Борис Романовский
"...Авраам родил Исаака..."
Повесть
Сколько анализов проделал, сколько справок собрал, по всем врачам неделю,
битую неделю шатался и на тебе! "Это все, голубчик, нужно, нужно, но мы
начнем сызнова!"- вспомнил Борис Алексеевич слова врача космодрома.
"Сызнова", - повторил он и фыркнул.
И все, действительно, завертелось, правда, в более ускоренном темпе - два
часа, и огромная предполетная диагностическая машина подтвердила
заключение районной поликлиники: "Практически здоров. Д/косм. рей. годен с
ограничениями по п.п. 7, 13, 14 и 24". Это означало, что он имеет право
путешествовать в космических рейсах на кораблях со стартовыми и финишными
перегрузками не более двух "2g" (п. 7), в пределах солнечной системы (п.
13), высаживаться в пунктах, где атмосферное давление или его имитация не
нище О,75 от нормального земного (п. 14) и имеются оборудованные пункты
"скорой помощи" с медкомпьютерами класса не ниже "Д" (п. 24). Короче -
лететь на грузовой ракете, частично переоборудованной под перевозку
пассажиров, до станции "Луна" и выйти на поверхность спутника Земли он мог.
Он никогда раньше не летал в ракетах, или как сейчас стало модно их
называть, на космических планетолетах. Ракета оказалась маленькой - четыре
члена экипажа, четверо пассажиров. Посреди корабля располагался короткий
общий проход; как и в самолете, впереди и сзади располагались таинственные
службы обеспечения полета. Его каюта оказалась впереди справа.
Каюта оказалась удобной, хотя и крохотной, с иллюминатором, стены обиты
какой-то материей под шелк, стеганные, как в фильме из жизни замечательных
людей. Цвет этого, с позволения сказать, шелка был сине-зеленый, его еще
называют "цвет морской волны". Вообще, больше всего это место напоминало
гнездышко для влюбленной пары, но ни кровати, ни стола, ни какой-либо
другой мебели здесь не было. Только рядом с иллюминатором стояли два
кресла с подлокотниками и подножием. Кресла были шикарные - обивка из
бархата (может быть, и натурального). На подножии были смонтированы по два
сапога, а на подлокотниках - по две перчатки с крагами. Выглядели они
зловеще, как орудия пыток. Борис Алексеевич занял место у иллюминатора.
Отворилась дверь в каюту, и вошел сосед, молодой и остроносый, с живыми
серыми глазами и намечающейся над лбом лысиной. Впрочем, впечатление он
производил не хилого, а пружинистого и жиловатого человека. "По-видимому,
бегом занимается, - подумал Борис Алексеевич. - По утрам, небось,
двухпудовку жмет!"
Сосед поздоровался и сел. И почти сразу в воздухе, поверх шелковой обивки
засветилась надпись: "Внимание! Сесть в кресло, разуться, пристегнуть
ремни! Вложить оголенные руки в перчатки, ноги - в сапоги. Не курить! До
старта 10 мин." И то же самое по-английски.
Морозов разулся, сел, выполнил все предписания и затих. Раздалось
приглушенное шипение, и подкладка перчаток, а затем и сапоги раздулись,
плотно обтянув конечности. Он знал, что так к нему подключили датчики для
медкомпьютера корабля "не ниже класса "Д". Потом он почувствовал, что все
помещение, точнее, наверное, и весь корабль дрожит.
- Двухминутиая готовность, - сказал кто-то утрированно четко, и Борис
Алексеевич подумал, что время здесь летит быстро.
Вибрации усилились, где-то внизу на одной ноте выл механический зверь.
- Одноминутная готовность, - сказал тот же голос скучно.
Звук становился все выше и выше, казалось, ему некуда было подниматься
выше, а он все лез вверх, все лез...
- Десятисекундная готовность.
Вой перешел в металлический визг. Борис Алексеевич пальцами в плохо
гнущихся перчатках вцепился в подлокотники.
- Старт!
Ему показалось, что махина планетолета, около которой он недавно стоял,
подобно пробуждающемуся зверю поднимается на передние лапы шасси, и ему
стало страшно. Затем неожиданная тяжесть стала вдавливать его в кресло, и
он понял, что корабль набирает скорость. Он хотел увидеть Москву с такой
высоты, скосил глаза на иллюминатор и не увидел ничего, какие-то клочья
облаков, светлую полоску у горизонта и темно-синее небо. Перегрузка
увеличилась. Так началось путешествие заведующего отделом
строительно-монтажных машин и роботов Бориса Алексеевича Морозова к сыну.
Когда была набрана необходимая скорость и кончилась свинцовая тяжесть
ускорения, из стены выдвинулся поднос с горяченным завтраком. Потом
второй. Позавтракали тоже молча. После завершающей чашки крепкого чая он
сложил посуду опять на поднос и в соответствии с указующей надписью
засунул его в лючок в стене, из которого завтрак и появился.
- И мой, пожалуйста! - попросил немногословный сосед.
- Пожалуйста! Вы не курите?
- Нет. Но вы курите! Я привык к курящим.
Перед ними слабо засветился экран.
- Не возражаете? - спросил сосед и, получив согласие, включил телевизор и
затих.
Морозов откинулся на спинку кресла и с удовольствием закурил. Покосившись
на соседа, вынул одну ногу из опять похудевшего сапога и перебросил через
колено. Незаметно пошевелил пальцами босой ступни. Как привидения из
темных углов памяти в голову полезли мысли, закопошились воспоминания.
Началось это пятнадцать лет назад. Давно уже. В те годы Борис Алексеевич
был опустившимся человеком, нигде подолгу не работал, а периодами вообще
"не числился", пил, вел замкнутый образ жизни. Милиция Петроградского
района города Ленинграда, где он проживал, вела с ним и его товарищами
борьбу, в которой за ней (милицией) числились отдельные достижения, но
полной победы она отпраздновать не смогла. Компания, к которой принадлежал
Морозов, кон- центрировалась вокруг торговой точки, официально именуемой
"Водка", а неофициально "Гробы", так как торговая эта единица возникла на
месте бывшего магазина гробов. Последнее обстоятельство иногда увязывалось
с образом препровождения времени постоянных клиентов магазина.
В те годы внешний вид Борис Алексеевич имел отнюдь не щеголеватый, как
сейчас, а, напротив, несколько потертый, хотя и опрятный. Три сезона он
ходил в бывшем драповом пальто, подаренном ему сердобольной заведующей
пунктом сбора утильсырья и макулатуры, а летом - в костюме, когда- то,
по-видимому, серого цвета, и неизменной коричневой с синим ковбойке,
которую он регулярно стирал. Только ботинки, недорогие, но крепкие, были
всегда хорошо начищены - сказывалась прошлая служба в армии.
И лицо Морозова поражало в те годы невыразительностью и пустотой.
Неопрятные волосы пшеничного цвета, мутноватые серые глаза, вечные мешочки
под глазами, усы, совершенно скрывавшие верхнюю губу и залезающие в рот, и
дурно выбритые щеки и подбородок для опытного наблюдателя полностью
характеризовали этого человека.
Борис Алексеевич был одинок, тогда одинок, но жил по недосмотру ЖЭКа в
маленькой двухкомнатной квартире, пустоватой и не очень замусоренной -
откуда мусор у стойкого холостяка? Только по углам квартиры сменным
караулом стояли полдесятка несданных винных бутылок, да валялись окурки и
смятые пачки из-под сигарет. Посуда, почти всегда грязная, потому что
мылась перед редкой готовкой и едой, обычно вся стояла в раковине, на
кухне же приткнулся ветхий стол и два расшатанных стула, подобранные на
помойке. Остальная мебель давно отсутствовала, люстру заменила старая
газета, почерневшая в месте соприкосновения с лампочкой, буфет и шкаф тоже
были проданы за полной ненадобностью.
Убирали в квартире от случая к случаю сердобольные соседки по площадке в
благодарность за мелкие услуги с его стороны. Он чинил им проводку и
электроприборы, вешал карнизы, подклеивал мебель, вставлял стекла и
замазывал рамы; руки у него были золотые. После выполнения работы его
кормили, давали рюмочку водки и совали трешку или рубль, судя по работе.
Впрочем, уборку его квартиры женщины затевали, когда возникала
необходимость выдать замуж неизвестно откуда появившуюся "немолодую,
хорошую женщину". По мнению соседок, таким образом можно было из двух
несчастных людей создать одну счастливую семью.
В тот памятный вечер квартиру убирала Варвара Николаевна, старуха суровая
на вид, энергичная и бодрая. Воспитания она была старорежимного и к питью
водки мужчинами относилась спокойно, да и сама была не прочь выпить
рюмочку-другую.
- Почему бы тебе не завести ребенка? - спросила в тот вечер Варвара
Николаевна, с грохотом двигая немногочисленную морозовскую мебель. -
Может, и пить бы бросил, и на приличную работу устроился?
Борис Алексеевич, предпринявший вчера свои меры против начинающегося
гриппа, в ответ со стоном вздохнул. Меры свое действие оказали, но теперь
он не мог оторваться от койки, мучимый похмельем.
- Живешь, прости на грубом слове, как собака! - про- должала она, ведя
одновременно бой с грязью и одиночеством. - Ни поговорить вечером, ни
поделиться... И заботиться тебе не о ком... никаких забот... тоже плохо!..
Сопьешься здесь!
- Что вы говорите, Варвара Николаевна? - жалобно сказал Борис Алексеевич.
- Ну, кто даст ребенка мне в мою берлогу? Да что там говорить! - И он
безнадежно махнул рукой. - Рюмочку бы сейчас!
- Конечно, нормального ребенка тебе никто не даст, - соседка остановилась,
оперлась на швабру. - Да только сейчас дают каких-то не то искусственных,
не то дефективных, что ли. В РОНО на Большом проспекте, Не слыхал?
- Нет, - голос Морозова не выражал никакого интереса.
- Мне самой-то не надо. Как бы с внуками управиться, а некоторые, говорят,
берут... Тут, на Большом проспекте, в РОНО, - повторила она - Мне Марья
Николаевна сказала, дают каких-то... Марья Николаевна... да ты ее знаешь,
с пятого этажа. Ты ей как-то свет чинил. Они, говорит, растут дома, потом
в школу ходят, учатся. Послушные. Вот ты и взял бы. Дефективного мальчишку
и тебе дать могут. А что? Мужик ты добрый, пьешь вот только... Спокойно
могут дать!
Прибрав и даже угостив Бориса Алексеевича рюмочкой, "чтобы поправиться",
Варвара Николаевна напоследок спросила:
- Где РОНО, знаешь?
- Нет.
Соседка объяснила и ушла.
В тот день Морозов выпивки больше не искал, напротив - вымыл посуду,
сварил себе суп из пакетика и починил умывальник. Три дня после разговора
он не пил, работал в своем пункте в подвале и забил даже резервную тару
бутылками. Курил, правда, больше нормы. Сделался он задумчив и
сосредоточен.
На четвертый день Борис Алексеевич пришел к Варваре Николаевне трезвый,
долго топтался в прихожей, а потом, густо побагровев, попросил у нее
мужнин пиджак.
- Зачем? - спросила она.
- Хочу пойти, как вы советовали, за ребенком, - пробормотал он. - А в
таком виде... - он провел рукой по груди.
И она принесла ему добротный черный пиджак.
В большой комнате, отвоеванной у РОНО для Комиссии по Трудновоспитуемым
Детям, сокращенно КТВД, стояли три канцелярских стола и десяток стульев,
хотя впускали по одному и только один стол был занят. Морозова встретил
молодой человек очень высокого роста, но складный и ловкий в движениях, с
большим лбом и огромными глазами за стеклами очков. Значит, близорукий.
- Морозов, Борис Алексеевич.
- Очень приятно, -сказал молодой человек. - Сазонов, Виктор Васильевич. Вы
по поводу ребенка?
- Да. Хотелось бы узнать. Можно ли взять? - он волновался.
- Один из первых вопросов, которые нас интересуют, - ваша специальность и
уровень образования?
- Физик-электромеханик. Высшее. Но сейчас временно работаю не по
специальности. - Борис Алексеевич мучительно покраснел.
- Кем работаете? - молодой человек был безжалостен.
- Приемщиком стеклотары.
- Та-ак! Дети есть?
- Были... Двое.
- Что значит были? Послушайте, Борис Алексеевич, если не ошибаюсь? Так,
вот Борис Алексеевич, расскажите о себе поподробнее - почему вы,
физик-электромеханик, принимаете бутылки от населения, когда развелись?..
Кстати, пьете?
Морозов кивнул.
- Н-да. Ну, все равно, рассказывайте!
- Поверьте, Виктор Васильевич, - начал инженер, - я не всегда был таким...
опустившимся.. и потерявшим облик... Три года назад, через четыре года
после окончания института я уже был назначен руководителем группы в
научно-исследовательском институте, вел проблемную работу, готовился к
аспирантуре. Женился на четвертом курсе, имел двоих детей... Мишку и
Леночку... Жизнь улыбалась... Потом жена от рака... в один месяц... Врачи
ничего сделать не смогли. Потом друг в машине повез детей к теще на
дачу... грузовик выскочил... и друг и дети... Остался один в пустой
квартире, мысли лезли разные... кошмары. Выпил раз - вроде легче... стал
пить по вечерам, сначала по вечерам. На работе жалеют, сочувствуют...
Бросил институт, сменил профессию, потом другую. Сейчас вот на стеклотаре.
Молодой человек все понял.
- Да. Не повезло вам,-сказал он задумчиво и сочувственно.
- Не повезло, - эхом откликнулся Морозов.
- Борис Алексеевич, а вы знаете, каких детей мы даем на воспитание?
- Мне сказали, каких-то отсталых в развитии.
- А вас это не пугает?
- Надо же о ком-то заботиться! Не котов же заводить! Да и подумал я, что
не станете же вы отдавать в семьи абсолютно безнадежных.
- Правда суровее, - сказал Сазонов. - Мы даем механических детей.
Электронно-механических роботов. Согласны ли вы взять на воспитание робота?
- Я как-то не готов...-растерянно пробормотал Морозов. Он помолчал и
добавил: - Я надеялся, что какой-никакой, а он будет теплый... не могу
объяснить вам точно, ну, беззащитный, которому я нужен..., чтобы
воспитать, научить... вывести в люди, что ли...
- Видите ли, Борис Алексеевич, он будет теплый, об этом мы побеспокоились,
он вполне беззащитен и ничего не умеет, и вы его всему должны научить, и
вывести в люди, как вы выразились. И на этом пути у вас будет прорва
трудностей, аналогичных нормальным отцовским и отличающихся от нормальных.
И с моей точки зрения, а я не один решаю - можно ли вам дать на воспитание
ребенка или нет - очень важно, что у вас, простите, что касаюсь тяжелой
для вас темы, были дети, - сердечно сказал он. - Приходят все бездетные,
неопытные. И хорошо, что вы инженер, их надо дорабатывать в процессе роста
и развития!
- Что ж, - после некоторого молчания сказал предполагаемый отец, -
давайте, я попробую. Плохо одному, да и мозг соскучился по работе!
- Вот и отлично, - обрадовался молодой человек.- Я буду вас отстаивать
перед комиссией, а вы постарайтесь меня не подвести. Давайте, договоримся
так -- принесите все необходимые справки, о прописке, о размерах
жилплощади, копию диплома, характеристику с места работы, паспорт и
военный билет. А также две фотографии девять на двенадцать, фас и профиль.
'
- Карточки-то зачем?
- Для фамильного сходства, - улыбнулся Сазонов.- Нет, серьезно! Вы бы
хотели, наверное, чтобы ваш ребенок был похож на вас?
- Да, - сказал Морозов. - Понятно.
- У вас еще вопросы есть?
- - Есть. Несколько.
- Слушаю вас, Борис Алексеевич.
- Зачем это делается? Правда ли, что дети растут и учатся? И что с ними
происходит, когда они вырастают и выучиваются, если это так? Но главное -
зачем?
- Ну, что же, вопросы по существу. Вы, наверное, знаете, Борис Алексеевич,
что развитие технических дисциплин и даже отдельных направлений идет
неравномерно. Например, при общем равномерном развитии кибернетики и
робототехники вопрос обучения роботов речи и даже просто пониманию
разговора растянулся на тридцать лет; при полной теоретической возможности
обучения практические шаги наткнулись на огромные трудности механического
характера, которые, в свою очередь, требовали новых принципиальных решений.
- Но сейчас-то они говорят! Я сам видел по телевизору. Так при чем здесь
речь?
- Речь я привел для примера. Сейчас несколько научно-исследовательских
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг