Гуана.

   Еще не смею верить,
   Не смею счастью моему предаться...
   Я завтра вас увижу...

   Проследив глазами за плывущей мимо дочерью  главбуха,    Баратынский  уже
хотел продолжить декламацию перед зеркалом,  как в голову ему стукнуло:  они
плыли по воздуху сами по себе, как птицы!
   Баратынский выглянул в окно и увидел, что они плывут дальше.
   - Что это такое?  - забормотал он.  - Это что за дикость?!   Если  каждый
начнет туда-сюда?!.
   Он выбежал из дома.  Дочка главбуха с патлатым,  его Баратынский уже  раз
видел в окне у Неверующего, выплыли из переулка и, - поднявшись выше, вскоре
скрылись за одним из домов.
   - Черт! Это ж среди бела дня!  - Баратынский хотел уже бежать на соседнюю
улицу, как вдруг обратил внимание, что стоит в центре небольшой толпы зевак,
а перед ним красуется милиционер.
   - Видели?!. - загоревшись, спросил он.
   - Что? - вежливо спросил милиционер.
   - Ну, двое летают, дочка главбуха с патлатым этим?
   - Где летают, на чем? - поинтересовался милиционер.
   - Над головами,  взяли и полетели!  - И  Баратынский  стал  подпрыгивать,
показывая, как они летают. Толпа развеселилась. Подъехала,  мигая вертушкой,
ПМГушка.
   - Пройдемте! - козырнув, милиционер указал на машину.
   - Зачем? - не понял Баратынский.
   - Там и разберемся: кто летает, где и зачем?
   - А чего разбираться,  мне и так ясно,  - усмехнулся Баратынский.  -  Она
либо ведьма, либо я сошел с ума.
   Публика загоготала.  И только тут до  Баратынского  дошло:  он  стоял  на
мостовой в одних трусах и бутафорской шляпе.
   - Вот черт, одеться забыл!  - Баратынский хотел дать деру,  но милиционер
уже крепко держал его за руку.
   "Ну все,  влип,  - подумал Баратынский.  - Идиот!  Надо ж на что купился,
а?!."
   Он уже садился в машину, когда снова увидел их. Они летели, обнявшись, и,
как показалось Баратынскому, целовались.

   Они сидели в комнате Петра Иваныча на старом кожаном  диване,    и  Дождь
держал ее руку в своей руке.
   - Меня стал преследовать запах моря,  - говорила она.  - Иду по улице,  и
почему-то воздух пахнет мидиями и теплым песком...  Теперь я  вспомнила:  от
Бальдо все время пахло то луком,  то чесноком,    то  вдруг  мускатом,    он
постоянно болтался на кухне возле поварихи,  я уже забыла,   как  ее  звали,
Катерина или Куррадина, пышная,  теплая,  как каравай хлеба.  Бальдо вечно к
ней приставал, осыпая ее упреками, хотя,  кажется,  чего упрекать,  - каждое
утро он, зевая, шел за мной с пузатой сумой всякого съестного: и кусок мяса,
и рыба, и сыр, и вино, и хлеб.  И все это он съедал враз,  отползал в тень и
храпел часа четыре. Потом с визгом купался и начинал стонать...
   - И мне приходилось  загодя  покупать  для  него  вторую  суму  провизии,
которую он съедал после купания...
   - Нам если доставалось крылышко перепелки или кусок сыра,   то  это  было
счастьем!. - смеялась Лена.
   - Если мы вовремя успевали у него выхватить! - уточнял Дождь.
   - А что происходило дома,  когда мы приходили!  -  продолжала  вспоминать
она.  - Он просто набрасывался на еду,    и  его  Катерина  потом  не  могла
добудиться, чтобы получить толику положенных ей ласк!..
   Зазвонил телефон.  Лена дернулась,  но,  вспомнив Чугунова,    решила  не
подходить. Однако телефон не умолкал, и ей пришлось взять трубку. Звонили из
райотдела милиции. Лейтенант Луков передал трубку Баратынскому.
   - Ленка,  это я,  Дмитрий Баратынский!  Скажи,  ты летала сегодня с этим,
ну... сама знаешь?!. А?!.
   - Летала, - помолчав, сказала Лена.
   - Во! - вдруг дико заорал Баратынский. - Она летала! А я что говорил! Что
и требовалось доказать! Трубку взял Луков.
   - Это товарищ Неверующая? - спросил он.
   - Да, - ответила Лена.
   - На чем вы летали? - спросил Луков.
   - Ни на чем, просто так...
   - Понятно, - усмехнулся Луков. - Извините за беспокойство, до свидания!..
   - До свидания, - сказала Лена и положила трубку.

   Вечером у себя дома Баратынский плакал,  уткнувшись лицом в пухлые Дусины
колени,  плакал из-за того,  что не помнил ни строчки из "Каменного  гостя",
все вылетело из-за этого дурацкого происшествия,    и  он  совсем  не  может
играть, не ощущает ничего, пусто все в душе и на сердце.
   - Это она, она накаркала! - в слезах кричал он, тыча пальцем вниз. - Она,
ведьма чертова!
   - Да уж какая из нее ведьма? Из Ленки-то?!. Ну,  чо ты придумываешь?!.  -
улыбалась Дуся.
   - А кто это со мной все проделал?!. Значит, он, летальщик или дьявол, как
его там?! Я же чувствовал роль,  чувствовал и Верку эту,  ну,  которая Лауру
играет, прямо затискивал, так и горел весь, пылал, был счастлив,  как идиот,
а сейчас...
   - Я этой Верке глаза выцарапаю! - вдруг оттолкнув его, взвилась Дуська. -
Я те покажу горение, ты у меня потискаешь, уродина плешивая! На порог больше
ДК не взойдешь, вражина, понял?!.
   - Ты чего,  чего взбеленилась,   оглашенная?!    Озверела  совсем?!.    -
поднимаясь и хлюпая носом, возмутился Баратынский.
   - Я те озверею,  гад ползучий!  Я те покажу Верку-Лаурку!   -  И  Дуська,
схватив поводок Дженни,  принялась нахлестывать мужа.  Он бегал по комнатам,
вопил, собака лаяла, и жизнь продолжалась.
   Дождь, Лена и Петр Иваныч, сидя в комнате, играли в лото.  Раскрытое окно
выходило в сад, цветы яблонь осыпались,  и запах кружил им головы.  И совсем
не чувствовалось жары.
   Откуда-то доносились вопли и ругань. Ругались Баратынские, и эта семейная
ссора очень кстати вписывалась в  тихий  вечерок,    напоминая  о  реальной,
грубой, но в общем хорошей жизни.
   - Квартира на нижней,  - мурлыкал Петр Иваныч,  напевая: "Огней там много
золотых на улицах Саратова,    парней  так  много  холостых,    но  я  люблю
женатого...", все повторяя и повторяя последние строчки.  Потом он кончил на
низ,  и они стали играть еще одну партию,  и опять выкрикивала Лена,  а Петр
Иваныч перешел на второй куплет.
   Дождь смотрел на Лену,  а она ловила эти взгляды,  и сердце ее  замирало.
Теперь уже все - и экзамены,  и институт,  и мечты - все  отошло  куда-то  в
сторону и не имело ровным счетом никакого значения. Был он и его любовь,  ее
восторги, их будущая семья, вот что имело теперь значение - с ним она готова
была ехать, идти, лететь куда угодно.  Ее лицо теперь светилось этой простой
мудростью,  она вдруг из девочки превратилась в женщину и невольно думала  о
детях, и груз будущих забот уже волновал ее.  Она входила в эту новую жизнь,
как входят в теплые воды моря.
   - Квартира на верхней, - мурлыкал Петр Иваныч.
   - У меня на средней, - вторила Лена. - Одиннадцать, барабанные палочки!..
   И Дождю казалось, что все бессмертие не стоит вот такого тихого и теплого
вечера, похожего на море...
   Старик, приникнув ухом к небосводу,  слушал его мысли и грустно покачивал
головой, словно и вправду соглашаясь с ними.
   Шилов не ходил,  а летал.  Он так это и чувствовал: ле-та-ю!  И утром  он
влетел к себе на пятый этаж,  ворвался в квартиру и долго ходил  кругами  по
комнате,  размахивая руками,  как крыльями,  напевая: "Джонни,  ты  меня  не
знаешь,  ты мне встреч не назначаешь,  в целом мире я одна знаю,   как  тебе
нужна,  потому что ты мне нужен!" В его  голове  еще  звучал  дерзкий  голос
Капитолины Лазаренко,  и Шилов от восторга даже подпрыгнул на  месте,    как
вдруг сердце сжалось и день потемнел в глазах.
   Лев Игнатьич ухватился рукой за стул, но он упал, и Шилов полетел на пол.
   - Боже, как это... хорошо, только больно почему-то, - проговорил Шилов.
   Было утро шестого, а может быть, седьмого дня, Дождь уже потерял им счет,
ибо решил окончательно возвратиться.  Он входил  в  подъезд,    когда  вдруг
услышал стон Шилова с пятого этажа.  Не раздумывая Дождь взлетел  на  балкон
Шилова и прошел в комнату.
   У Баратынского к тому времени совсем пропал голос. Он говорил шепотом,  и
Дуська подставляла ухо, чтобы его услышать.
   - Все, отбегал за юбками! - веселилась она. - Теперь за мою держись, а то
в дом глухонемых сдам! - и сама же хохотала во всю мочь от собственных слов.
   - Дура, вот дура! - возмущался Баратынский,  но Дуська его не слышала,  и
это бесило слесаря больше всего.
   Баратынский,  воспользовавшись недугом,  взял больничный.  Врачи говорили
разное.  Одни утверждали,  что  всему  причина  печень  и  как  следствие  -
осложнение на связки, другие доказывали, что, наоборот, связки сами по себе,
а печень в порядке. Но Баратынский чувствовал: без Него не обошлось. Сейчас,
увидев,  как что-то взлетело за окном,  он бросился туда и чуть не  выскочил
следом. Вовремя одумался - третий этаж, падать больно.
   Дождь быстро разбил тромбик, образовавшийся в одном из сосудов, бегущих к
сердцу, и все обошлось без разрывов. Лев Игнатьич даже поднялся и сел.
   - Что это было? - спросил он.
   - Да так,  - Дождь улыбнулся,  и десятки морщинок разбежались по лицу.  -
Пустяки! Я вас как-нибудь почищу.
   - Чем это? - не понял Шилов.
   - Щеткой! Как трубочисты чистят трубы, так и я...
   - Спасибо. Я - Лев Игнатьич! - Шилов подал руку.
   - Дождь...
   - Интересное имя... А как вы зашли?..
   - Через балкон, - объяснил Дождь.
   - А-а-а... - плохо понимая,  кивнул Шилов.  - Это у меня,  наверное,   от
перевозбуждения...  Давайте я вам что-нибудь подарю,  а?  - Он  оглянулся  в
поисках подарка, увидел статуэтку чугунного литья, еще того,  старинного,  и

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг