девушка.
Мне стало неловко, потому что никто из стоявших передо
мной молодых женщин даже не попытался прикрыть грудь. Видимо,
они потеряли стыд, заранее простившись с жизнью. Мертвые сраму
не имут...
- Кто? - прокричал я, отводя глаза. - Кто приказал? Где
ваш начальник?
- На другом конце отряда, командует установкой рей, -
хрипло ответил один парень.
Я прошел метров сто вдоль живого конвейера из "бабочек",
передающих по цепочке из рук в руки тяжелые реи, выкрашенные в
серебристую рефлекторную краску, и увидел чуть в стороне
обнаженного по пояс верзилу-охранника. Положив на висящий на
шее автомат руки, он с шумным выдохом делал приседания.
- Разминаетесь?! - набросился я на него. - Почему вы
раздели ликвидантов?
- Чтобы загорали, господин обер-кобра, - отрапортовал
он, вытягиваясь по струнке. - Им полезно, а то бледные, как
смерть.
- За самоуправство будете наказаны, - пообещал я ему. -
Немедленно приведите себя в порядок и оденьте рабочих!
Охранник бросился выполнять приказание, а я вернулся к
вездеходу. Там меня ждала еще более отвратительная картина: на
своем сидении я увидел крупную женщину в ватных штанах,
подпоясанных куском электропровода, через ее белую тонкую кожу
выпукло просвечивали ребра. Она обеими руками торопливо
засовывала себе в рот галеты, а водитель в это время усиленно
разминал ее большие, с синими прожилками груди...
- Немедленно прекратите! - заорал я на них.
Ноль внимания. Тогда я схватил женщину за провод и вытащил
из кабины. Изо рта у нее густо посыпались крошки.
- Я вас отдам под трибунал! - пригрозил я водителю.
Он только моргнул в ответ круглыми, ошалелыми от счастья
глазами. Ну как бороться с такими идиотами?!
- Вы что тут, осатаанели все? - попытался я его
вразумить. - Это важный государственный объект, а не бордель!
Доложите на фабрику о моем прибытии, пусть что-нибудь
предпримут. Я не собираюсь торчать здесь вечно. И... стряхните
объедки с моего кресла, черт побери!
Водитель позвонил по радиотелефону, доложил о моем скором
прибытии и тут же передал мне трубку:
- Вас. Лично.
- Вальт Стип, инспектор Вечного контроля "Кобра", -
представился я.
- Дежурный по Фабрике, - послышалось в ответ. -
Господин Директор ждет вашего приезда. Он просил немедленно
соединить вас с ним. Одну минуту.
- Я жду.
Трубка замерла, чтобы через несколько секунд взорваться
экзальтированными воплями:
- Послушайте, любезный, где вы застряли?! Я вас жду с
самого утра. Зарубите себе на носу: если вы опоздаете к ужину,
я отдам вас под трибунал!
- Дорога перекрыта, господин директор, - не очень внятно
ответил я, несколько ошарашенный таким бурным приветствием. -
Ликвиданты разбирают завал в начале трассы. То есть в конце...
- К черту завал! К черту концы! К черту ликвидантов! Я
высылаю за вами вертолет. Вы слышите? Вас ждет сюрприз.
Готовьте валидол. Все!
Трубка опять заглохла.
- Не обращайте внимания, - утешил меня водитель, заметив
мой озадаченный вид. - Он со всеми так. Очень активный
человек. Шутник и бонвиван. Энергия бьет фонтаном. Иногда - по
окружающим. Он обещал вам сюрприз?
- Это не ваше дело, - поморщился я.
Фамильярность подчиненных я еще могу перенести, с ней по
крайней мере можно бороться, но панибратство со стороны
начальства меня особенно угнетает, ведь от него нет никакого
универсального средства. Каждый раз приходится ловчить и
выдумывать что-то новое, чтобы увернуться от вельможных
похлопываний по щеке, а теперь ситуация особенно щекотливая,
потому что непонятно, у кого больше формальных полномочий и
реальной власти: у заслуженного трехсотлетнего ветерана с
периферии или у инспектора из центра, который в десять раз
младше его. Скверный расклад.
- У нашего Директора на каждом шагу сюрпризы, - не
унимался водитель. - День для него прожит зря, если он кого-то
не разыграет. Кого - неважно, хоть распоследнего ликвиданта.
Однажды он ради хохмы пустил в газовую камеру веселящий газ.
Причем не предупредив заранее охранника. Представляете, как
ошалел бедняга, когда он откупорил дверь и на него, держась за
животы от смеха, повалились хохочущие "покойники"? Его потом
лечили от острого невроза...
- Помолчите, - оборвал я водителя. - Я не люблю черный
юмор.
- Как угодно, - отвернулся он обиженно.
Однако надо быть готовым к возможным сюрпризам. Что ни
говори, а миссия у меня довольно щекотливая. Надо еще раз
прокрутить в голове встречу с Главным инспектором, чтобы ничего
не упустить из памяти. Может случиться, что ключ к разгадке
моей миссии, а значит, и к ее успеху, лежит в какой-нибудь
малозначащей с первого взгляда реплике. Я откинулся в кресле и
сделал вид, что задремал, а сам стал во всех подробностях
припоминать аудиенцию с Главным, благо, она была довольно
короткой.
В тот день я только-только сгрузил на жесткий диск своего
компьютера материалы нового дела, весьма объемного -
двенадцать мегабайт отчетов, докладных, объяснительных,
рапортов, досье, доносов и кляуз - когда меня вызвали к
Главному. Это было необычно. Сотрудники моего уровня никогда не
получали заданий непосредственно от него, всегда через
промежуточного начальника, поэтому я с самого начала решил, что
в чем-то провинился. Но и тут было что-то не так: трудно себе
представить, насколько серьезной должна быть вина, чтобы сам
Главный устраивал провинившемуся выволочку. С нехорошим
предчувствием я отправился "на ковер".
Мне уже приходилось несколько раз видеть этого человека на
различных совещаниях, где он раздавал указания, но впервые я
попал в его кабинет и дистанция между нами сократилась до
нескольких шагов. Вблизи он оказался не таким страшным, каким
представлялся на почтительном расстоянии. На совещаниях он
выглядел резким, решительным, жестоким и беспощадным. Сам его
вид заключал в себе нечто хищное: высокий рост, широкие плечи,
зачесанные назад короткие седые волосы, агрессивно встающие над
покатым лбом, крючковатый нос, вдавленные в череп глаза,
бескровные губы, даже не губы, а их отсутствие, заполненное
короткими глубокими складками вертикальных морщин. Не человек,
а кондор. Птице-человек. Никто не знал, сколько Главному лет,
но всем было хорошо известно, что он один из старейших на
Земмле. Значит, ему было около трехсот пятидесяти. Должно
быть, время вытравило из него всякие чувства: он никогда не
был ни возбужденным, ни подавленным, ни радостным, ни
грустным, ни чем-либо озабоченным. На одном бесконечно длинном
заседании я даже задумался о том, какие жизненные стимулы
движут этим человеком, и пришел к неминуемому выводу, что им
руководит сам Спаситель. Если бы наш Главный был смертен,
возможно, его после кончины причислили бы к лику святых как
праведника, который жил не для себя, а исключительно ради
великой идеи и общего дела.
Так вот, когда Главный в тот день пригласил меня сесть в
его кабинете в глубокое кожаное кресло, передо мной предстал
расслабленный мудрый человек, не грозный громовержец Зевс,
облаченный в строгую черную форму с тремя золотыми молниями -
регалиями руководителя могущественного ведомства, - но тихий
домашний философ в сером шерстяном костюме свободного покроя,
при галстуке, но в мягких отороченных мехом тапочках. Всем
своим видом он давал мне понять, что меня ожидает не совсем
официальное задание.
Для начала он попросил меня изложить в деталях биографию -
- я подробно рассказал про Интернат, про Контрольное училище,
про Высшую школу "Кобра" (контроль за браком) и про работу
инспектором Вечного контроля. Он остался недоволен.
- Даты и другие факты я могу узнать из вашего личного
дела, - сказал он твердо, но без раздражения, тоном строгого,
но терпеливого наставника. - Расскажите мне про своих
учителей, коллег, друзей и девушек.
Это было несколько неожиданно. Зачем ему знать про моих
друзей и девушек? Кто-то настучал на меня? Или наоборот, кто-то
из моего окружения попался на чем-то серьезном и бросил на меня
тень? Я взял себя в руки и рассказал о всех людях, оставивших
какой-либо след в моей жизни. Рассказ занял около двадцати
минут, и я ждал, что Главный меня прервет, но он слушал
внимательно, хотя по его непроницаемому лицу трудно было
сказать, насколько ему все это интересно.
- Все? - спросил он меня, когда я остановился.
- Все, - кивнул я.
- Вы женаты?
- Нет.
- Почему? - бесстрастно спросил он.
- Считаю, что молод для такого решительного шага.
Он пристально посмотрел на меня глубоко впечатанными в
глазницы темно-карими глазами. В них промелькнула какая-то
важная, но непонятная для меня мысль. Он надолго замолчал, а
затем спросил:
- Как по-вашему, когда у вечного человека кончается
молодость?
- Затрудняюсь ответить, - честно признался я. - Но
думаю, лет в семьдесят.
Мой ответ его, похоже, мало интересовал, потому что он тут
же, без всякого перехода, сказал:
- Вы поедете с инспекцией на сорок шестую фабрику смерти.
Проверите выполнение плана ликвидации. Учтите, что на
территории этой фабрики находится один особо важный секретный
объект, в который вы не должны совать свой нос. Этот объект
подчиняется непосредственно президенту, и если вас уличат в
том, что вы им интересуетесь, вам крупно непоздоровится. Вы
меня поняли? - пристально посмотрел он на меня.
- Я вас понял, - кивнул я.
Кажется, мы на самом деле друг друга поняли.
- Что вы знаете про доктора Морта? - спросил он.
Я удивился, но не подал вида. Уже несколько лет по
Комитету вечного контроля ходили слухи о том, что в лазарете
одной из фабрик смерти существует некий таинственный доктор
Морт, который ставит опыты над людьми, причем не только над
"бабочками", но и над вечными. В последнее время про него даже
появились мрачные анекдоты. Типичная легенда. Никаких
официальных сведений про Морта мне, естественно, не
встречалось, поэтому в разговоре с Главным его не должно было,
по идее, существовать.
- Абсолютно ничего, - благоразумно ответил я.
- Прекрасно, - кивнул головой Главный. - Все что о нем
услышите - доложите мне.
Он встал. Аудиенция была окончена. Я вышел из кабинета в
смятенных чувствах. С одной стороны, Главный оказывает мне
честь, доверяя неофициальное задание: было ясно как день, что
он хочет проверить, существует ли на сорок шестой фабрике
человек, которого называют "доктор Морт", а с другой сторны, он
недвусмысленно дал мне понять, что если меня уличат в
выведывании особо важных государственных секретов, он отдаст
меня на растерзание контрразведки. Если я выполню задание и не
засвечусь, меня, возможно, ждет повышение по службе, а если не
выполню... Об этом лучше не думать. У "кобры" всегда должна
быть установка на победу. Только вперед - и только к успеху!
Послышался шум лопастей. Я открыл глаза и увидел
подлетающий вертолет. Пилот приземлил его всего в двадцати
шагах, и я разглядел, как он, не выключая двигателя, машет мне
рукой. Придерживая рукой фуражку, я поднялся по сброшенному
мини-трапу в крошечный пассажирский отсек - и пожалел, что по
совету директора не принял валидол: в кабине меня встречали с
объятиями Игор и Аллина, тот самый Игор, с которым я прожил в
одной комнате в Интернате все свои детские годы, и та самая
Аллина, которая была моей первой девушкой и которую я давно уже
похоронил в своих мыслях, считая ее погибшей. Они усадили меня
на сидение и, подперев с обеих сторон, принялись радостно
пихать в бок и строить рожи. Говорить мы друг другу ничего не
могли из-за сильного шума. Но, может, и к лучшему: это был тот
момент, когда слова излишни. Я был так возбужден, что на
какое-то время забыл и про свою миссию, и про то, куда
направляюсь, и про предстоящую встречу с директором, и про
зловещего доктора Морта, которого мне предстояло разыскать, -
все поглотила сиюминутная радость момента, светлая и
безоглядная, как в детстве.
Я смотрел в безумно красивое лицо Лины и удивлялся, как
мало оно, в сущности, изменилось. Да, оно приобрело черты
завораживающей женственности, но выражение его было все тем же,
хитро-озорным и добродушным одновременно. Все те же прямые
темно-русые, с медным отблеском волосы, кончики которых у плеч
игриво завиваются наружу, те же прозрачно-серые в голубизну
глаза, те же загнутые вверх уголки губ и те же едва заметные
ямочки на щеках. Именно такой она жила в моей памяти
четырнадцать лет. Если с ней и произошли изменения, то только в
лучшую сторону: на смену детской заостренности черт пришли
мягкость и грация, и теперь она стала еще более притягательной.
Эта властная притягательность по-прежнему заключала в себе
непреодолимую силу, но не казалась мне такой волнующе-опасной,
как в тот далекий памятный день, с которого начались наши
непростые отношения.
Нам было тогда по тринадцать лет. На уроке зоологии Лина
стояла у прикнопленной к доске карты мира и показывала места
обитания различных млекопитающих. Каждый выход Лины к доске был
для меня праздником: я давно был к ней неравнодушен, и когда
она отвечала урок, стоя перед классом, мог не стесняясь
рассматривать ее стройную фигуру. Несколько раз я даже
собирался мысленно раздеть ее, но не решился: мне почему-то
казалось, что учитель сразу заметит по моему взгляду, чем я
занимаюсь.
Чтобы остальные ученики не скучали, учитель заставлял нас
задавать Лине вопросы. Карта висела высоко, а указка была
короткой, и когда Лина показывала ареал обитания какого-нибудь
гризли, ей приходилось вытягивать руку вверх, платье
натягивалось на ее фигурке, изгибы тела обрисовывались
предельно четко, и у меня сладко замирало сердце. Подавляя в
себе предательскую дрожь возбуждения, я поднял руку, и когда
учитель обратил на меня внимание, сказал: "Хочу увидеть, где
живет белый медведь".
Лина поднялась на цыпочки - ноги ее вытянулись из-под
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг