Любовь Романчук
ЧЕРЕП *
Так получилось, что, идя домой, она нашла череп. Вернее, сам под ноги
выкатился. И, увидев его (а был он желтый, со сколотой лобовой костью)
сразу поняла, что это означает: что на стадионе, давным-давно выстроенном
на месте бывшего городского кладбища, опять что-то роют.
Перешагнув, пошла было дальше, но тут вспомнила, что брат ее собирает
человеческие останки, пытаясь разгадать через них тайну сущности жизни, и
вот многие части у него уже есть (и позвонки, нанизанные в виде бус, и
фаланги пальцев, и челюсти, есть берцовая кость, коленная чашечка,
несколько пожелтевших ребер), а вот черепа нет. Тогда, вернувшись, она
брезгливо подняла череп за свалявшиеся длинные (наверняка уже в могиле
отросшие) волосы, оставшиеся на лоскутьях высохшей кожи, кое-где еще
облегающей кость, положила в сумочку и торопливо зашагала к балке, на дне
которой, едва различимые в сумерках, отблескивая заплатами выщербленной
кровли, ютилось несколько домов.
О, великие дома, запрятанные в балках да рвах, среди густых кустов,
размытых склонов с провалившимися самодельными ступенями, у сточных вод
или просто стекающих со всех сторон паводков! Так всякая нечисть к вам и
лезет, так и норовит.
То плывуны съезжают, затягивая под землю, то голоса поселяются, то кошки
бездомные начинают бродить, олицетворяя умерших. И так и видится
продолжение сюжета, дескать, будет теперь к брату приходить мертвая
женщина, вернее, неуспокоенный дух ее, и мучить, и терзать, требуя
невосполненной в свое время любви, и зачахнет, и захиреет брат, глядя на
череп, и наконец выбросит его, да поздно.
Но как же все на самом деле проще вышло. И проще, и иначе.
Вернулся брат с работы, назовем его для определенности Александром, и,
конечно же, найденному на столе черепку обрадовался; затем, прежде чем
приняться за его обработку, надел резиновые перчатки, ибо с детства был
травмирован песнью о вещем Олеге, и приступил к обследованию, надеясь
когда-нибудь в мертвых останках найти доказательства потусторонней жизни.
Он установил, что череп, действительно, принадлежал женщине, но только
старой, и сколотый край в лобовой части, скорей всего, свидетельствовал о
том, что женщина была убита. Пинцетом он осторожно проник вглубь, но
внутри была одна земля.
- Ах ты, старая карга, - ласково кивнул черепу, ставя его на стол. - Ничто
не успокоит тебя.
Он очистил его от земли, соскоблил грязь и, промыв, бросил в кипящую воду.
И, пока череп отваривался, вышел во двор. Во дворе было небо, усыпанное
звездами, и вода под ногами, ибо в балке никогда не просыхало. Верно,
мертвецы под землей еще продолжают жить. Мы думаем, что они мертвы, а на
самом деле это всего лишь куколки, внутри которых происходят
преобразования. Они не двигаются, не ходят, а живут как бы изнутри,
доказательством чего могло бы служить несовпадение возраста извлеченных
костей и даты смерти. И первый должен оказаться намного больше. Вот,
например, этот череп по всем признакам принадлежит старой бабке, а не
исключено, что умерла она в юности и дозрела лишь потом, в земле.
Так думал Александр, в то время как ночь давила, мяла его и, наконец,
затолкала обратно в дом, где сестра привычно накрывала на столе хитрый
ужин. От варившегося бульона невыносимое зловоние распространилось по
дому, и Александр прикрыл ладонью нос. А, прикрыв, заметил, что все
вокруг покрылось каким-то странным туманом. Может быть, этот туман,
вызванный излишками поднявшихся грунтовых вод, был всегда, но заметил он
его только сейчас. Сестра в этом тумане двигалась как-то замедленно,
странно, и он понял, что по сути она мертва. Она всегда была мертвой, -
мать говорила, что родила ее без дыхания, синюю и дохлую, но потом разными
примочками тело к жизни вернуть смогли, а дух, видимо, - нет.
- Когда череп выварится, - упершись кулаками о стол, произнес Александр, -
отдам его Вовке из художественного, который неплохо лица восстанавливает,
вот тогда и увидим, кто именно был убит. И, может статься, это окажется
наша бабушка.
- Почему бабушка?
- Если ты помнишь, лет десять назад она пропала, глухо. Вышла из дому и не
вернулась.
Смахнув огромного таракана, Александр присел на край стола и, двумя
пальцами подхватив щепоть квашеной капусты, отправил себе в рот.
- Мы искали ее, а потом решили, что, очевидно, случился очередной
склеротический припадок, и она просто забыла, куда ей возвращаться. Вообще
все. Но ни в каких богадельнях и больницах, куда бы она могла в таком
состоянии угодить, ее не оказалось, и отец выдвинул версию, что, возможно,
ее кто-то сманил. Сорок лет без любви - это, мол, не шутки. Перед тем ей
как раз сделали подтяжку вен, и она ожила, даже бегать начала. Вот и могла
слюбиться.
- Не кощунствуй.
- Ты бабушку просто не знала, - возразил Александр, откусывая пирог с
капустой. - Ты видела в ней только сгорбленную старушенцию, навеки
уткнувшуюся в кастрюли, а она между тем была великой фантазеркой.
Например, когда мать была еще маленькой, вдруг вообразила, будто у них
хрустальный дом. Представь весь масштаб: во время повальной нищеты,
голодухи, довоенных репрессий сочинить подобную сказку и не только
сочинить, а открыто всюду хвастать. Длилось это, правда, недолго, потому
что дом их ограбили и обман вскрыли, обнаружив, что никакого хрусталя и
близко нигде нет, но все равно побили всего изрядно и даже единственную
дешевую люстру уволокли, хотя на ней и висело-то всего три несчастных
стеклянных подвеса.
Александр проследил, как сестра раскладывала по тарелкам кашу. Кастрюлю с
черепом она пока отставила, ибо печка была двухконфорной, и зловоние
постепенно улеглось.
- А перед самой войной, когда все по домам прятались да от прошлого
отрекались, придумала, будто муж ее был царским офицером и даже побочным
сыном царя, ибо были они однофамильцы. Во времена мировой войны, когда
царь в здешних местах околачивался (ставка у него в Могилеве была),
рождение ее будущего мужа и случилось. (Когда только он в царских офицерах
при таком раскладе успел побывать?) Но это уже никого не смутило. И -
опять же: с трезвоном на все Ивановские, пока выдумку ее сполна и не
оценили. Приехал однажды под вечер "воронок", вышли из него трое очень
серьезных дядей и, ничего не спросив, увезли мужа в неизвестном
направлении, а заодно имущество, что после кражи осталось, прихватили. Но,
как выяснилось по истечении лет пятидесяти, долго не мучили, а ровно через
месяц, за городом, ввиду особой серьезности обвинения навсегда и уложили.
Только бабушка сплетне сей не поверила, потому что долго показывала всем
лагерные письма, которые якобы получала от своего дражайшего и безвинно
сгинувшего муженька. И никем более не обольщалась, ибо ждала. И только
позже, когда я уже появился, призналась, что письма эти были с того света.
Я их видел, но издалека, а потом всю связку с собой унесла, что тоже
служит доказательством преднамеренности побега.
- Я помню, как меня бабушка палкой по спине била, - сказала сестра. - Я
упала, а она за это меня по спине, до сдвига позвонков. Так до сих пор и
мучусь.
- А еще она придумала, будто за ней охотятся трансцендентные силы. У нее в
комнате стоял сундук, который она всегда держала на замке и открывать
запрещала. Она говорила, что в нем живут умершие души дома, и если их
выпустить, они могут много зла сотворить, ибо это их жилище. "Почему же ты
не выбросишь его?" - спросил ее я. "Да потому что я еще там не поселилась,
- ответила бабушка. - Вот когда умру, тогда сундук и выбросите".
- А однажды мне поручили пол выкрасить. Вот я покрасила, а чтоб можно было
проходить, положила вдоль комнаты дощечки, словно мостик. И вздумалось
вдруг бабушке эти дощечки проверить, хорошо ли лежат. Стала она
перепрыгивать с одной на другую, потеряла равновесие и упала прямо в
краску. А потом поймала меня и исколотила.
- Возможно, ее таки убили, - гнул свое Александр, вытирая хлебом тарелку.
- Убили и закопали на стадионе, недалеко отсюда. И все эти позвонки, ребра
и суставы, которые мы находили - принадлежат ей. А убивать было за что.
Она придумала, будто во время войны при немцах закопала в саду клад,
скрыньку с царскими золотыми монетами, да забыла, где. И так этим кладом
всех заморочила, что отец с матерью в самом деле однажды перекопали весь
участок. Но нашли только старый башмак да несколько пустых консервных
банок. А бабушка во время этой процедуры призналась соседям, что вовсе не
забыла, а просто не желает сказать из-за плохого к ней отношения.
- Я помню, как однажды они с матерью дрались. Бабушка под кровать
забралась, а мама палкой ее оттуда доставала. Визг стоял на всю улицу.
Бабушка кричала, что мама палкой ей грудь пробила, а когда вылезла,
оказалось, что грудь целая.
- А, может, ее кто-то из своих убил? - предположил Александр. - Что-то
очень быстро был тогда сундук выброшен, хотя бабушка могла бы еще и
вернуться.
- А однажды, когда мы в гости пошли, она из окна выброситься хотела.
Свесилась до половины, а мама ее за ноги держала и кричала: "Что ты меня
позоришь, выдра?"
Александр подошел к кастрюле и вынул из нее череп. От варки кости
побелели, отмылись. Александр поставил его на стол и внимательно
всмотрелся, пытаясь углядеть сходство с бабушкой, пока не понял, что
бабушку уже не помнит. Тогда он открыл дверцу буфета, где на задней стенке
была приклеена ее фотография (в свое время они так и не смогли ее
отцарапать, краска же упорно не приставала к глянцу, и они просто прикрыли
ее газетой). Осторожно он сорвал желтый, ломкий от времени лист и увидел,
что это не бабушка, а совсем незнакомая женщина. Он кинулся в комнату за
альбомами, но и там бабушки не оказалось.
- Она с собой свои снимки унесла, - сказала сестра, равнодушно следя за
действиями Александра. - Впрочем, их совсем мало было. Бабушка была не
фотогеничной, тем более сгорбленная.
- Но мы-то должны помнить, какой она была.
- Безумно вредной - это я помню хорошо.
- Стоп, - Александр закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. - Я жил в одной
комнате с бабушкой, и над ее кроватью висел ковер с изображением какого-то
старинного замка, который она выдавала за свое родовое поместье,
потерянное в перипетиях жизни. Помнишь, она еще утверждала, что вытканных
в озере лебедей сама в детстве кормила с рук, а один из них ее клюнул -
шрам этот она всем демонстрировала как примету своего замочного
происхождения. А самое интересное, что она ждала из сотканного замка
гостя. Какого? Зачем? Неизвестно. Но, что еще более интересно, однажды
дождалась. По ее словам, в нашем доме с некоторых пор поселился невидимый
человек. Иногда он ходил по дому со свечкой, и тогда бывал немного виден,
ибо лучи света преломлялись в его прозрачном теле. Она говорила, что он
попал сюда случайно, и его не нужно бояться, ибо то зло, которое по его
вине случается дома, непреднамеренное и обусловлено его особой, отличной
от нашей, природой. На самом деле ему очень грустно и одиноко, и он
бродит, пытаясь найти выход отсюда (может, не только из дома, но и вообще
из нашего мира). Однажды я видел его. Он стоял у окна со свечой в руке,
тело его колебалось словно в дымке, едва приметное, я даже толком не
понял, какое оно. Мне показалось, что от его руки, а, может, от свечки
обуглилась рама, и тогда в страхе я забрался к бабушке, а она сказала: "Он
добрый, просто - другой".
- Она и сама была другим существом, - вставила сестра, моя посуду. - И по
ней дурдом давно плакал. Однажды она меня в ванне топила - я волосы
краской измазала, а она сказала, что лучше мне тогда не жить.
- Лучше, - согласился Александр. - Если волосы в краске - какая это жизнь?
Сестра посмотрела на него и, подумав, спросила:
- Может, и в тебя вселился дух бабушки?
- Ты помнишь, как умерли родители? - перебил ее Александр.
- Нет.
- Они захлебнулись в крови. Вначале у отца вдруг открылось внутреннее
кровотечение (язвенное), которое никак не смогли остановить, пока он не
истек кровью. Изнутри. А потом, через полгода, у матери вдруг хлынула
носом кровь, прямо фонтаном, и она захлебнулась. Скорая приехала и тут же
другую скорую вызвала, потому что самому врачу плохо стало.
- И зачем только я этот череп домой притащила? - вздохнула сестра. - Жили
себе, жили, и вдруг. Гляди: вон уже и снег пошел.
Александр выглянул в окно и увидел: рыжий-рыжий снег падал с неба,
припорашивая скошенный, уходящий вниз двор, редкие деревья, крышу времянки
тончайшим ажурным слоем.
- А еще бабушка клизмы любила ставить, - вспомнила сестра, - прямо спасу
не было. Чуть что - сразу клизма.
Александр приподнял череп, повертел в руках, словно взвешивая.
- Нет, все-таки у бабушки волосы седые были, а тут - рыжие, - сделал он
вывод и от досады причмокнул.
- A снег? - напомнила сестра. - Он ведь тоже белый, а тут вон как
пожелтел. Отчего же и волосы не могли в земле цвет поменять?
- Могли, - согласился Александр. - В земле все может. А дырка, гляди,
какая огромная, аккурат с кулак. И чем это ее треснуть могли?
В дверь постучали, вначале три раза подряд и через секунду - еще раз.
- Бетховен, - определила сестра. - Аппасионата.
- Не понял? - насторожился Александр, почему-то принюхиваясь.
- Баба Фрося, когда хлеб одалживает, всегда Бетховена исполняет. Такая
привычка, - пояснила сестра, открывая дверь и пропуская мимо себя огромную
туго одетую бабищу.
- Перед носом магазин закрыли, - с порога посетовала баба, по-свойски
продвигаясь в комнаты. - Хоть кусочек одолжи, а я тебе как-нибудь целой
буханкой отдам.
Сестра покорно вышла в кухню, а баба Фрося продвинулась вперед и,
наткнувшись на череп, непроизвольно дико завизжала.
- Что у вас тут, маскарад? - возмутилась через секунду, с трудом переводя
дыхание.
- Александр бабушку откопал, - сообщила сестра, нарезая хлеб.
- Как откопал? - не поняла баба Фрося.
- А вот так: лопатой.
- Так ведь она у вас пропала, - припомнила баба Фрося.
- Пропала. А теперь нашли.
- Страшная какая, - передернула плечами соседка. - Что с нами смерть
делает. Помню, весной мы с ней раньше всегда фенхель вместе сажали. Его у
вас почему-то никто не ел, но сажала она непременно. Мама ваша потом
выпалывала, и частенько из-за этого они с бабушкой дрались.
- Бабушка сама его не ела, - сказала сестра. - Просто из вредности сажала.
- А еще мы варенье вместе с ней варили, так она считала, что каждую ягоду
крыжовника непременно пять раз проколоть нужно, а если меньше, то это уже
брак. А, когда никого из ваших не было, любила со стульчиком своим на
крышу времянки залезть, ей дядя Гриша подсоблял, и там, подпершись, сидела
на всеобщем обозрении, а если кто удивлялся, поясняла, что в этом доме
другого места ей, окромя как на крыше сарая, нет.
- А клад? - напомнил Александр.
- Клад она на чужом участке закопала перед тем, как в камыши запрятаться,
ибо немцы, отходя, свирепствовать начинали, а вот на чьем - забыла. Это
точно было, я эти драгоценности у нее сама видела, царские еще. Ну, дочка,
спасибо за хлеб. Потом как-нибудь все сразу отдам.
- Если все сразу - мучной завод с пекарней открывать придется, -
проворчала сестра, прикрывая дверь.
Снег все падал отвратительно-желтыми грязными хлопьями. Александр, сидя за
столом, уснул. Или притворился. И во сне вспомнил, как убивал бабушку.
Было уже под вечер, когда он отправился на стадион. Там было всегда пусто,
и можно было без помех поиграть в разные запрещенные игры. Старшие иногда
приносили фотографии на интимные темы и за показ взимали плату. Если денег
не было, можно было выполнить ряд других услуг: что-то достать, кого-то
напугать, стащить. И тут бабушке стукнуло на ум искать его, точно он
маленький, а ей больше всех надо. Она еле ползала, но в конце концов нашла
компанию за балкой и подобралась так незаметно, что ее увидели уже в
последний момент, когда ее горб был совсем рядом.
- Иди домой, - прошипел Александр, приметив знакомый до боли силуэт.
- Сволочь какая, - ответила бабушка, замахиваясь на него сморщенной
ручкой. - Вот я расскажу.
- Чья шавка? - спросил Жорик, кривясь, и Александр сжался.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг